Владимир Семенов
Множество факторов полноты бытия.
Фото Олега Ласточкина (НГ-фото)
Наиболее существенный показатель, определяющий качество жизни в стране, – валовой внутренний продукт на душу населения. Но рассчитанный не по номиналу, а по паритету покупательной способности валют, курс которых определяется по средним ценам на определенный набор товаров и услуг. Сопоставление этих наборов в долларовом выражении позволяет определить паритет покупательной способности каждой национальной валюты и выявить так называемый натуральный, или естественный, курс. На его основе и можно рассчитать ВВП, более или менее реально показывающий, сколько действительно товаров и услуг производится в той или иной стране.
Межстрановые сравнения
Нерелевантность расчетов по номиналу особенно ярко проявляется в моменты глубоких кризисов: в 1998 году за несколько недель обменный курс рубля упал в четыре раза, но было бы неразумно предполагать, что на столько же снизился и ВВП России. Пример из нынешней повседневной жизни: доход 100 долларов в месяц в США – это голодная смерть, а в нашей стране многие, слишком многие живут на эту сумму.
Проблема, однако, в том, что расчет паритета покупательной способности – дело чрезвычайно трудное, а результаты такого расчета заведомо не вполне точны. Международное сравнение товаров и услуг, имеющих часто совершенно не сравнимое качество, предполагает определенную погрешность, какие бы методы корреляции здесь ни применялись. Именно поэтому расчет паритета покупательной способности для разных стран проводится немногими организациями и не всегда по всем годам. Межстрановые сравнения, наиболее популярные в сети, а значит, и у большинства интересующихся людей, дает сайт ЦРУ – хотя иногда высказывается предположение, что на эти данные влияет политическая конъюнктура.
Посмотрим расчеты некоторых организаций для России на 2006–2007 годы. Согласно МВФ, наш ВВП на душу населения составил 12 178 долл. (59-е место в мире), по мнению Мирового банка – 11 974 долл. (44-е место), Центр по международному сравнению производства, доходов и цен Пенсильванского университета указывает сумму в 12 218 долл. (52-е место) и, наконец, ЦРУ – 14 600 долл. (56-е место).
Данные различаются между собой, но не кардинально, что говорит об адекватности методики расчетов. Велики ли приведенные показатели? Выше, чем в среднем по миру (около 10 000 долл.); немного ниже, чем в Польше; превосходят показатели любой из стран СНГ, в частности в два раза выше, чем в Украине. И в 2–2,5 раза ниже, чем показатели в развитых странах Запада.
Необходимо сказать и еще об одной особенности межстрановых сравнений. Если в самых развитых странах номинальный и натуральный курсы валют чаще всего совпадают, то чем беднее страна, тем больше разница между этими курсами, иными словами – тем более недооценена валюта такого государства (то же характерно и для ситуации, когда государство находится на ранней стадии перехода к рыночной экономике). За примерами за три моря ходить не нужно: в 1992 году, сразу после начала реальных рыночных реформ, средняя зарплата в России долгое время колебалась вокруг 10 долл. в месяц, то есть по формальным признакам била все африканские рекорды нищеты. Но жизнь при всех сложностях того времени все же была от африканской бесконечно далека. Сегодня средняя зарплата подобралась к 600 долл., жить стало лучше, но не в 60 раз. Счастья как не было, так и нет.
Заниженные и завышенные курсы
В наши дни рубль недооценен приблизительно в полтора-два раза (есть расчеты, что курс доллара по покупательной способности равен приблизительно 15 руб.). Это вполне «центральноевропейский» уровень расхождения между натуральным и номинальным показателями, такую «вилку» демонстрируют и некоторое новые члены ЕС. Страны более бедные имеют коэффициент расхождения в два, три, пять и более раз.
Заниженный курс дает немало стимулов для экономического развития: облегчает экспорт, делает более привлекательным импорт капитала (за меньшее количество долларов можно купить большие активы). При приближении номинального курса к реальному происходит расширение внутреннего рынка, а главное – он становится более конкурентным, на нем появляется товары более высокого качества, но отдельные преимущества исчезают. Некоторые усматривают здесь противоречие между богатством и целями быстрого развития. Но в большей степени это соотношение бонусов и преимуществ отражает другую закономерность современного мира: богатые имеют тенденцию становиться еще богаче, а перед бедными всегда маячит перспектива остаться в порочном кругу нищеты.
Номинальный курс ниже реального, но вот парадокс: вся экономическая мысль последних десятилетий обвиняет правительства бедных стран третьего мира в искусственном завышении номинального обменного курса своих валют по отношению к «естественным», рыночным показателям. И это в большинстве случаев правда. Правительства тем самым удешевляют импорт, прежде всего продовольственный. То, что при этом страдают местные аграрные производители, власть волнует меньше, чем отсутствие социальных катаклизмов в городах, прежде всего в столицах. Как города «съедают» деревню, хорошо известно и нам – советская власть использовала для перераспределения богатства более радикальные механизмы плановой экономики, но и при монополии внешней торговли номинальный курс рубля до последних лет советской власти тоже был завышен.
