Владимир Семенов
Позиция "мы–они" говорит только о несостоятельности тех, кто ее занимает.
Л.М.(Эль) Лисицкий. "Клином красных бей белых". 1920
О современном идеологическом ландшафте России, о роли и месте идей в современном мире мы говорили с политологом Алексеем Зудиным.
– Алексей Юрьевич, что происходит с жизнью идей в нашем обществе?
– В этой области идей есть весьма существенные перемены, но больше отрицательные. Российский идеологический ландшафт по-прежнему адекватно описывается с помощью понятия «депопуляция». Или – «смерть идеологий». Эти тенденции проявились к концу 90-х годов и продолжают действовать в настоящее время. В российском обществе и среди участников российского идеологического процесса наблюдается откровенный дефицит идеологий.
С другой стороны, cуществует некое если не единомыслие, то единочувствие... Отношение к стране, к внешнему миру, даже к прошлому. Но «единочувствие» – это состояние, которое прямого отношения к идеям не имеет. Консолидация на уровне ощущений и эмоций – это одно, а появление интегрирующих новых идей – совершенно другое. Чувства – это одно, а концепты, отрефлексированные ценностные конструкции – совершенно другое. Объединяет чувства и идеи только то, что они предположительно находятся где-то не там, где находится сфера интересов, прагматики. (Хотя это различение очень условно, сконструированно.) Из состояния середины – конца 90-х годов, когда началось отсутствие больших идей, мы не вышли.
Тут надо различать идеи двух типов. Идеи – рецепты. Конкретные, которые можно реализовать. И идеи – ориентиры. Их реализовать нельзя, но это не означает, что они бесполезны. Они указывают направления, и в этом состоит их конструктивная роль. Здесь можно еще говорить о малых идеях и больших идеях.
Пример идеи ориентира – старая советская: «наша цель – коммунизм». Идея – ориентир начала 90-х годов: «наша цель – либеральная демократия». Или, как тогда писали публицисты: «станем Европой!» Могут быть другие примеры ориентирующих идей: «восстановим дореволюционную Россию». И так далее.
– А сейчас разве не доминирует идея того, что мы сами по себе, особые?
– Я бы не назвал это идеей. Это пока только реактивное состояние, имеющее отношение к эмоциональной сфере. Оно никакими идеями не наполнено. Ни конкретными, ни абстрактными. Ни идеями-рецептами, ни идеями-ориентирами. «Будем сами по себе» означает: первое – мы не пойдем на Запад. Второе – мы не будем реставрировать советское прошлое. Последнее менее очевидно, но выявляется, если посмотреть и на состояние массового сознания, и на умонастроение элит.
Доминируют эти две отрицательные идеи. Но отрицательные идеи – не идеи в полном смысле слова, у них, как я сказал, реактивная природа. Самостоятельного содержания у них нет. Поэтому утверждение «будем сами по себе» – не идеологическое. Оно лишь может предшествовать началу активного идеологического процесса. Началу генерирования идей.
– На уровне рецептов, кажется, есть некоторые подвижки. Многовекторная внешняя политика, например. Стараемся дружить и с Европой, и с Китаем, не отдавая никому предпочтения.
– Утверждение, что нынешнее состояние общества лучше всего определяется понятиями «смерть идеологий», «вакуум идей», – очень жесткое. Понятно, что действительность сложнее. Но тем не менее – указанными понятиями нынешняя ситуация определяется в большой мере. Кроме того, нынешняя ситуация во все большей степени осознается как ненормальная. Хотя «смерть идеологий», «вакуум идей» – это просто состояние, и как таковое оно не может быть ни плохим, ни хорошим. В нем есть свои плюсы и свои минусы.
В чем положительная сторона идейного вакуума? Если старые, существующие идеологии не действуют, это значит, что они свое отработали. И для российского политического процесса было бы очень плохо, если ориентирующая и инструментальная сила старых идеологий вдруг заработала. Это была бы идеология, продуцирующая неадекватные решения. В этом смысле идейный вакуум фиксирует смерть того, что реализовано быть не может и не должно. И тем самым открывает потенциальную калитку для чего-то нового.
Но у идейного вакуума существует и отрицательная сторона. Когда у нас нет идей, мы лишаемся ориентиров. Соответственно во многом не можем иметь и рецептов. И политический процесс начинает определяться краткосрочными, ситуативными, сиюминутными соображениями.
Российские участники политического процесса неоднородны, они обладают совершенно разными возможностями. Есть привилегированный политический игрок. Традиционно в этом качестве выступал Кремль. Сейчас лучше говорить о правящей группе, потому что Путин находится не в Кремле. Эта группа обладает не только повышенными возможностями и ресурсами, но и более широким, чем у остальных, горизонтом политического планирования. Такое положение вынуждает правящую группу делать вещи, которые другие игроки делать не будут. В частности – быстрее других реагировать на ситуацию идеологического кризиса.
