Владимир Семенов
Артемий Волынский поучаствовал в «рубках» в высших эшелонах власти в полной мере.
В.Якоби. А.П.Волынский на заседании кабинета министров. 1875. Омский областной музей изобразительных искусств им. М.А.Врубеля
В России от характера политического лидерства зависит необычайно много. Эта особенность формировалась веками. Поэтому в разговоре с Оксаной Викторовной Гаман-Голутвиной – известным политологом, философом и историком – о нынешнем состоянии и перспективах эволюции российской элиты столь пристальное внимание было уделено традициям: качественный прогноз будущего зависит от правильного понимания прошлого.
– Что сейчас происходит с элитами? Как они будут меняться, как они хотят влиять на то, что происходит в стране?
– Естественно, что подготовка к смене лиц на российском политическом Олимпе сопровождается активной дискуссией в обществе и экспертной среде о повестке дня будущего президентства. О целях и ценностях, которые способны стать основой перемен и служить консолидации общества и политического класса. Высказываются различные точки зрения относительно доминирующих в обществе ценностей, возможностей их гармонизации и т.д. На мой взгляд, здесь есть принципиальная проблема. Без ее решения любые ценностные «меню» и основанные на них программы останутся пафосной декларацией. Речь идет о необходимости реабилитации идеи развития в общественном сознании. Традиционно в России философские умы привержены идеям глобального переустройства, но в реальной жизни идея развития в России не относилась к числу безусловных базовых ценностей ни для массового, ни для элитарного сознания. И сегодня во многом не относится.
Это обусловлено тем, что для массовых групп осуществление модернизаций в стране, как правило, сопровождалось сверхнапряжением, а значит – насилием (которое должно было компенсировать скудность иных ресурсов развития – финансовых, временных и т.д.). Не случайны констатации классиков: Иван Солоневич писал, что Российская империя строилась «в процессе истинно нечеловеческой борьбы за существование ценою беспримерных в истории человечества жертв»; Георгий Федотов отметил, что наше государство могло существовать «только крайним и всеобщим напряжением, железной дисциплиной, страшными жертвами». Ключевскому принадлежат слова о том, что упадок сил населения в ходе петровских преобразований был столь масштабным, что едва ли окупился бы даже в том случае, если бы Петр завоевал не только Ингрию с Ливонией, но и всю Швецию, даже пять Швеций... Политический класс тоже всегда относился к модернизационным проектам с настороженностью. Потому что модернизация в России, как правило, сопровождалась масштабными чистками самого политического класса. Целью их было, собственно, обеспечить максимальную эффективность этого самого класса в качестве субъекта модернизаций. Самый яркий пример – репрессии 1930-х годов, в ходе которых на смену «старой гвардии» пришел «военно-спортивный класс», по выражению Георгия Федотова: «железные наркомы» и «железные секретари». Они были не искушены в теории, зато готовы были строить новый мир с помощью подручных средств, а иногда и без оных. Именно этот класс выступал «кнутом, подстегивавшим развитие».
– Какова ситуация в этом отношении сегодня?
– Ныне число общезначимых ценностей минимально. Между целями и ценностями элитарного и массового сознания – значительный разрыв. Ценностные ориентации массового сознания во многом определяются приоритетами индивидуального выживания. Но наиболее общая их характеристика – предельная мозаичность. В соответствии с бессмертной литературной формулой: «Чего-то хочется, сам не знаю чего: то ли Конституции, то ли севрюжины с хреном»┘ Что касается элиты, то для нее абсолютной ценностью является власть и успех. Но и здесь, несмотря на различия в ценностных предпочтениях, и элиты, и население последнее десятилетие были солидарны в неприятии ценности развития. Те и другие стали участниками негативного консенсуса по стагнации. Кто воровал завод, кто ворота с проходной, но все были при деле. Так Третий Рим оказался в третьем мире.
Какие эта ситуация может иметь последствия? Равнодушие массовых групп к ценностям развития – это полбеды. Их позиция мало что определяла. А вот глубокое безразличие элиты к ценностям развития в 90-е годы стало национальной катастрофой. Де-факто именно элита оказывала наибольшее влияние на формирование общественных ценностей.
– В чем причины этой ситуации?
– Ответ на этот вопрос должен учитывать целый ряд обстоятельств и факторов. В частности – особенности нынешней фазы политико-психологической эволюции общества, с одной стороны, и слабость традиции внутриэлитных компромиссов – с другой.
Что касается первого. Почему постсоветская элита была столь неэффективна в качестве субъекта развития? На протяжении долгого времени у нас доминировал глобальный проект форсированной модернизации, для которого будущее было приоритетно по отношению к настоящему. Это обернулось сегодняшним безразличием к проблемам стратегии. С другой стороны, сейчас, после того как люди, уставшие от напряжения, глобальных лозунгов и призывов, стремились замкнуться на частной жизни, происходит возвращение к общественным ценностям. В 90-е о государственности говорили маргиналы. Сегодня это мейнстрим. При этом прагматические мотивы все равно остаются на первом месте и останутся очень долго. Перефразируя известную формулу Кеннеди, можно сказать, что граждан в России слишком долго спрашивали, что они могут сделать для страны; вполне закономерно, что сейчас большинство граждан интересуется тем, что они могут сделать для себя. Этим объясняется известный парадокс. Выходцы из крестьянских семей, интеллигенты в первом поколении, осуществили в 30–50-х годах индустриальную модернизацию. А управленческий слой России 90-х годов по числу ученых степеней и званий не имел аналогов в предшествовавшей истории, но итогом политической деятельности интеллектуальных лидеров 90-х стал системный кризис. Просто развитие не входило в число задач реформ – лозунгом процесса было распределение.
