Из ничего не вышло ничего

Инфляция – это всегда налог на бедность.
Питер Брейгель Старший. Сбор налогов. 1556. Прадо, Мадрид

При обилии информации о нынешнем экономическом кризисе рядовым участникам хозяйственной деятельности трудно осознать масштаб происходящего. Здесь, помимо естественной склонности надеяться на хорошее и не верить в плохое (под плохим мы понимаем неизбежность коренных перемен в частном существовании, к которому мы худо-бедно, но приспособились или привыкли), играет роль то обстоятельство, что неосознанными остаются собственно причины кризиса. На интуитивном уровне люди ощущают по меньшей мере недоговоренность в заявлениях государственных лидеров, глав центральных банков и министерств финансов. Попытки рационально осмыслить эти заявления наталкиваются на вопросы, которые кажутся неразрешимыми. Наконец, как это не раз бывало в истории, мощно заявляет о себе традиция видеть в периодических кризисах неотъемлемое свойство капиталистической, или рыночной системы, основанной на частной собственности и свободе экономической деятельности.

Предпосылки: цикличность

Экономика организована циклически, то есть состоит из сменяющих друг друга однотипных фаз хозяйственной жизни. На это экономисты обратили внимание еще в XIX веке.

Начало эпохи кризисов совпало по времени с промышленной революцией. Это и породило традицию связывать кризисы с капитализмом вообще – чем во многом был предопределен успех социалистических и других антикапиталистических доктрин. Между тем кризисы порождаются совершенно конкретным механизмом, который связан с особенностями банковской системы – просто формирование этих особенностей исторически совпало именно с ростом промышленности и торговли после окончания эпохи наполеоновских войн.

Главная причина кризисов, которая ускользает от понимания, – это предшествующий кризисам экономический бум. Очевидная цикличность экономического роста быстро забывается, когда дела идут хорошо. Занятость и зарплаты растут, количество новых проектов радует политиков и впечатляет публику, а пресса и экспертное сообщество уверяют нас, что кризисы остались в далеком прошлом и что впереди – торжество новой экономики, основанной на железных дорогах, телеграфном сообщении, замене пара электричеством, автомобилизации, химической промышленности, электронике, информационных технологиях.

Механизм, обеспечивающий видимое всем процветание, остается, между тем, в тени общественного внимания.

Поиски причин: человеческий фактор

Циклические явления сами по себе не могут быть причиной кризисов. Экономика прекрасно справляется со сменой сезонов, суточным циклом и чередованием буден и праздников. Повышение цен на цветы к 8 марта и 1 сентября и падение их после этих дат, рождественские распродажи и предновогодний спрос на елки и елочные украшения, ежегодный бум отпускного сезона и прочие циклические волны спроса и предложения – все это не влечет за собой периоды депрессии в елочной промышленности, цветочной торговле и туристической индустрии.

Складывается впечатление, что массовые банкротства, растерянность и апатия, характерные для периодов экономических кризисов и депрессии, – это результат того, что все предприниматели ошиблись в расчетах и ни одна отрасль не избежала убытков. Возможно, дело в недостаточной прозорливости капитанов индустрии, банкиров, торговцев и мелкого бизнеса?

При всей соблазнительности этого ответа (а также других подобных ответов, в основе которых лежат апелляции к особенностям человеческой натуры вроде жадности, коварства или беспечности) – он неверен. Возможность ошибки так же встроена в предпринимательскую деятельность, как и возможность успеха. Суть предпринимательства состоит в том, что участники рынка ставят на тот или иной сценарий развития событий. Бизнесмен стремится угадать нужды потребителей и комбинирует факторы производства, чтобы предложить нам готовые товары или услуги. Он может ошибиться, назначая цены на продукцию, определяя объем и структуру ее производства, каналы и условия сбыта, места складирования и продаж, логистику доставки и уровень сервиса. В условиях принципиальной неопределенности будущего предприниматели, организуя дело, берут на себя неустранимый и не перекладываемый ни на кого риск. В случае удачи они удерживают прибыль, которая подает им и их коллегам простой сигнал: потребители ценят готовый товар выше, чем ресурсы, затраченные на его производство. Если это так, то цена, которую мы согласны платить за готовое изделие, выше цены, которую заплатил предприниматель за топливо, энергию, сырье и комплектующие, а также услуги всех тех, благодаря кому изделие дошло до потребителя – от водителей большегрузных грузовиков до акул и гуру рекламного бизнеса. Современная цивилизация позволяет наслаждаться чашкой кофе интеллектуалу, который порицает капитализм, не отдавая себе отчета в том, какая бездна таланта, ума, энергии и ответственности тысяч неизвестных ему людей, какая согласованность цен и продуманность договоров сделала для него доступной эту чашку кофе, как и сотни других привычных вещей.