Здесь можно вспомнить уже упомянутый конкретный пример идеи – рецепта во внешней политике. Многовекторная дипломатия. И теперь уже официализация концепции многополярного мира.
Отказ от концепции однополярного мира, случившийся в этом августе, имеет вполне конкретную проекцию во внешней политике. Это объявление разрыва прежних отношений с Соединенными Штатами. Мы на него ранее не шли, и правильно делали. До самого последнего момента, когда у нас не осталось выбора. Потому что всем понятно, что на нас напала не Грузия, а Соединенные Штаты руками своего сателлита. Они нам устроили маленькую локальную войну. Попробовали на крепость существующий режим. При этом США руководствовались беспроигрышной логикой: при любом развороте этого конфликта издержки для России будут очень большими. Если Россия ответит на грузинскую агрессию, будут последствия в виде ухудшения отношений с Соединенными Штатами и Европой. Если не ответит – будут другие негативные последствия на Кавказе, а через шаг уже видны перспективы политической дестабилизации внутри самой России.
– На данный момент издержки для нас больше, но будут издержки и для США. Им не хватает своих забот?
– Активные игроки как во внутренней, так и во внешней политике не руководствуются соображениями сознательного уменьшения головной боли. У них есть цели, которые необходимо достигать. И только в соотнесении с ними они начинают сравнивать и взвешивать издержки тех или иных решений. Соединенные Штаты – гиперактивный, агрессивный игрок.
– В чем еще заключается реакция правящей группы на состояние идейного вакуума в обществе?
– Реакция эта разная. Борис Николаевич Ельцин озаботился необходимостью разработки национальной идеи еще в 1997 году. Другое дело, что идеи – вещь не кабинетная. С одной стороны, они вырабатываются конкретными людьми, где-то работающими, в частности, в кабинетах, но, с другой стороны, идеи нельзя просто выдумать. Чтобы идея была удачной, она должна резонировать с общественными настроениями. Она должна содержать в себе выгодную перспективу. Свежую, привлекательную, способную воодушевить страну. Но очень опасно из всего этого делать вывод, что идея может быть просто продолжением существующих настроений и интересов с учетом наличных ресурсов. Такая идея перспективной не будет никогда. Потому что перспективная идея – это всегда лидерство. Лидер не идет за нынешним состоянием общества, лидер обязан предложить нечто такое, что в нынешнем состоянии просто отсутствует, но на что в обществе может быть спрос.
– Получается, что такая идея не может вызреть снизу?
– Все идеи в том или ином виде вызревают снизу. Они возникают только из диалога. Это всегда обмен информацией, состояниями, ощущениями и прежде всего мыслями. Но большая идея-ориентир может появиться только в контексте лидерства. Только лидер, политический или идейный (в таких случаях говорят «духовный лидер»), в состоянии такую идею сформулировать. И она не может быть простой суммой описанных факторов: настроений, интересов и ресурсов. Механические суммы здесь не дают продуктивных результатов. Как политика, так и сфера идей – место действия для лидеров. И новое качество, которое и определяет специфику свежей идеи, – это и есть продукт творчества. Понятно, что творчество не спонтанно, оно есть результат полифонической работы, но не это в нем решающее. Только лидер способен самым неожиданным образом структурировать весь этот механический агрегат и добавить от себя отсутствующее качество.
– Таким образом привносится элемент случайности┘
– В политическом процессе есть не только устоявшийся ритм, но и точки бифуркации. Элемент случайности – одно из свойств, отличающих мир человека от мира природы. В том же ряду находится творчество и свобода.
Наиболее привилегированный политический игрок – правящая группа – раньше других стал реагировать на ситуацию идеологического вакуума. С 2000-х годов начались поиски продуктивных ответов на это состояние. Появился концепт России как самостоятельного центра мировой политики. Затем появилось понятие суверенной демократии. Оно было встречено большей частью российской идеологической и культурной элиты с крайней враждебностью.
Это говорит о том, что глубина идейного кризиса по-разному отражается в политическом пространстве. И значительная часть элиты продолжает находиться в плену тех идеологий, которые перестали быть продуктивными в России, утратили способность поставлять ориентиры и образцы как для участников политического процесса, так и массовых социальных категорий.
– Можно не иметь ничего против суверенной демократии, но недолюбливать те силы, которые приняли это словосочетание своим идеологическим лозунгом.
