Как собаке отрезать хвост

Решить проблему «ржавых городов» может только целенаправленная региональная политика. И затратная.
Фото Евгения Зуева (НГ-фото)

Еще в XIX веке Николай Костомаров нашел удивительно точные слова: «Русский народ приводил иностранцев в изумление своей терпеливостью┘» С тех пор изменилось немногое.

Нынешний кризис в российской истории не первый. Повторение, как известно, мать учения. Вновь проявились давно известные диспропорции и болячки российской экономики: сырьевой флюс, монопрофильность, устаревшие и неконкурентоспособные обрабатывающие отрасли, низкая территориальная мобильность занятых. Эти проблемы имеют пространственное измерение и поэтому бьют по регионам с разной силой. Но, подчеркнем, бьют не в первый раз. В тучные годы экономического роста под нефтяным дождем быстро забылось, каким был кризисный спад 1990-х. Если же мы сопоставим его с нынешним кризисом, то увидим, что многое повторяется.

Сравнение проясняет перспективы. Не кризиса – о его длительности и силе можно только гадать. Яснее становятся перспективы неизбежной санации российского экономического пространства. Раньше или позже, после третьего или пятого кризиса, оно трансформируется. И чем дольше растянется процесс отрезания хвоста собаки по кускам (как известно, так поступают добрые хозяева), тем тяжелее будет проходить санация и для экономики, и для населения.

Централизация: кто первым пострадал, тот быстрее всех оправится

Российское экономическое пространство более чем на треть состоит из Москвы (23% суммарного валового регионального продукта страны при 7% населения) и Тюменской области с автономными округами (еще 12%). Москва собирает «урожай» со всей страны, в ней расположены штаб-квартиры крупных компаний и естественных монополий. Кризис поубавит размер «урожая», но доля столицы не изменится при сохранении сверхцентрализованной системы управления экономикой. Как ни помогают федеральные власти Санкт-Петербургу, пока он дает не более 4% от суммарного ВРП страны. Для сравнения – доля Московской области, быстро растущей без всякой помощи, больше.

Кризис в федеральных городах и их агломерациях отражается на рынке труда, где идет высвобождение белых воротничков, и на доходах населения: по данным Росстата, реальные душевые денежные доходы жителей Москвы в октябре сократились на 22% по сравнению с сентябрем, в Санкт-Петербурге – только на 3%. Удар для столицы чувствительный, ведь на Москву приходится 20% всех денежных доходов россиян. Преувеличивать точность статистических измерений доходов и их динамики не стоит - тем не менее факт заключается в том, что столица столкнулась с кризисом первой, доходы ее населения начали сокращаться еще летом.

Но проблемы сокращения доходов и занятости временные, после завершения кризиса агломерации федеральных городов будут восстанавливаться быстрее. И это не заслуга их властей, а следствие агломерационного эффекта – концентрации населения, инфраструктур, финансов, бизнеса. Для Москвы его влияние как минимум удваивается мощной административной централизацией.

Тюменская область с автономными округами останется «при своих», пока есть нефть и газ. Снижение мировых цен на «наше все» приведет к очередному (третьему за переходный период) циклическому росту безработицы. Жители Ханты-Мансийского АО уже почти наизусть выучили уроки, заданные прошлыми кризисами, и лучше других россиян умеют адаптироваться к смене тучных лет на тощие.

Региональные центры, аграрный Юг, Северный Кавказ, Южная Сибирь: ухудшение некритично

Для всей остальной страны очевидна перспектива более или менее сильной кризисной санации экономического пространства. Скорость этого процесса зависит от политики властей, но об этом ниже. Начнем с тех, кого кризис затронет не так сильно.

Во-первых, это крупные российские города – региональные центры, особенно миллионники. Они растут и развиваются быстрее благодаря тем же агломерационным преимуществам, концентрации человеческого капитала и экономических ресурсов своего региона, в них более модернизирована структура экономики, а неконкурентоспособные промышленные предприятия быстрее трансформировались в промплощадки, арендуемые разнообразными новыми бизнесами. В конкуренции с федеральными городами региональные центры, безусловно, проигрывают, особенно в привлечении инвестиций и населения, но уже начали оттягивать на себя более значительную долю торговли и жилищного строительства. Кризис ударит по региональным центрам сильно, резко замедлив модернизацию потребления, но это временный шок.

Во-вторых, это аграрный Юг с более развитой инфраструктурой. В «русских» регионах Северного Кавказа еще не завершилась рыночная трансформация АПК, но этот сектор вполне жизнеспособен благодаря лучшим агроклиматическим условиям и обеспеченности трудовыми ресурсами, более развитой транспортной инфраструктуре. Российский бизнес успел вложить деньги в модернизацию пищевых предприятий, ослабление рубля расширяет рынок сбыта, вытесняя импорт. Высока вероятность быстрого роста Юга после кризиса, как и в начале 2000-х годов – только в лучших условиях более выстроенного рынка и более модернизированной пищевой отрасли. Кроме того, российский Юг более активно привлекал инвестиции в рекреацию, жилищное строительство. В предкризисные годы он рос быстрее, что также подтверждает устойчивость его преимуществ. Городское население Юга активно вовлечено в малый бизнес – торговый и сервисный, он так и не вышел из тени. Кризис консервирует ситуацию, модернизация сектора услуг отодвинется на более поздние сроки, однако эти риски некритичны. Санация экономики приведет и к снижению избыточной аграрной занятости, но этот процесс шел и до кризиса.

