Наши вечные спутники

Аристотель считал, что человек – существо политическое. Теперь ясно, что характеристику нужно расширить.
Рембрандт Харменс ван Рейн. Аристотель с бюстом Гомера. 1653

Иоганн Фридрих Шиллер бросил фразу, которая стала крылатой: «Любовь и голод правят миром». Ее не раз повторял Максим Горький, так что некоторые даже считают его автором этого афоризма. Как бы там ни было, великий германский поэт и «великий пролетарский писатель» предложили свою версию ответа на один из вечных философских вопросов. Версию глубоко прозаичную, ибо выходило, что людьми движут не идеальные устремления, а потребности – причем не самые возвышенные┘

Изыскания психологов и социологов подтвердили роль потребностей как движущей силы человеческой деятельности, а значит, и всей человеческой истории. Но при этом обнаружилось, что потребности имеют сложную структуру, и та же любовь, если она не истолковывается примитивно, может рассматриваться и как одно из их возвышенных проявлений.

Выяснилось и то, что потребности проявляются через интересы, а интересы материализуются в конкретных делах. И что «дело» у Homo Sapiens органически сплетено с мыслью, отливающейся в «слово», а «слово», которое трансформируется в научные теории, мифы, утопии, религиозные догмы и т.п., обладает колоссальным креативным потенциалом и влияет на ход истории не меньше, чем «дело».

Взять тех же американцев. Прагматики из прагматиков, они тем не менее неизменно черпают вдохновение в созданных ими в разное время символических конструкциях. Соединенные Штаты в этих конструкциях представлены как божественный Град на холме, вдохновляющий своим примером остальной мир. А кто не слышал об Американской мечте, которая заставляет людей, невзирая на трудности и поражения, снова и снова гнаться за успехом? Кстати сказать, в ходе недавно завершившихся в США праймериз претенденты на президентское кресло не раз поминали эту Мечту и обещали наполнить ее новым светом.

Два лика идеологии

Особую роль в жизни общества играли и играют системы идей, названные два века назад идеологиями. За прошедшие с той поры годы это понятие наполнилось таким множеством смыслов, что дать его однозначное толкование практически невозможно. Но сущность феномена ясна. Идеологии – это востребованные обществом и формируемые элитами констелляции идей, которые могут включать в себя элементы научных теорий, мифов, утопий, религиозных учений. Цель идеологии – сконструировать систему представлений, которые сплачивали бы ту или иную социально-политическую общность (нацию, класс и т.п.), предлагали ей определенное видение мира и самой себя, равно как и своего места в обществе и/или мире, мобилизовывали на решение жизненно важных для нее проблем и, наконец, оправдывали бы и защищали взгляды, поступки и образ жизни членов этой общности. Коротко говоря, идеология, под какой бы личиной она ни выступала, – это механизм идентификации и защиты частного интереса, оправдание частного бытия.

Но идеология – палка о двух концах. Она подставляет той или иной общности свое плечо, помогает ей выжить в борьбе с конкурентами и реализовать себя и свою историческую задачу. И она же выступает в роли жесткого цензора, который одни стороны мира скрывает, другие – препарирует и, как сказал философ, «не дает мыслить, не дает сказать». Не случайно идеологию нередко квалифицировали как «ущербное» сознание, как систему идей, предлагающих искаженную картину реальности. И тем не менее – идеологии всегда были товаром востребованным и ходовым.

Буржуазное общество породило целый спектр идеологий, которые широко использовались элитами в качестве политического оружия и оказали огромное, хотя и разнонаправленное, влияние на ход мировой истории. То же американское общество с его базовыми ценностями, политическими принципами и установками – это живое воплощение либерализма. А надо ли напоминать о роли социалистических идеологий? Понять и корректно оценить историю ХХ века, не учитывая влияния социалистической и коммунистической, включая марксистскую, идеологий на ход событий, невозможно.

Были идеологии, которые отвергали как либеральные, так и социалистические ценности и проповедовали национализм, антиинтеллектуализм, агрессивность. Это прежде всего фашистская и нацистская идеологии. Они тоже повлияли на ход истории ХХ века и не только идейно подготовили варварское нашествие на цивилизацию, но и посеяли сомнения в существовании исторического Прогресса и всесилии человеческого Разума.

Было множество других идеологических конструкций – локальных (вроде перонизма) и глобальных (вроде анархизма), левых и правых, светских и религиозных, звавших вперед, толкавших назад или предлагавших законсервировать то, что есть...