– А особенности внутриэлитных отношений – какую они играют роль в определении характера перемен?
– Согласно современной политической науке, демократия есть продукт деятельности консенсусно объединенной элиты. Имеется в виду демократия в современном западном варианте – в соответствии с пониманием, предложенным Йозефом Шумпетером. Ключевая идея в том, что демократия – это процедурный механизм борьбы различных элитных групп посредством электоральных побед. Применительно к России взаимодействие элит представляет интерес, в том числе в связи с приближающимся избирательным циклом 2007–2008 годов. Эта проблема очень важна для понимания контекста современной российской политики. А контекст таков, что нам явно и хронически – из века в век – не хватало элитного консенсуса.
Один весьма информированный человек сказал в середине XVIII века: «Нам, русским, хлеб не надобен – мы друг друга едим и с того сыты бываем». Это был Артемий Волынский, кабинет-министр в правление Анны Иоанновны. Он знал, что говорил – поучаствовал в «рубках» в высших эшелонах власти того времени в полной мере. И завершил свои дни очень по-русски – в пытках на дыбе. Традиционно в этом контексте упоминают о зверствах Иоанна Грозного. Заметим, что за весь период его правления погибло народу меньше, чем за одну Варфоломеевскую ночь┘ Почему же жестокость Иоанна стала притчей во языцех? До потому, что его жертвами пали не какие-нибудь простые гугеноты, а самые что ни на есть элитные группы – боярская знать. Петр Первый тоже знать не жаловал – нередко ее представители попадали в пыточную избу князя Федора Ромодановского. По этому же лекалу были выстроены и репрессии 30-х годов – их объектом стали прежде всего высшие эшелоны номенклатуры. Советская номенклатура была идеологически сплочена, что не мешало ее участникам уничтожать друг друга под аккомпанемент идеологически выдержанных лозунгов. Супруга Николая Бухарина Анна Ларина-Бухарина в книге своих воспоминаний привела поразительный эпизод. После ареста мужа она, как ЧСИР – член семьи изменника Родины, попала на Лубянку. И в следователе по своему делу узнала сына Якова Свердлова Андрея, с которым была знакома с детства. Она пишет, что была возмущена до такой степени, что первым ее порывом было дать ему пощечину, но потом она сдержалась. Она хотела дать пощечину именно потому, что он был свой, и не смогла этого сделать по той же причине.
Если обратиться к истории, то можно найти более ранние аналоги этой ситуации. Противостояние Александра I и декабристов – отражение той же тенденции. Обе стороны принадлежали к элите, были лично или заочно знакомы, стремились к одним и тем же целям – крестьянской и конституционной реформам. И вместо того, чтобы объединить усилия, они входят в жесточайшую конфронтацию! С еще большей силой эта особенность проявилась в 1870–1880-е годы в деятельности народовольцев. В обоих случаях отсутствие элитного консенсуса привело к жесточайшей реакции. Как писал Ричард Пайпс: «Будь революционеры даже на жалованье у полиции, они не могли бы лучше преуспеть в предотвращении политических реформ».
– Как сейчас развивается эта традиция?
– К сожалению, эта модель существовала в России так долго, что вошла в плоть и кровь. Закономерным результатом в постсоветский период стал распад псевдоконсолидированной, но внутренне расколотой элиты на множество враждующих группировок. Механизмом внутриэлитного диалога в 90-е стала «война всех против всех», а инструментом внутриэлитного взаимодействия – автомат Калашникова.
Иван Ильин когда-то написал, что из коммунизма русское общество выйдет без элиты. Под элитой он подразумевал не просто людей, которые принимают решения, а духовных лидеров нации. Так и произошло. И, увы, во многом 90-е годы подтвердили справедливость мнения Раймона Арона, французского социолога. Он писал, что если элита внутренне едина, то это конец свободы. Но если внутри нее группировки воюют друг с другом, то это конец государства. С угрозой подобного распада государства – политического и территориального – мы встретились в 1990-е годы. Сегодня эта опасность преодолена, что дает основания для оптимизма. Только вот чем ближе выборы, тем чаще звучат выстрелы. Изящная литературная формула – «прошлое не умирает, оно даже не прошлое» – не только фигура речи.
– Логичный вопрос: а как выглядят сценарии ближайшего будущего?
– Сложиться все может по-разному. Есть инерционный сценарий, есть сценарии менее плавных изменений. Сегодня, очевидно, более вероятным представляется развитие событий по инерции. Но я бы не исключала в том числе и возможности нелинейного развития. Эта возможность проистекает из своеобразия нашей политической традиции, о которой я говорила. Вряд ли можно считать будущее окончательно определенным. Многие развилки не пройдены.
– А что могут быть за развилки?
– В том числе они касаются того, какова будет концепция избирательного цикла. Процесс принятия решений такого плана всегда закрыт и непрозрачен, но есть ощущение, что здесь еще ничего не определено.
