Рыба и удочка

Инвалидам больше всего нужна конкретная адресная поддержка.
Фото Артема Житенева (НГ-Фото)

– Как развивается новейшая российская благотворительность?

– С начала 90-х выделяется три этапа. На первом этапе – становления некоммерческого сектора – произошло возрождение этого института с помощью иностранных доноров и русских бизнесменов. Русские стали что-то делать исходя из собственного видения. А иностранцы привнесли технологии, термины, знания, практики. Большинство некоммерческих организаций, действующих сейчас, было создано потому, что появились возможности получать финансирование. Первый этап закончился в 98-м.

Русские благотворители из частных лиц накануне дефолта только стали появляться, в основном свободные средства были у банков. Как ни странно, все очень быстро восстановилось. И русские доноры стали перестраиваться под международную практику. Появились фонд Потанина, фонд «Династия», первые региональные фонды, такие как фонды местных сообществ. Фонды местных сообществ – по-английски community foundation – это региональные благотворительные фонды, которые собирают средства только на определенной географической территории и там же их раздают, решают местные проблемы на местные деньги, играя роль профессионального финансового управляющего. В распоряжении фондов – экспертиза, технические и организационные возможности для проведения конкурсов на реализацию программ. Первый фонд появился

в 98-м году в Тольятти, сейчас их в России около 40, есть даже сеть – Партнерство фондов местных сообществ. Они прижились там, где есть это чувство сообщества, – в Самаре, Первоуральске, Рубцовске... В столицах чувства причастности нет, поэтому пока не получилось. Эти российские фонды собирают на местах до миллиона долларов в год.

– Когда начался третий этап развития благотворительности?

– В 2002–2003 годах. Возникла корпоративная благотворительность по западному образцу.

– Это эволюция институциональная. Есть ли развитие технологий?

– Такое развитие идет дольше. Его мы переживаем сейчас. В среднем по России до сих пор примерно 60% всей благотворительности – личная: помощь собственными деньгами, товарами собственного производства, даже собственными руками. Компании или люди будут всегда помогать тем, что у них есть. Не вся благотворительность станет институциональной – но благотворительность корпоративная, богатых людей станет. Сейчас компании и богатые люди создают собственные фонды. Разрабатываются специальные программы, привлекаются профессиональные управляющие. Особенно эта тенденция отчетлива в Москве, но постепенно она распространяется и на регионы. Большую роль здесь сыграло то, что 2006 год был провозглашен Годом благотворительности. Фонд Доноров тогда тоже много усилий приложил, и с точки зрения популяризации и продвижения идей из Москвы в регионы успехи были.

– Идей институционализации благотворительности?

– Вообще идеи благотворительности. До 2006 года властью, СМИ и простыми гражданами благотворительность понималась исключительно как помощь сирым и убогим. Мы попытались эту картинку поменять. Объяснить, что это живое явление, такое зеркало общества. Что благотворительность может быть нормальным информационным поводом для СМИ. И мы добились многого. В 2005-м о благотворительности было полторы тысячи публикаций в СМИ, в 2006-м – десять тысяч с копейками. Во многих федеральных СМИ появились люди, которые специально за этой темой следят. Правда, тут наметилась такая тенденция: только человек входит в тему, как настолько ею проникается, что уходит работать в некоммерческую организацию.

– Как устроен некоммерческий сектор? Как он соотносится с благотворительным?

– В него входит очень широкий спектр организаций с разнообразными задачами. Общество инвалидов, негосударственные музеи, школы – некоммерческие и негосударственные, фонды с собственными средствами и фонды без собственных средств, товарищества собственников жилья, гаражные кооперативы, садоводческие товарищества, гильдия адвокатов, сообщества юристов, сообщества собаководов┘

Некоммерческий сектор и благотворительность пересекаются, но не совпадают. Какая-то часть некоммерческого сектора охватывается благотворительностью, какая-то – нет. С другой стороны, благотворительность касается не только некоммерческого сектора. Она поддерживает науку, образование, здравоохранение. А некоммерческие организации могут заниматься прибыльной деятельностью, но прибыль они расходуют только на те цели, ради которых созданы.