– Я с такой постановкой вопроса не встречался: существует позиция против суверенной демократии как таковой. А на самом деле Кремль предложил официальное описание порядка, составной частью которого является демократия. Я бы на месте оппонентов говорил: хорошо, мы это берем, только демократии тут мало. Давайте расширять демократию. Концепция суверенной демократии – одна из форм официальной институционализации демократических ценностей. А любые идеи могут быть использованы как прикрытие для чего угодно. Либеральные и демократические идеи использовались для прикрытия олигархических режимов. Не нравится суверенная демократия – давайте назовем суверенитет плюс демократия.
Эти люди не ощущают идейного вакуума, они считают, что нехорошая власть просто отклонилась от либеральной, то есть правильной идеологии, от либеральных конструкций, ориентиров. Интеллектуальная и культурная элита не желает быть творческой, создавать новые идеи. Она считает, что у нее уже есть вечные ценности. И видит свою миссию в другом: быть ретранслятором, переносчиком передовых ценностей и институтов с Запада сюда. А сейчас они видят основную задачу в защите этих ценностей.
– Ну а разве та же ретрансляция не годится для поддержания искомого диалога?
– Это был бы полноценный диалог в этой части политического пространства, если бы часть этой элиты занялась творчеством. Но они не будут этим заниматься, они по-прежнему будут определять российскую политическую систему как деформированную, деградирующую, везде будут видеть симптомы упадка и разложения. И будут снова и снова перечислять причины такого положения дел. Как в старом армейском анекдоте: «устав не учите, отсюда вшивость» – все плохо, потому что отклонились от правильного ориентира. И то, что такая ситуация сохраняется, – одна из причин, по которой мы имеем право по-прежнему характеризовать нынешнюю ситуацию как дефицит идей и идеологический вакуум.
– Креативным может быть и западник, и почвенник, и им найдется о чем поговорить друг с другом. Но за концепцией суверенной демократии стоит также немало тех, кто утверждает: что бы начальство ни делало – все правильно. Все вокруг хорошо, а завтра будет еще лучше.
– Тот факт, что этот спектр элиты своим главным оппонентом выбрал официоз и агитпроп, является лишним доказательством их глубокой принадлежности к прошлому. Эта реакция типична для советского интеллигента. Какой смысл спорить с агитпропом?
– Интеллектуального вызова в этом нет, есть утилитарный смысл борьбы за влияние.
– Давайте сравним ресурсы. Есть некий смысл – групповой. Сохранить свою группу, поддерживать в ней сплоченность, ощущение миссии. Борьба с агитпропом и официозом придает смысл существованию группы: мы те, кто всю официальщину посылает куда подальше. Такое примитивное советское «мы – они». Оно реставрировалось мгновенно. Понятно, что это люди прошлого.
– В результате мы на сегодня имеем один субъект политического процесса, и намечается один субъект процесса идеологического. Тот же самый. Какой выход из этой ситуации вы видите?
– Российским либералам нужно перестать быть западниками, а стать российскими либералами. Российские консерваторы и так российские, у них другая проблема: им нужно определиться с тем, какую именно традицию они собираются сохранять. Они часто употребляют слово «традиция» применительно к России в единственном числе. В отношении той традиции, которую они защищают. Им надлежит признать, что российская традиция – слоеная, сложная, признать за другими пластами российской культуры и истории право на существование.
– Может быть, интересы, которые сейчас существуют и возникают, определят другую идеологическую картину будущего?
– Существует стереотип, что интересы создают спрос на идеи, а идеи в ответ откликаются. Но противоположение идей и интересов имеет смысл только как некая умственная конструкция. Они связаны самым тесным образом, и не совсем так, как нас учили по Марксу: идея неизменно посрамляла себя, как только отделялась от интереса. Существует не только эта зависимость, но и противоположная. Интересы всегда сконструированы, структурированы определенными идеями. И в этом смысле идея входит составной частью в понятие интереса. Это, помимо прочего, означает, что интересы пластичны. В западной политической традиции и политологии есть такое понятие делиберации, от английского deliberate – обдумывать, взвешивать, совещаться, обсуждать. Делиберация – процесс рационального обсуждения, направленного на решение той или иной проблемы. Пример – парламентские слушания. И в процесс делиберации интересы входят в одном состоянии, а выходят – в измененном. Интерес пластичен за счет присутствия в нем идейного компонента, связанного с ценностями. На материальную, вещественную, ресурсную составляющую интереса можно посмотреть по-разному. Американские профсоюзы, АФТ-КПП, долгое время были сторонниками свободы торговли. С 90-х годов они превратились в ее активных оппонентов. Это изменение имело солидную материальную основу. В 80-е годы глобализация затронула отрасли, базовые для американских профсоюзов. Другие интересы не изменились, но поменялось представление о том, как эти интересы можно защитить.
Это говорит о том, что сфера идей – активна. «Идеи имеют последствия» – так назвал свою книгу американский философ Уивер. Вообще эта фраза очень любима неоконсерваторами. И тут мы вынуждены с ними согласиться.