Крушение основ

Окончание холодной войны и завершение сопровождавшего ее идеологического противостояния, которое совпало по времени с усилением процессов глобализации и перехода к постиндустриальному, постмодерному обществу, радикально изменили мир. Затронули эти изменения и идейную сферу. Теперь мы все чаще слышим, что в нынешних условиях происходит ослабление функциональных возможностей и роли идеологии, а потому потребность в ней если не исчезает вовсе, то существенно ослабевает, и она становится маргинальным феноменом. Среди причин называют ослабление групповой идентификации и индивидуализацию связей человека с государством и обществом. Развитие медийного пространства, будто бы позволяющее индивидам устанавливать связи друг с другом и социумом без посредников. Сближение политических ориентаций социально-политических групп и рост конформизма. Возросший прагматизм в подходе элит к решению насущных проблем. И так далее.

Тут вспоминается ситуация полувековой давности, когда в условиях критики тоталитаризма, очевидных успехов научно-технической революции и распространения на Западе теории конвергенции ряд европейских и американских интеллектуалов либерально-позитивистской ориентации заявили, что идеология утрачивает социальную значимость и наступает ее конец. Как писал в 1960 году в своей нашумевшей книге (она так и называлась – «Конец идеологии) Дэниел Белл, мы стали «свидетелями истощения идеологий ХХ века, прежде всего марксизма», и теперь их претензии на мировоззренческую истину окончательно опровергнуты. Однако вскоре выяснилось, что чисто технократические методы не способны разрешить существующие и предотвратить новые противоречия и конфликты. И что без апелляции к социальным и нравственным ценностям, пусть и лишенным научной основы, не обойтись ни одной политической силе, которая претендует на власть, и ни одной социальной группе, которая стремится закрепить свои позиции в обществе.

Идеологии умерли. Да здравствуют идеологии!

Сегодня история повторяется. Конечно, в представлениях о «конце» или «маргинализации» идеологии есть доля истины. ХХ век, этот «век-волкодав», как назвал его Осип Мандельштам, сломал или надломил хребет классическим идеологиям, порожденным индустриальной эпохой: тотальным, «цельнотянутым», громоздким, неповоротливым, консервативным по духу. Сдавать их в архив еще рано. Но сегодня они уже не способны (если их не подвергнуть коренной перестройке) удовлетворить в полной мере потребности ни одной социальной группы.

Однако отсюда вовсе не следует, что люди больше не испытывают потребности в идеологии так таковой. Не стоит преувеличивать способность (и готовность) массового человека к индивидуальной ориентации в социально-политическом пространстве/времени и самостоятельному продуцированию представлений о себе и о мире. Как заметил Тьери де Монбриаль, «лишь очень небольшое количество индивидов мыслит самостоятельно за пределами узкой сферы, которая является каждому из них внутренне свойственной». Следует также иметь в виду возросшие динамизм и хаотичность социально-политической среды – национальной и особенно международной, – которые усиливают потребность в символических структурах, способных сплотить людей, дать им опору в жизни, объяснить, кто они такие и что их может ожидать впереди. Одним словом, людям и государствам по-прежнему нужны идеологии, но – другие, отвечающие вызовам времени. Становление таких идеологий и происходит сегодня. Хотя надо признать, что идет этот процесс медленно и в целом отстает от требований практики, порой толкая политиков к идейной импровизации.

Мы становимся свидетелями формирования гибридных, симбиотических конструкций, которые возникают путем соединения отдельных блоков (модулей) разных идеологий – старых и новых. Речь идет о таких структурах, как, скажем, либеральный консерватизм, консервативный либерализм, либеральный социализм и т.п. И это отнюдь не искусственные кабинетные образования – они порождаются реальной жизнью, которая стирает или делает относительными и зыбкими границы между социальными группами, политическими ориентациями, странами, континентами, культурами, цивилизациями, а в итоге – между конкретными интересами акторов.

Одновременно формируются и получают распространение структуры (некоторые из них начали складываться еще во второй половине ХХ века), которые можно условно назвать частными идеологиями. Они направлены на защиту интересов и сплочение социально-политических групп или стран вокруг каких-то конкретных идей, институтов, целей, ценностей и т.п. Эти идеологии имеют частный характер, и в них не всегда присутствует мировоззренческий элемент, характерный для классических идеологий. К их числу можно отнести идеологию развития, идеологии либерализации и демократизации, идеологию защиты окружающей среды и т.п. К ним примыкают и такие конструкции, как атлантизм, евразийство и т.п. (Заметим попутно, что в принципе едва ли не любая крупная, пользующаяся спросом и выражающая интересы определенной социальной группы (групп) идея может быть при необходимости трансформирована в частную идеологию, сфокусированную на решении определенной социально-политической задачи.)

