Владимир Семенов
Любые начинания необходимо связывать с патриотической идеологией.
Фото Олега Ласточкина
Любовь – великий парадоксалист, объединитель, интегратор вроде бы несовместимых переживаний, мыслей, действий. Возвышенного и банального, бескорыстия и эгоизма, всепрощения и нетерпимости. Этот ряд противоположностей можно продолжать бесконечно долго. И все, что относится к любви вообще, равно распространимо и на патриотическое чувство.
Прежде всего это касается самого существа любой сильной эмоции: она либо есть, либо ее нет. Почему была и куда исчезла – знать не дано. Как в частной жизни, так и в государственном бытии. Во Франции в 1914–1918 гг. патриотизм существовал, в 1940-м куда-то делся. А в России наоборот: в 17-м вдруг сгинул, в 41-м вернулся из небытия. Все последующие объяснения данных феноменов не слишком ценны, поскольку не способны подсказать способ решения проблемы на будущее. «Воспитание чувств» – дело благое и даже необходимое, но сколько раз оно приводило к последствиям прямо противоположным тому, что замышлял воспитатель? Уж как была поставлена партийно-воспитательная патриотическая работа при коммунистах: в школе и детском саду, на работе и в санатории, в телевизоре и в метро. А в итоге получили буйство вдохновенного распада страны.
Очевиден особенный характер, даже уникальность патриотического чувства. Обычно стремления и поведение человека при переходе с индивидуального уровня на социальный усредняются, сглаживаются, отчасти даже облагораживаются. Чувство голода, стремление к комфорту, страсть к материальному самоутверждению и показному престижу, помноженные на миллионы их носителей, в сумме дают не что иное, как экономическое пространство, покорное закономерностям, пропорциям или формулам. Не то с патриотизмом. Если обычная любовь – увеличительное стекло с искажающим эффектом, то патриотизм – уже целый телескоп с подобным же свойством. И у отдельного человека любовь чревата проявлениями своей противоположности, но все же не так часто, как это случается с большими массами людей по отношению к стране их проживания. Бесконечное число раз случалось, что любовь к отечеству, сострадание к своему народу, даже восхищение родным языком и культурой оборачивались ненавистью к чужому, подавлению и изничтожению соседа. И жертвы этой ненависти неизмеримо многочисленнее, чем у банальной ревности. Сегодня принято считать, что грань здесь проста, определима и формируется воспитанием, но на самом деле она тонка и легко преодолима. Яркий художественный образ – он стал уже избитым, но не грех приводить его снова и снова, раз мы нынче взялись выявлять грузинских детей по школам: в фильме «Кабаре» Боба Фосса светлая патриотическая песня вдруг сама собой перерастает в яростный фашистский гимн.
Да, патриотизм опасен – надо произнести это вслух; любовь к отечеству гораздо опаснее, чем страсть между отдельными людьми. Но без патриотизма, оказывается, нельзя построить на земле ничего путного, а получается лишь одно недоразумение. Вот наши соседи: Европейский союз. Пока он базировался на объективной идее преимуществ более широкого экономического пространства – был завидной моделью будущего. Перешел к стадии отрицания национальной государственности, к конструированию некоей виртуальной «европейской идентичности» – дела пошли из рук вон плохо. Его краеугольный камень – германская экономика – некогда гордилась стабильностью марки, ныне Берлин – один из главных нарушителей европейской финансовой дисциплины. Безнациональная Европа стала похожа на какого-то динозавра с большим телом и маленькой головой в виде брюссельской бюрократии, страсбургской демагогии и творческой мощи «Евроньюс».
Фундаментальной причиной того, что российские реформы 90-х оказались много менее эффективными, чем были задуманы, – в том, что реформаторы не сумели (а скорее всего - даже и не пытались) связать свои начинания с патриотической идеологией. Восточной Европе это удалось, и итог реформ там более очевиден. На первом сроке Путина была предпринята попытка интегрировать реформаторскую и патриотическую энергии, и многое из того, что не поддавалось усилиям в 90-е, оказалось продвинутым вперед. Но шаги были робки и вскоре прервались – сегодня мы имеем много патриотизма и никаких реформ.
Разведение по разные стороны баррикад – интеллектуальных, а нередко и реальных – идеи свободы и идеи Родины – самое трагическое событие в истории России последних двух веков. Недавних двух десятилетий тоже. Без объединения этих двух начал ничего конструктивного на российском горизонте не просматривается, хотя такое объединение трудно и опасно, как полнокровная жизнь.
