Жертвы: телевидение ради рейтингов идет на повреждение моральных норм.
Любовь Ажаева-Борисова. Семья. Опубл: Искусство России. М-Сканрус, 2008
– Что такое семейные ценности и какова их роль?
– В нашей стране, к сожалению, все эти годы представления о состоянии социально-экономической системы существовали отдельно от идеологических и культурных координат. Культурных не в узком понимании – как пространства художественной деятельности гениев или бытования шедевров, – а в широком смысле. Уже лет 15 у нас распространен исключительно редуцированный подход, независимо от того, находятся у власти либералы или государственники. Господствует отношение к развитию как реализации более или менее успешных, но исключительно экономических моделей. Но на модернизацию влияют еще и ценностные системы, присущие ее гражданам, их мировоззренческий консенсус, соотношение декларируемых государством образов и тех реальных образов, которые существуют в сознании людей.
Страхи, надежды, идеалы, национальные мифы и стереотипы – все это экономистами не рассматривается, как имеющее отношение к некой плохо измеряемой вольности. Всем кажется, что если мы будем правильно управлять денежной массой, профицитом, успешно действовать на рынке ценных бумаг, замечательно собирать налоги и прочее и прочее, то все у нас с экономикой, а значит, и страной, получится. Политические лидеры и экспертное сословие рассматривают некоторые идеологические процессы очень узко, предельно функционально. Получается, что жизнь идей существует сама по себе, а развитие Системы, включая государство, – само по себе.
– Что вы понимаете под «жизнью идей»?
– Например, отношение к 90-м годам: что это было – время революции или эпоха национального унижения, когда мы «шакалили у посольств»? То, как мы относимся к Западу, к Сталину. К будущему, к насилию... Поэтому идеология используется в основном как политтехнология, то есть в прагматических целях, например, для работы с электоратом. На самом деле все это невероятно опасно. Нет ничего более эфемерного, чем эффективная работа СМИ по продвижению политтехнологий. Можно, конечно, утверждать, что Россия живет в кольце врагов, использовать идеологему «суверенной демократии» – но потом новый президент Медведев скажет, что демократия либо есть, либо ее нет. Эти политтехнологические игрушки никак не касаются самого важного – строительства мировоззренческих систем у миллионов соотечественников, которые были бы адекватны вызовам времени, задачам постиндустриального общества, развитию рыночных отношений.
Я как социолог считаю, что отсутствие моделей будущего, спокойствия за будущее, страхи по поводу настоящего, пропаганда терпимости к насилию средствами массовой информации, а также многие другие факторы, связанные с «производством смыслов», идеологией и культурой, – влияют на нашу демографию ничуть не меньше, чем перспективы получения материнского капитала, хотя это замечательная идея сама по себе.
Именно сфера идеологии – а не эфемерный мир политтехнологий – ставит вопросы о том, что такое семейные ценности, как они связаны с фундаментальными культурными матрицами, определенно влияющими на поведение людей, в частности на их чувство спокойствия и защищенности.
Первый тезис – мы в области идеологии как мировоззренческой системы, управляющей всем и вся, разбираемся плохо. Пока к этому не подобрались.
Второе. В России существуют определенные общеметодологические и культурные традиции: считается, что семейные ценности – это мир приватного. Что есть большой социальный мир, где существуют политические проблемы, социальные драмы, международные связи и отношения – и есть другой мир, мир семьи, которого ничто из этого не касается и который связан с простыми и частными вещами. С принципами формирования семьи, с отношением к детям, их количеству, с материальным обеспечением, здоровьем, образованием. С отношением к достатку, к комфорту, которое стимулирует родителей отказываться от большого числа детей. То, как я отношусь к своей жене; уверена ли она, что у меня не будет детей на стороне; уверен ли я, что дети для нее важнее, чем карьера; то, как мы вместе сопротивляемся бабушкам, чтобы они не уродовали наших детей, или вдруг любим их – если хотим вдвоем поехать на Кипр. Людям, естественно, кажется, что инстинкты воспроизводства или формулы счастья в семье более важны, чем то, что творится в обществе и государстве.
– Лидеры общественного мнения так с гордостью и говорят: а уж в семейную жизнь мы никого не пускаем┘
– Да, все ньюсмейкеры в стране – от политиков до звезд шоу-бизнеса и спортсменов, – как средневековые англичане, декларируют: мой дом – моя крепость, а в ней семья – никого не пущу, ничего там общенационального нет и не должно быть.