В-третьих, пока непонятно, насколько сильно повлияет кризис на слаборазвитые республики Северного Кавказа и юга Сибири. Это зависит от состояния федерального бюджета, за счет которого они живут (доля федеральных перечислений в доходах их бюджетов составляет от 50 до 93%). Если федеральные власти будут поддерживать огромное количество «стратегических» компаний, слаборазвитым республикам придется затянуть пояса. Но кризис ничего принципиально не меняет в их положении, кроме объема трансфертов: внутренних ресурсов для развития пока не найдено. Кризис только высветил долгосрочность проблем этих республик, замедляющих развитие, – проблем отсутствия конкурентных преимуществ и неблагоприятной институциональной среды.

Восточные регионы

Тем не менее отрезать хвост собаке придется. Есть как минимум три группы регионов и городов, которые будут генерировать острые проблемы в кризисной ситуации, поэтому раньше или позже произойдет санация их экономики.

Первая группа – восточные регионы страны. Отставание восточных регионов объективно обусловлено негативным воздействием удорожающих факторов: удаленности, слаборазвитой инфраструктуры и слабой заселенности, сокращения численности населения из-за миграционного оттока. Темпы роста ВРП Дальневосточного федерального округа за 1998–2006 годы были самыми низкими среди федеральных округов. Дефицит человеческих и финансовых ресурсов для экстенсивного «освоенческого» типа пространственного развития заставит власть жестко фокусировать приоритеты. О масштабном развитии восточных регионов и переселении туда мигрантов придется забыть – игнорировать ресурсные ограничения не получится. На востоке и севере страны придется ориентироваться на точечное развитие крупных городов-центров, портов и инфраструктурных коридоров, которые позволяют «держать» слабозаселенную территорию. Точечной должна быть и инфраструктурная поддержка государством наиболее эффективных ресурсных проектов, финансируемых бизнесом. Если текущий кризис все-таки не приведет к тому, что приоритеты наконец будут обозначены, – придется ждать следующего.

Белые воротнички как исчезающий вид. Фото Reuters

Монопрофильные регионы и города, периферия Нечерноземья

Монопрофильная экономика неустойчива, и кризис в очередной раз это подтвердил. Сжатие мирового и внутреннего инвестиционного спроса на этот раз сильнее всего ударило по черной металлургии. Максимальные темпы промышленного спада показали металлургические регионы: Вологодская область (на 44% в ноябре 2008 года к ноябрю 2007 года), Челябинская (на 35%) и Кемеровская (на 23%). Это регионы освоенной зоны, в которых нет жестких барьеров для развития других секторов экономики. Но комфортная жизнь за счет хорошей прибыли металлургов не стимулировала привлечения инвестиций в другие отрасли. Пока еще есть шанс исправить ситуацию, особенно в миллионном Челябинске.

Для машиностроительных регионов кризис стал вторым шоком после спада 1990-х. Самый сильный спад показали депрессивные регионы – Курганская и Ульяновская области (на 25–28%). Число машиностроительных регионов с сильным спадом больше, чем металлургических: промышленное производство в Смоленской, Ярославской, Нижегородской областях, Алтайской и Хабаровском краях сократилось на 16–21% (ноябрь 2008 года к ноябрю 2007 года). В России не принято признавать неконкурентоспособность отечественного машиностроения, но кризис заставляет это делать.

Еще сложнее проблема монопрофильных городов. Индустриализация оставила свой след в виде монопрофильных городов не только в России. Проблема «ржавых городов» раннеиндустриальных отраслей, предприятия которых оказались устаревшими, неконкурентоспособными, резко сократили производство или даже разорились, существует во всех развитых странах. В США она решается с помощью высокой мобильности населения, которое покидает такие города и находит другие места работы. В странах Западной Европы старопромышленные регионы и города получили значительную поддержку государства для санации территории, переподготовки занятых, чтобы привлечь в эти города инвестиции из других отраслей, чаще всего сервисных.

В России пока не произошло ни оттока населения, ни санации. Большинство моногородов пережили сильный кризис при переходе к рыночной экономике и затем с трудом выживали, потеряв значительную часть занятых и получив новых собственников, не спешивших инвестировать в малопривлекательные активы. Монопрофильные города некоторых отраслей стали «кормильцами» своих регионов, их продукция оказалась востребованной мировым рынком благодаря дешевизне и меньшим затратам на экологию (металлургия, целлюлозное производство, минеральные удобрения) или росту спроса и цен на энергоносители. Как правило, это города с предприятиями, принадлежащими крупным частным компаниям или естественным монополиям.