Итак, предпринимательские умение и удача оборачиваются прибылью, предпринимательские ошибки – убытками. Здравый смысл и жизненный опыт подсказывают нам, что прибыли и убытки реализуются с неопределенной пространственной и временной равномерностью. Однако при наступлении кризиса и вправду кажется, что ошиблись все, причем одновременно. Как такое возможно?

Очевидно, что для ответа на этот вопрос необходимо определить фактор, одинаково значимый для предприятий любого рода и общий для всех участников делового оборота.

Это деньги.

Деньги, кредит, инфляция

Деньги – один из самых обыденных феноменов нашей жизни и одновременно один из самых загадочных. Для понимания природы денег необходимо понимание природы обмена как такового. Это тем более важно, что обмен часто трактуется как обмен эквивалентов - начиная со знаменитой ошибки, совершенной Аристотелем в «Никомаховой этике». Между тем обмен не эквивалентен ни в каком значимом отношении: мы обмениваем то, что ценим ниже, на то, что ценим выше. Обмениваемые блага ценны для нас не потому, что они представляют собой «сгустки человеческого труда», а потому, что мы решили, что они нам нужны. Из всех благ деньги выделяются уникальным свойством – с их помощью мы обмениваем то, что можем предложить другим людям, на то, что нужно нам самим.

Если бы займы, которые мы берем у банков, были просто сбережениями других людей, которые они, в свою очередь, предоставили в виде ссуды банку, открыв там срочный счет, – не возникло бы никакой пилообразной динамики экономического роста, никакого экономического цикла с чередованием бумов и кризисов. Однако с конца XVIII – начала XIX века развитие банковской системы пошло по иному пути. Помимо честного финансового посредничества банки, принимавшие деньги вкладчиков не только в порядке займов, но и на хранение (в том числе для обслуживания платежей своих клиентов), стали выдавать кредиты и печатать банкноты в размерах, которые превышали резервы, состоящие из вкладов до востребования и иных типов текущих счетов. Еще в середине XIX века (а в некоторых странах, например в Испании и Франции, – и в XX столетии) суды признавали такую практику мошеннической. Однако банки и правительства в кредите, создаваемом из ничего, и необеспеченной эмиссии банкнот видели источник доходов, альтернативный политически неудобному повышению налогов – против объединенного интереса банков и правительств не устояли не только суды, но и экономисты-теоретики. Появились целые школы экономической мысли, которые провозглашали благотворность и даже необходимость банкнотной и кредитной инфляции. Эта благотворность и необходимость обосновывались с помощью внутренне противоречивой, но политически привлекательной теории, согласно которой количество денег должно соответствовать «потребностям экономики». Позже эта доктрина была скорректирована с помощью теории монетаристской, остававшейся, однако, в рамках парадигмы нейтральных денег.

Однако деньги не являются нейтральными и не разбрасываются с вертолета. Инфляция есть способ перераспределения реальных благ. Покупательная способность денег снижается вследствие увеличения их количества. В то же время деньги, созданные из ничего, попадают к получателям первой руки, выходящим на рынок, где цены еще не отреагировали на снижение покупательной способности. Переходя по цепочке рыночных трансакций, дополнительно созданные деньги достигают социальных групп, стоящих в конце этой цепочки. Люди с удивлением обнаруживают, что тех сумм, которых им хватало раньше на регулярные покупки, им хватать перестает. Однако не усматривают никакой причинно-следственной связи между этим явлением и гигантскими состояниями в виде крупных деловых предприятий, дворцов и земельных угодий, не связанных ни с какими полезными начинаниями и возникшими внезапно, словно в сказке, как бы ниоткуда.

Каким образом этот процесс может быть скрыт от понимания людей?