– Какой может быть коммерческая деятельность некоммерческой организации?

– Образовательные услуги. Юрист каким-то группам населения может оказывать льготные консультации, а каким-то – платные.

– Законодательство регулирует эти возможности?

– Пока не до конца. Сейчас рассматривается введение особых режимов для некоммерческих организаций, будет более жестко прописано, чем организация может заниматься.

– А сейчас она может заниматься чистой коммерцией?

– Если вырученные средства идут на уставные цели, то фактически да. Но чтобы некоммерческая организация открыла свой маленький нефтяной бизнес – такого я не слыхала. Скорее можно столовую для бедных открыть при богатом ресторане, например. Налоговых льгот нет. Отчетность у коммерческих структур гораздо проще. Ряд законов, принятых у нас, особенно в последние два года, значительно усложнили жизнь НКО.

– Каковы объемы благотворительной помощи?

– Объемы растут. Но реальных цифр нет, до недавнего времени были исключительно экспертные оценки. Согласно им, в 2005 году на благотворительность было выделено до полутора миллиардов долларов российских средств. В прошлом году мы впервые провели конкурс крупнейших корпоративных доноров России и собрали сведения по ряду компаний. В этом году проводим второй конкурс, который поддержали РСПП, МЭРТ и Общественная палата. В 2006-м в конкурсе участвовал один вид бизнеса, а теперь это будут компании разных видов – крупные государственные, средний и региональный бизнес, и можно будет произвести более точные расчеты.

В любом случае все оценки касаются институциональной благотворительности – того, что тратят компании и богатые лица. Сколько тратят рядовые частные жертвователи – таких оценок нет вообще. У нас до сих пор существует единственная льгота для благотворительности частных лиц, но и ею трудно воспользоваться. Она распространяется только на благотворительность в адрес организаций, которые имеют государственное финансирование. Сначала нужно налог заплатить, потом предоставить справку о пожертвовании, и тогда определенный процент личного дохода может быть освобожден от налогообложения. Сейчас как раз МЭРТ разрабатывает новые поправки к налоговому кодексу, где будут более существенные льготы для частных лиц. Во-первых, они смогут жертвовать не только в бюджетные организации, но в любые некоммерческие и получать вычет, если до четверти дохода потрачено на благотворительность. Это – значительная подвижка, которая должна стимулировать обычных граждан жертвовать открыто, проводя средства через банки и показывая результат. Во-вторых, льготы будут распространяться и на пожертвования в целевой капитал.

– Меняются ли объекты жертвования?

– На первом этапе иностранцы показали нам весь возможный спектр сфер благотворительности: от гендера и прав человека до культуры, науки, образования, искусства. Сегодня основной набор получателей российских благотворительных денег – достаточно стандартный: дети, инвалиды, ветераны. Подарки к Новому году, 9 мая. Сейчас, конечно, стараются, чтобы это не выглядело так примитивно. В области здравоохранения больше всего любят финансировать операции, дающие мгновенный эффект, – это красиво. В области образования постоянно финансировать высшую школу никто не хочет, но выплата стипендий очень популярна. Мощную поддержку получает спорт – тут, правда, очень тонкая грань между спонсорством и благотворительностью.

– Иногда возникает вопрос, насколько добровольный характер носит благотворительность.

– К сожалению, в регионах существуют разнарядки. Совершенно открыто говорится, какую деятельность следует поддерживать – сегодня ремонтируем школу, завтра – музей, а послезавтра фонтан строим.

Есть темы, просто непопулярные среди российских благотворителей. Это экология, защита окружающей среды. Нефтяные и вообще добывающие компании так или иначе с экологами работают. Но понятно, что не со всеми, не с любыми.