Рост человеческого капитала и развитие социальной среды моногородов сильно зависел от политики крупного бизнеса. Немногие компании стремились повысить качество населения с помощью социальных программ и стимулировать развитие местной экономики, чтобы сгладить неизбежные для моногородов конъюнктурные колебания цен на их продукцию. В металлургических городах Урала с маломобильным населением крупный бизнес воспроизводил старую советскую систему содержания социальной сферы. В городах с менее привлекательными активами ситуация была более жесткой – бизнес выжимал последние соки из предприятий, а города так и оставались фабричными слободами или поселками недавних мигрантов.

Ситуация зависит и от политики властей регионов. Например, в богатом Ханты-Мансийском АО социальные перспективы моногородов лучше, в то время как во многих индустриальных городах Урала и Сибири социальная среда и качество населения неблагополучны.

К сожалению, проблема моногородов слабо осознается обществом и властями. Неизбежность «переформатирования» функций моногородов диктуется законами экономики: промышленная монопрофильность уходит вместе с раннеиндустриальной эпохой. Но проблема не может решиться сама собой – нужна специальная региональная политика, и затратная. В 1990-е годы она хотя бы декларировалась, но тогда почти не было денег. С началом экономического роста в 2000-е годы ощущение рисков развития моногородов быстро исчезло. Часть из них благодаря экспорту процветала, другие начали выходить из кризисного состояния. В экономике было много денег, росли заказы на продукцию монопрофильных городов. Но кризис напомнил нам о том, что устойчивыми центрами развития они быть не могут.

Дальнейшая жизнь моногородов с второстепенными и непрофильными активами крупных компаний (трудоемкие предприятия машиностроения, старые металлургические заводы и др.) имеет два сценария. Высока вероятность, что крупный бизнес пойдет по традиционному пути длительных задержек заработной платы. Менее вероятно массовое высвобождение вплоть до остановки неконкурентоспособных градообразующих предприятий (хотя это уже произошло в городах Верхний Уфалей и Байкальск).

Социальные риски не должны заслонять тот факт, что кризис ускоряет объективный и неизбежный процесс санации худших активов, уже начавшийся в 1990-е годы, но прерванный в годы экономического роста.

В моногородах с худшими активами нужно решить две задачи. Первая – профинансировать «подушку безопасности» там, где предприятия формально живы, но длительно задерживают зарплату. Опыт депрессивных городов показывает, что население будет активно оформлять пособие по безработице, дающее право на получение жилищных субсидий – суммарно эти выплаты компенсируют до половины утраченной заработной платы, которая в этих городах невысока, и позволяют выжить с учетом дополнительных доходов от личного подсобного хозяйства, как это уже было в 1990-е годы. Вторая задача – создать систему мер по санации проблемных моногородов с полностью остановившимися предприятиями. Число таких городов будет небольшим. При санации неизбежны долгосрочные и массовые выплаты пособий по безработице, жилищных субсидий и детских пособий, выделение значительных средств на переселение, субсидии бюджетам муниципалитетов. «Больные» города придется долго лечить, развивая функции местных центров и создавая новые рабочие места. Расходы должны компенсироваться федеральной помощью: у регионов финансовых ресурсов на эти цели нет.

Кризис не вечен, нужно думать о задачах развития на более длительную перспективу. Моногорода надолго останутся головной болью, причем всеобщей – это не только российская проблема. Но в большинстве из них население стареет и сокращается, поэтому процесс изменения функций будет идти эволюционным путем, а социальные риски должны снижаться согласованной политикой властей и бизнеса, которая включает санацию занятости, компенсации высвобождаемым занятым, поддержание социальной инфраструктуры, рост социальной и территориальной мобильности, развитие функций местных центров и т.д. Рецепты известны и отработаны в других странах, ими нужно пользоваться.

Сельские районы и малые города

Третья проблема – обширные периферийные сельские районы и малые города Нечерноземья, Урала и востока страны, которые остаются зонами социальной и экономической деградации. По данным Татьяны Нефедовой, в европейской России 40% сельских районов относятся к «черным дырам». Депрессивные муниципалитеты – труднейшая зона для модернизации, они отличаются низким качеством человеческого капитала, требуют огромных ресурсов и длительного времени для санации. Проблема трудноразрешима из-за дефицита человеческих ресурсов и инфраструктурных барьеров.

Вымирание сельских периферий с последующей сменой функций – один из самых жестких вариантов санации. Для периферийных районов это означает переход от трудоемкого сельского хозяйства к рекреационным и природоохранным функциям, сезонному использованию территорий. Деградация периферии сопровождается наиболее жесткими последствиями для населения, которые могут быть смягчены только с помощью развитой системы социальной зашиты.

Неизбежность этой перспективы не осознается ни властями, ни населением. Недавно назначенный губернатор одной из областей Нечерноземной зоны озвучил лозунг: «Не дадим пустовать ни одному гектару пашни!» Видимо, он не знал, что более 40% женщин в сельской местности этой области – пенсионерки, а средняя продолжительность жизни сельских мужчин не превышает 51 года.

Кризис дает возможность посмотреть в зеркало. Отражение не радует. Придется заняться оздоровительной гимнастикой.