Многие из названных выше идеологий выросли из политики ХХ века и получают прямой выход в политику наших дней. Яркий пример – идеология демократизации, взятая на вооружение администрацией Джорджа Буша-младшего и определившая многие черты его внешнеполитической стратегии.

Если вслед за некоторыми культурологами (Клиффорд Гирц и другие) представить идеологии не просто как систему идей, а как пластичные матрицы, фиксирующие в символической форме картину мира и выполняющие все функции идеологии, то обнаружится, что их современные варианты включают в себя наряду с вербальными элементами еще и определенным образом сфокусированные и направленные визуальные образы или имиджи. Больше того, имидж может выступать в качестве системообразующего фактора идеологической матрицы, который усиливает ее эмоциональную окраску и мобилизует новые ресурсы воображения. Конкуренция и борьба идеологий принимают форму конкуренции и борьбы имиджей.

Весь мир помнит показанную по телевидению картину (ее прокручивали сотни раз) гибели башен-близнецов в Нью-Йорке 11 сентября 2001 года. Комментатор поясняет, что здания, в которых погибли около трех тысяч человек, были протаранены самолетами, пилотируемыми арабами-террористами. Все! Но в этом лаконичном вербально-визуальном тексте (леденящая душу картина в сплаве с точечно выверенным словом) символически закодирована целая идеология антитеррора. А отчасти – и антиисламизма.

Что касается тезиса о победе прагматики над идеологией, то к нему следует относиться с осторожностью. Конечно, нынешняя Россия не Советский Союз. А нынешняя Германия не Третий рейх. Но было бы наивно полагать, что политики, принимающие решения, не руководствуются никакими идеологическими соображениями. Отчасти это происходит неосознанно, и, подобно мольеровскому Журдену, который не ведал, что говорит прозой, они просто не представляют себе, что, принимая определенные решения, опираются на постулаты той или иной идеологии, следы которой мы обнаруживаем в их делах. Но есть среди политиков «люди дела», которые, не будучи последовательными приверженцами какой-то идеологии, не скрывают своей ориентации на ценности либерализма, консерватизма, атлантизма, евразийства. «Чистых» прагматиков не бывает. Как не бывает и «чистых» идеологов.

Существо идеологическое

Человеку не дано высвободиться из-под власти идеологий как органической части культуры. И пусть меняется их состав, форма, содержание, способы продуцирования, механизмы трансляции в политику и повседневную жизнь. Пусть их хватка время от времени ослабевает. Они все равно остаются нашими вечными спутниками. Ибо Homo Sapiens – существо не только политическое (как сказал Аристотель), но еще и идеологическое. Он испытывает и всегда будет испытывать неизбывную потребность не только в научных истинах, имеющих объективную значимость, но и в нормативно-символических конструкциях, которые – истинны они или нет – оправдывали бы и защищали его как носителя определенных социальных ролей, приверженца тех или иных ценностей, члена тех или иных социальных общностей и организаций. А значит, будет снова и снова ткать свою идеологическую «паутину».

В заключение уместно заметить, что идеологические тренды, о которых идет речь, проявляются в разных странах и регионах мира неодинаково. Наиболее отчетливо они просматриваются на Западе. В странах Юга и Востока, сохраняющих в той или иной мере свою духовную и идейную самобытность, они пока менее заметны. В России, как всегда, особая ситуация. После провальных попыток оперативно внедрить в травмированное общественное сознание либеральную идеологию, а потом – отыскать Национальную идею «идеологическое строительство» было пущено на самотек. Сегодня, в условиях усиливающегося авторитаризма (в немалой степени стимулированного неумной политикой Запада на российском направлении), власти пытаются решить задачу национальной идентификации и консолидации, апеллируя к традиционализму и, в частности, к православию. И это повышает градус идеологизированности нашей общественной жизни. Но вернуться к идеологизированному обществу советского типа нынешняя Россия не сможет. Не только потому, что «государственная или обязательная» идеология запрещены Конституцией РФ (статья 13), но и потому, что это существенно затормозило бы реализацию тех задач, которые власти просто не могут не решать и от успеха реализации которых во многом зависит их собственная судьба.