Сейчас создан российский негосударственный, внепартийный фонд «Право и справедливость», который занимается, соответственно, правами. Его учредили две известные некоммерческие организации – фонды «Точка опоры» и «За гражданское общество». Фонд «Право и справедливость» только что провел конкурс грантов для сельских школ в области образования в сфере прав человека. На русские деньги. Но как таковая тема непопулярна, к ней относятся как к политической.

– Она стала непопулярной в последнее время? Когда стали бояться?

– Она всегда была непопулярна. И нельзя сказать, что у нас ситуация особенная. Правозащитникам везде нелегко находить финансирование. Обычно существует определенный пул доноров, который их поддерживает. У нас он пока не сложился.

Нет понимания темы гендера, которая пересекается с правозащитной, но шире ее – гендер включает в себя социальные отношения мужчин и женщин, исследования роли мужчин и женщин в обществе. От трудовых отношений до социологии в широком смысле. Есть такая проблема, как одинокие отцы, например. Насилие в семье есть как в отношении женщин, так и в отношении мужчин. Есть только женские профессии, есть мужские.

– Эти темы, которые пока не охвачены и не будут в ближайшее время охвачены российскими деньгами, потому что они или непонятны, или считаются околополитическими и опасными для финансирования, – их финансируют иностранцы?

– В очень небольшом объеме. Они считают, что развили здесь эту сферу, а на Земле есть места, где все хуже, чем у нас.

– Нуждающемуся можно дать рыбу, а можно и удочку. Второе предпочтительнее. Существует ли эволюция благотворительности в таком подходе?

– Сейчас больше помогают удочками. Но есть сферы, где нужна именно рыба. Например, сироты или инвалиды по здоровью. Им нужны механизмы, которые помогут им жить полноценно и самостоятельно – но больше нужна конкретная адресная помощь.

В целом же некоммерческий сектор сильно развился. Появились организации в тех сферах, где их раньше не было. Например, группы взаимной поддержки больных СПИДом. В сфере детства много организаций, грамотно выстроенных, осуществляющих разные формы работы – от профессионального воспитания молодежи до вовлечения ее в социальную сферу.

– И куда вовлекают молодежь?

– В разные области – от науки до добровольчества. Их учат писать проекты, организовывать команды, планировать работу. Этот опыт в принципе в жизни необходим, а в школе у нас этому не учат.

Есть Ассоциация юных лидеров – одна из старейших организаций в России. В Твери регулярно проходят слеты российских добровольческих организаций. Они помогают ребятам становиться добровольцами. Им рассказывают, как вообще устроена жизнь – какие бывают социальные роли, как работают люди. Потом каждому находят организацию, готовую взять молодого человека хоть на два часа в неделю, не платить ему зарплату, но чему-то его научить. У добровольцев есть права, а у организации обязанности: рассказать про свою сферу деятельности, дать определенные навыки, а если берут на целый день – даже кормить. Добровольческие организации находят заинтересованные стороны, организуют это взаимодействие, консультируют. Началось это движение довольно давно, сейчас оно очень популярно среди российских бизнесменов. И молодежь тоже это любит. Преимущественно не московская – здесь люди хотят сразу зарабатывать деньги. При этом сейчас очень во многих московских компаниях, крупных, когда вы заполняете анкету, в ней может фигурировать пункт: есть ли у вас опыт волонтерской деятельности? Наличие такого опыта говорит о социальной активности потенциального сотрудника.

– Как просчитать эффективность благотворительности? Можно констатировать большую эффективность частных денег по сравнению с бюджетными тратами?

– Где-то посчитать можно, где-то нет. Как определить эффективность финансирования хосписа?

В этих механизмах государство очень много взяло у частного сектора. Скажем, саму идею конкурсного финансирования некоммерческих проектов. Началось с ярмарок социальных проектов Приволжского федерального округа, а закончилось грантами Общественной палаты и президента. И в том же готовящемся на март законе выравнивается положение некоммерческих и муниципальных организаций при участии в тендере на государственные деньги. Сейчас они в неравном положении. Реабилитационные центры, психологическая поддержка, медицинские учреждения с муниципальным финансированием сейчас имеют более твердое положение – хотя бы в сфере налогообложения, – чем некоммерческие организации, оказывающие такие же, а может быть, и лучшего качества услуги.