Иллюзия доступности кредитов

Если банки, создающие кредит в виде займов, за которыми не стоят ничьи сбережения, и деньги в виде не обеспеченных резервами банкнот, работают на свой страх и риск, то рано или поздно этой практике придет конец. После кризиса 1825 года в Англии начались горячие дискуссии о порочности сложившейся практики. Право Банка Англии эмитировать банкноты, не обеспеченные резервами, было ограничено законом 1844 года. Однако вследствие то ли интеллектуальной ошибки, то ли привходящих обстоятельств это положение не было распространено на вклады до востребования. Кредитная масса, кратно увеличиваясь по мере открытия кредитных счетов в цепочке банков (именно это называется расширением кредита, или кредитной экспансией), породила иллюзию доступности кредита. Кредита в истинном смысле этого слова, то есть такого кредита, за которым стоят решения людей о сбережениях, то есть их решение отложить приобретение дорогих и капиталоемких благ на будущее. Проще говоря, в условиях банковского дела, основанного на частичном резервировании, предприниматели (которые являются основными получателями банковских ссуд) принимают доступность кредита за показатель высокого спроса и, что важнее, значительного времени, которое есть у них для воплощения бизнес-планов. Это, в свою очередь, означает, что предприниматели сдвигаются все глубже и глубже по производственной структуре – например, роют котлованы под фундаменты фабрик, где они задумали производить оборудование для изготовления продукции, спрос на которую оценен ими как высокий.

Кредитная экспансия оборачивается бумом начинаний. Часть кредитов попадает на рынки акций и недвижимости, вызывая спекулятивную горячку. Она кажется обоснованной – ведь вокруг развернулось такое строительство! Однако объем реальных сбережений не соответствует массе кредитов, вызванных к жизни росчерком пера. Кроме того, обнаруживается нехватка капитальных благ, а также материальных и человеческих ресурсов, обеспечивающих возможность завершить все начатые проекты. Например, фабрики не могут набрать инженеров, для «производства» которых нужны годы. Все чаще случаются срывы договоров, так как масса реального капитала, необходимого для завершения всех начатых проектов, осталась почти той же, как была, когда банки начали кредитную накачку. Почему? Потому что фактические временные предпочтения людей не зависят от манипуляций с нарисованным кредитом – мы склонны потреблять, а не сберегать. Именно эту информацию кредитная экспансия скрывает от предпринимателей. Рано или поздно, вследствие того или иного толчка или повода, реальность обнаруживает себя – начинается паническое и одновременное сворачивание активности, бегство в наличность.

И тут на помощь приходит особый институт, который возник в разных странах по-разному, но везде одинаков по своему назначению и устройству. Это центральный банк. В период бума он играет в ажиотаже решающую роль, искусственно занижая процентную ставку. В период кризиса – играет роль поистине спасителя банковской системы с частичным резервированием, позволяя поддерживать иллюзию того, что все под контролем и что необходимые средства будут изысканы. На практике, однако, речь может идти лишь об отсрочке кризиса или, что много хуже, о продлении фазы бума путем закачки в банковскую систему новой ликвидности, создаваемой из ничего.

Симптоматическое лечение

В ходе более чем двухсотлетней эволюции банковской системы, работающей на основе частичного резервирования, было несколько критических точек. В эти критические моменты (или периоды) сторонники банковской системы, пользуясь невежеством публики и заручившись требованиями политиков, изобретали всякий раз новый способ, позволяющий системе продлить свое существование ценой отказа от тех или иных особенностей ее конструкции. Как правило, речь шла о тех элементах, которые сдерживали кредитную экспансию, не допуская слишком длительного бума. Всякий раз при этом следовали уверения, что с кризисами покончено. Последний эпизод такого рода не носил системообразующего характера, но был для нас важен – благодаря вливаниям ликвидности серьезный кризис был отсрочен за период с 1995 года несколько раз. Это позволило накопить гигантский потенциал несбалансированности, прорвавшийся в конце 2007 года. С другой стороны, такой долгий бескризисный период позволил публике и политике «забыть» о лавине, готовой вот-вот обрушиться.

К сожалению, недостаточность реформ банковской системы, предпринимавшихся в XX веке, более того, их деструктивный – в долгосрочной перспективе – характер был ясен только некоторым экономистам-теоретикам, которые не сумели свои соображения донести до публики. С точки зрения этих немногочисленных теоретиков, предпринимавшиеся до сих пор попытки лишь усугубляли встроенные дефекты частичного резервирования – и именно тем, что в результате этих попыток откладывался момент истины. Настал ли он сейчас – будет ясно в ближайшие месяцы.