Механизмы распределения: выбор пути
Очевидно, что проблема качества жизни неотделима от моделей и механизмов распределения, а не только от объемов распределяемого.
Либеральная экономическая мысль (а экономическая мысль вообще либеральна – иначе она либо не экономическая, либо не мысль) в общем полагает, что при прочих равных условиях неравенство в распределении стимулирует экономическое развитие: когда нужен темп, следует щедрее поощрять более производительный труд. Многие обвиняют либералов в жестокости и социальном дарвинизме. Но любому здравому человеку ясно, что эти принципы не предлагается доводить до абсурда: полное свободно-рыночное социальное расслоение и губительно, и невозможно. Абсолютизация принципа «каждому по способностям и по труду» с неизбежностью вырастит сектора застойной бедности, гетто нищеты без всяких шансов для людей из него выбраться. И вообще не создаст условий для обеспечения равных стартовых возможностей всех членов социума. Даже если полностью отбросить какие-либо гуманитарные соображения, первое для общества просто опасно, без второго сильно замедлится то же хозяйственное развитие.
Вопрос о том, в какой степени государство должно сдерживать неравенство и осуществлять попечение о бедных, составляет в нашу эпоху важнейшую общественную проблему и выступает главной темой большинства проводимых выборов.
Споры между правыми и левыми никогда не кончатся. Ценностные установки, интересы людей всегда будут различаться, даже темпераменты тут имеют значение. В каждую эпоху будут свои правые и левые. Именно в этих спорах, в колебаниях между главенством рынка и сильной социальной политикой нащупывается баланс равенства и неравенства, особенный для любого общества. Какие бы социальные программы ни предлагали демократы в США, как бы ни пытался Саркози «заставить работать французов», в обозримом будущем Франция, как и Европа в целом, будет «социалистичнее» Америки. В условиях демократии – таков осознанный выбор народов Старого Света. За Саркози проголосовали, но удастся ли ему на практике осуществить свои рыночные идеи – это вопрос. Разговоры о том, что Евросоюз по конкурентоспособности отстает от США и от поднимающейся Азии, не убеждают европейцев в необходимости отказаться от социальных гарантий.
Жесткие уравнительные принципы более или менее работают на севере Европы – и больше нигде в мире. Как в этом контексте выглядит ныне провозглашаемый поворот Российского государства к ценностям социального порядка?
Невозвращение к социализму
У многих наших сограждан зрелого возраста слова об инвестициях в человеческий капитал или о задачах достижения нового качества жизни вызывают недобрые ассоциации с лозунгом брежневской поры: «Все для блага человека, все во имя человека». Но за прошедшую со 2 января 1992 года эпоху фундаментальные основы нашего государства изменились. Похожие слова имеют разный смысл в рыночной, капиталистической стране и в сословно-патерналистском советском обществе.
При запуске нацпроектов было немало опасений, что все сведется к примитивной раздаче нефтяных сверхдоходов проблемным отраслям. Сейчас опасения не то чтобы развеялись окончательно, но отступили на второй план. Социалистические принципы для нацпроектов явно не стали определяющими; их основа – поддержка сильных, а не слабых. Школам, чтобы получить грант, нужно победить в конкурсе; жилье, сельское хозяйство – это кредиты, пусть и субсидируемые, но возвратные. Регионы, которые хотят получить федеральную поддержку жилищных программ, вынуждены отказываться от монополизации строительного рынка компаниями, приближенными к местной власти. Исполнение, впрочем, может, как всегда, не совпадать с замыслом.
В меньшей степени принцип «поддержи успех» распространяется на сферу здравоохранения (хотя родовые сертификаты – отражение той же логики). Бесплатную медицину нужно было, на момент начала работы нацпроектов, срочно спасать. Кроме того, принципиальные изменения в этой сфере невозможны без фундаментального ее реформирования. Один факт: российские граждане больше всех лежат в больницах – в других странах упор делается на амбулаторное обслуживание. В результате на содержание человека в больничных условиях в России сегодня тратится меньше средств в день, чем в не самой богатой Армении. Такая система проглотит какие угодно вложения, и все равно будет мало. Сферу здравоохранения поэтому решили пока слегка подлатать.
Существуют и другие проблемные области, где сегодня необходим социализм. Самый вопиющий наш позор – российские пенсии. Норма замещения (соотношение средней пенсии к средней зарплате) в 27% – за такими стандартами надо отправляться куда-нибудь на Восточный Тимор. В этой сфере следует принимать срочные и экстраординарные меры.
В целом «поворот государства к человеку» сегодня и необходим, и возможен. Во-первых, это совершенно в русле глобальных тенденций: в мире все большая доля ВВП создается именно человеческим капиталом, и если здесь не успеть сориентироваться, то можно опоздать навсегда. Кроме того, такой поворот соответствует логике отечественного развития. Два последних десятилетия мы уходили от плановой советской системы, ориентированной на количественные показатели. Любой подход, оперирующий категориями качества, был ей принципиально чужд. Уйдя от старого, разумно прийти к чему-то новому, непохожему. В нашем случае сам собой напрашивается вывод о том, что все тяготы переходного периода стоило переносить, если в конце пути мы придем к приоритету качества нашей жизни.