Отсюда третий тезис. Людям кажется, что свои решения относительно семьи они принимают вне зависимости от того, что происходит в большом социуме. Я обожаю детей – у меня их будет много. Не столь важно, сколько я зарабатываю, главное – тепло человеческих отношений. В двух комнатах впятером поживем – зато мы так стойко и надежно друг друга поддерживаем.
Эти представления существуют сегодня вне двух социумов – российского и общемирового. Многие модели европейской и общеатлантической цивилизации интенсивно проникли в Россию за последние 15 лет и стали невероятно важны. Само понятие качества жизни претерпело за это время гигантские изменения: теперь человеку нужны для жизни отдельная комната, широкий выбор товаров, возможность выезжать за границу, нужен собственный автомобиль.
Произошли общецивилизационные сдвиги в отношении эмансипации женщины, изменение самих моделей жизни. Есть масса исследований, показывающих, что начиная с определенного уровня руководства (100 подчиненных) женщина более эффективна, чем мужчина. Она более жесткая, более ответственная, менее склонная к риску. При этом есть много традиций, препятствующих женщине пробраться туда, где она опередит мужчину.
– Советская система искусственно продвигала женщин – пусть для показухи. А сейчас и этого нет. В чем эмансипация?
– Сегодня женщина меньше готова терпеть пьянку, побои, насилие в семье, хамство, конфликт интересов, различие между ценностными системами и социальными условиями родителей мужа и ее родителей. И так далее. Это общецивилизационные изменения, касающиеся не только России.
И четвертый тезис, который необходимо выделить: ужасающее состояние морали в нашем обществе. Каждый живет с сознанием, что система жизни – не только государство, хотя государство прежде всего – очень не расположена к человеку. Для нее человек в большинстве ситуаций – источник денег, иногда – исполнитель какой-то еще социальной функции – солдат, избиратель, отец, водитель┘ И общественная мораль затрагивает любые отношения – партнеров по бизнесу, государства к людям, соседей по подъезду друг к другу, учителей к школьникам. Так же, как ты готов плутовать с государством, ты ведешь себя со своей семьей. Женщина, с которой ты жил, родила ребенка, а ты потом нашел другую; ты пытался построить отношения, у тебя не получилось – ты перешел в другую версию собственной жизни.
Государство, то есть наше законодательство, как известно, плохо защищает женщину. В целом в России сама система мотивации не на стороне ребенка, женщины, семьи. И таких людей, которые не платят алименты, в России многие миллионы, больше, чем в других странах мира.
– В чем все же причина такого низкого состояния морали?
– На протяжении последних двадцати лет ни на уровне власти, ни на уровне каких-либо других общественных институтов состояние морали не рассматривается как сфера национального нездоровья. Нет общественных дискуссий о контенте телевидения, который у нас представляет собой рассадник невозможных в любой европейской стране массовых представлений. Ради рейтинга телевидение идет на повреждение моральных нравов. Ни в каком обществе невозможна ситуация конца ноября 2007 года, когда федеральный канал НТВ 35 минут демонстрировал эксклюзивное интервью битцевского маньяка Пичушкина, где тот рассказывал о своем опыте получения удовольствия от насилия. Подобная институциональная, многомерная работа по трансформации моральных норм ведется всего лишь ради распределения четырех миллиардов долларов в год рекламных денег. Но кто это отслеживает, анализирует, фиксирует последствия этого для современной семьи?
В то же время все боятся, чтобы этим не занялось государство, поскольку оно в такой деликатной сфере все сделает грубо и в конце концов введет цензуру. А роль цензуры тут должен играть общественный консенсус, которого нет. Никаких форм консолидированного мнения на эту тему не существует.
Люди еще в 30-х годах договорились, что плевать в метро нельзя. В подъезде можно, а вот там нельзя. Сейчас задумались и о подъездах. Я хочу сказать, что утверждение норм – управляемо. Но эти вещи в общественном сознании не маркируются как существенные, определяющие и уровень производительности труда, и систему приоритетов молодежи, и формирование новых ценностных систем.