– Но муниципалитет не может не финансировать муниципальное учреждение.

– Есть ведь и проектное финансирование. Кроме того, государство хочет диверсифицировать сферу социальных услуг, вовлекая в нее новых игроков. Есть намерение перевести организации, которые работают в социальной сфере, в статус специализированных государственных некоммерческих – а тут уже финансирование не будет полностью государственным. В этой логике и разрабатывается новое законодательство.

– Насколько я знаю, например, школы сами боятся переходить в статус автономных учреждений.

– Они не знают как. Обычное дело – государство сказало «А» и не сказало «Б». Не хватает методической базы, поддержки. Но вот в Тюмени государство об этом позаботилось – и почти все перешли. Департамент образования понял, как это сделать. Выстроил связи с казначейством, и все заработало. В Калининграде тоже работает. А во всей остальной стране – единичные истории. Важно, чтобы при этом переходе сохранились гарантии бесплатного образования и здравоохранения.

– Это проблема стандартов?

– Да. Хотя стандарты – это первое, что пытались внедрить Мировой банк и прочие консультанты, когда в России начались реформы. Нет договоренности – за что отвечает государство и за что не отвечает. Где возможности для благотворительности и частной инициативы, а где государственные обязательства. Поэтому возникают пограничные проблемные темы.

– Эта проблема во многом будет снята для музеев, театров, высшего образования после принятия закона о целевых капиталах, или эндаументах?

– Думаю, да. Но существуют менее престижные сферы┘ А эндаументы – действительно революционная вещь. У нас ни одна НКО не может быть уверена в завтрашнем дне, это самая большая проблема некоммерческого сектора. Каждый день нужно находить деньги заново. А при наличии целевого капитала организации живут на проценты с эндаумента и занимаются тем, ради чего создавались. Капитал не расходуется, откладывается, инвестируется, а доход тратится. При этом капитал можно наращивать, если не тратить весь доход или находить новых доноров. Таким образом существуют Нобелевская премия, Фонд Форда, Рокфеллера, принца Чарльза. В России до революции общинные фонды были устроены так же.

Конечно, создание эндаумента – это сейчас в России дорогая и долгая история. Но если сегодня не начать создавать благотворительные капиталы у музеев, университетов, школ, больниц, отдельных социальных организаций, то завтра многие из них просто умрут. Они не смогут постоянно искать и находить деньги для реализации своих планов.

Законом предусмотрены два типа эндаумент-фондов: при отдельных организациях и при специализированных донорских организациях, которые создаются для того, чтобы аккумулировать средства и раздавать другим. Большая польза от нового закона в том, что он освобождает такие фонды от налогообложения. Плюс обеспечивается полная прозрачность схемы – при фонде создается общественный совет, который отвечает за выбор управляющей компании и за цели и задачи, на которые этот капитал расходуется.

Сейчас порядка десяти целевых фондов находятся в разной стадии готовности и завершенности процедуры регистрации. Закон вступил в силу с 1 января, но не все подзаконные акты были согласованы. Санкт-Петербургский Европейский университет официально получил документы о том, что он все зарегистрировал, фонд МГИМО – зарегистрировал, но еще не собрал капиталы, в процессе – Сколково, Пушкинский музей, один фонд в Татарстане, есть уже зарегистрированный образовательный фонд в Южном федеральном округе.

– Тем не менее доходы бизнеса, идущие на благотворительность, налоговых льгот не имеют. В этом большое отличие российской ситуации от общемировой практики.

– Обычно наши бизнесмены на это отвечают так: это последняя территория нашей свободы. Из своих средств, заплатив с них все налоги, мы финансируем то, что нам самим хочется.