– Телевидение важно. Но вряд ли можно разделять представление нашей власти о том, что телевидение – это главный рычаг управления обществом┘
– Речь надо вести не только о телевидении, но о трех институтах, связанных с производством, трансляцией и распространением смыслов. Это школа, СМИ и семья. Все эти институты функционируют сегодня в агрессивной атмосфере. Внутри школ отношения очень непростые, причем учителя во многом настроены против смены социально-экономических отношений в 90-е годы. В итоге школа готовит людей, плохо приспособленных к современной жизни, не понимающих, что такое активность, креатив, целеустремленность, ответственность. Что такое успех и карьера не как антиморальные, а вполне моральные ценности.
За десять лет объем преподавания литературы в школе уменьшился в два раза. Как родители могли согласиться с двукратным сокращением уроков литературы – главного морального предметного курса в школе? А они согласились. Они думают, что уменьшение количества уроков литературы никак не будет связано с тем, что их сын бросит семью с малым ребенком. Между тем в период вторичной социализации, с 7 до 14 лет, человек через образ Онегина, Безухова, Базарова осваивает колоссальный опыт. Получает столь необходимые ему паттерны поведения, которые станет потом использовать в автоматическом режиме.
Семья, то есть взрослые в семье, очень дезориентирована. Огромное количество людей отрицательно относятся к бизнесу, частной собственности и положительно – к Ленину, Сталину, полной государственной опеке. Не случайно у нас 62% экономических преступлений совершается против собственных предприятий – и руководителями, и рядовыми работниками – это прямое советское наследие. Вообще в нашей стране, как мы прекрасно знаем, морально не предосудительно воровство. За него наказывают, но в психологическом смысле оно не осуждается слишком строго. Наиболее ярко это проявляется в отношении к интеллектуальной собственности: пользуясь пиратской продукцией, люди даже не задумываются, что они при этом обворовывают исполнителя, актера, режиссера, продюсера, телеканал.
Существует ужасающий интегральный показатель, характеризующий отношения бизнеса и государства: 78% бизнесменов не обращаются в суды, потому что не верят, что там можно добиться правды. Лишь 9% из них убеждены, что справедливости с помощью суда сегодня добиться можно. Это все напрямую влияет на отношение к семье.
Общество не толерантное, запуганное, с советскими, неадекватными жизни представлениями. Если мы будем проблему раскладывать на ячейки, то увидим, что это касается очень многих элементов нашего повседневного существования.
Нельзя думать, что преступление против своего предприятия совершается в одном месте, а матери отказываются от своих детей где-то в другом месте. Это – многомерные ценностные сети. Они проявляются во всех сферах жизни – и, безусловно, напрямую касаются семьи.
Любовь к детям выражается в готовности работать на трех работах, брать кредит. В советское время мы не знали, что это такое. Брать кредит для себя, для ребенка, для женщины, с которой при кредите на 20 лет и отношения планируются на длительное время, – сколько моральных обязательств это порождает!
Эти ценности формировались для бизнеса, но в итоге определяют и ваше отношение к матери – как она будет жить, будете ли вы ей давать деньги, – и ваше отношение к жене – способны ли вы уважать ее право на карьеру и самореализацию или будете скрываться от алиментов.
Это все новые вызовы, которым не учат ни школа, ни родители, ни телевизор. Наоборот, все институции говорят: если ты обманешь – ничего страшного, если ты агрессивный – молодец, если ты можешь легко уволить человека, с которым проработал пять лет, – нормально, ты ведь начальник. Неудивительно, что при этом возникает феномен «плутовской семьи»: я не вор, я не гад, не злодей – я просто немножечко тут поплутую, как я и привык в широкой социальной жизни. Эту плазму отношений нельзя разделить. Большое заблуждение считать, что только частные ценности являются семейными. То, что находится в «большом» социуме, – не менее важно. А сознание эти вещи не фиксируют как взаимосвязанные.
– Фиксация этой взаимосвязи позволит оздоровить обе части единой реальности?
– Безусловно. Фиксация того, что важна адекватная процессам модернизации идеология. И очень важно, чему учителя учат детей.
– Понятно, в семье отражается окружающий мир.
– Семья – это интегральный институт, в котором проявляются все качества общества. Это узел соединения всех условий жизни системы. Это частный элемент, но как по черепку амфоры археолог реконструирует устройство крито-микенской культуры, так и в семье – по тому, кричит ли на ребенка отец, как и какие решения принимают супруги, определяются все факторы жизни общества: ценностные, идеологические, социальные. Особенно идеологические, на которые сейчас всем наплевать.