Вперед, в прошлое!

Архаики не надо бояться. Надо понять ее логику.
А.М. Васнецов. Москва конца XVII столетия. 1900.

Нынешняя стабильность слабо совместима как с либерализмом, так и с поиском места традиционных ценностей в современном мире. Поэтому так интересно узнать мнение о перспективах стабильности у Виталия Аркадьевича Найшуля – одновременно и либерала, и консерватора.

– Политическая реальность России все больше поддается описанию известной фразой: «У вас, чего ни хватишься, ничего нет». Нет партий, влиятельных общественных организаций, парламента, оппозиции и далее по списку. Если это и стабильность, то какая-то глухая.

– Действительно, мы видим институциональный вакуум. Существует институт «первого лица», а все остальные институты дряблые. Эта система хрупкая и может рассыпаться от толчка. Другое дело, что какой это будет толчок, сказать трудно. Мы должны природе оставить место. Мы должны описать нынешнюю систему и понять, что она хрупка. А от чего может свалиться или рассыпаться сооружение ≈ от ветра, от проводимых рядом строительных работ – это мы загадать не можем.

– Но сегодня мы имеем более-менее рыночную экономику, проводим интернет в каждую школу – и при этом имеем политическую систему XVI века┘

– Как раз в XVI веке и была заложена эта политическая система, остающаяся по большому счету неизменной, несмотря на все попытки ее изменить. Меня это не ужасает, я сторонник того, чтобы понять логику этой системы. Американская система при своем создании апеллировала к античности. Ничего страшного в архаике нет. Как говорится, чем выше здание ты собираешься строить, тем глубже должен быть фундамент. Так что – вперед, в прошлое!

Дальше надо рассуждать. Три основных института, которые должны «держать» политическую систему, – законодательная, исполнительная и судебная власть. Исполнительную власть можно критиковать, но она активно работает. Вообще наша административная система очень адаптивна. Она замечательно наделает глупостей, но так же замечательно быстро их отбивает назад, если встречает сопротивление. Это объяснимо – она работает и за себя, и за отсутствующие институты.

Почему не работает парламент? Наше общество, как раз сформировавшееся в XVI веке, является идеократическим. Идеи важнее практического наполнения. Если в Китае, как известно, не важно, какого цвета кошка, лишь бы она ловила мышей, то здесь не так важно, чтобы она ловила мышей, зато принципиально, какого она цвета.

Служение идее происходит там, где ограничены материальные стимулы. Представьте семинар, где люди обсуждают какие-то идеи, и с каждой идеей связан материальный плюс или минус для каждого участника. Это не семинар, а черт знает что. Так вот наша страна – это семинар под открытым небом.

Нельзя сказать, что у нас нет собственных интересов, но их не принято артикулировать. У нас слова «я представляю интересы избирателей такого-то округа» звучат фальшиво.

– Табуировано материальное?

– Скорее не материальное, а свой интерес. Чем занимается страна? Поиском и сохранением истины. Для такой цели групповой интерес даже более опасен, чем индивидуальный, и поэтому он подавляется еще сильнее.

А парламент – это место, где согласуются групповые интересы. Понятно, что в таких условиях он не может быть эффективен.

– Понятно тогда, почему в нашей идеалистической стране воруют больше, чем в прагматических. Интерес артикулировать нельзя, приходится удовлетворять его тайно┘

– Плюс люди вынуждены выживать в условиях, когда их интересы никем не представлены.

Теперь о судебной системе. Она не противоречит культурным установкам, как в случае с парламентом. У нас был период, когда судебная функция была исключительно важной, – время открытой экономики Киевской Руси. Сильный суд был у нас задавлен политически, но он вполне возможен. Еще не надо забывать, что мы – наследники Византии, а в Византии, наследнице первого Рима, с правом было все в порядке.

Тем не менее у Даля нет положительных пословиц про суды – при том, что про царя все пословицы положительные. И это показывает, что на длительный период культурный образец был потерян. Для возрождения образца требуется какая-то необычайно креативная идея и деятельность. Надо развить понимание того, что судья – не чиновник. Он есть воплощение справедливости. Исторически фигурой, которой по роли должен сегодня соответствовать образ судьи, был князь. И появление такой фигуры – не только судебной, но и политической – радикально меняет политический ландшафт. У нас в истории был период, когда существовали сильные князья, когда правил сильный царь, а сейчас нужно, чтобы был сильный царь и сильные князья.

– У нас ведь и элиты нет...

– Должен возникнуть спрос на таких людей. Я помню, на семинарах 85–86-го годов говорилось, что у нас возможность предпринимательской инициативы потеряна навсегда. Институциональный спрос должен вести к появлению институционального предложения. Если мы поменяем дизайн нашей страны, то сможем добиться поставленной цели. Кстати, Россия способна на такие превращения более, чем кто-либо.

– Каков может быть этот дизайн?

– Внутри верховной власти есть тоже разделение властей, только оно устроено по-другому и осуществляется не через независимость исполнительной, законодательной и судебной властей, а через различные типы принимаемых решений. Есть решения общенациональные, есть законодательные и есть административные. Общенациональные решения – это те, которые затрагивают всю страну целиком, но в то же время их может оценить любой человек. Например, освобождение цен. Подобные решения может принимать или первое лицо, царь, или собор. В нашей идеократической культуре эти два института не подвержены групповым влияниям. У нас очень ценится то, что беспристрастно. Поэтому и собор построен на консенсуальном принципе, то есть на совсем другом, чем демократический парламент. На собор загоняют с тем, чтобы все мнения были представлены и окончательное решение было утверждено всеми. Это орган для поиска коллективной правды.

Собор необходим именно сейчас. Есть коренные проблемы, которые невозможно решить без собора, – легитимизация собственности, установление твердой налоговой системы. Этого не может сделать даже царь.

Для законодательной власти есть боярская Дума. Если брать западные аналоги – собор похож на конституционный конвент, а боярская Дума – на палату лордов. Туда должны войти люди с независимым авторитетом. Сегодня Государственный совет частично работает как боярская Дума. Боярин – это вельможа, он «много может». Его легитимность происходит от того, что он ворочает чем-то очень важным. Это может быть чиновник, который занимает важную должность, или обладатель больших капиталов. Это человек, без учета мнения которого решения оказываются неполноценными.

Дальше идет административная власть – это решения царя или людей, им поставленных, но решения, подчиняющиеся законам.

Еще есть институт, который ничего не может решить, но может поставить проблему. Это вече, и первый Съезд народных депутатов у нас работал по этому принципу. Он говорил то, что все знают. Но важно, что эти вопросы были вынесены на всю страну. Собору, который будет легитимизировать приватизацию, устанавливать правопреемство, налоговую систему и чьи решения станут реально обязательными, должно предшествовать вече. Где все стоны по поводу несправедливости приватизации или, наоборот, жалобы предпринимателей по поводу того, что их душат налогами, должны прозвучать.

Бьюкенен говорил, что решения, принятые большинством голосов, являются неэффективными. Предпочтительнее два вида решений: авторитарные и консенсуальные, то есть единодушные. Это точно ложится на русскую культуру. Это то, что мы умеем делать, в отличие от демократических решений.

Не хотите иметь этой системы – не имейте. Но в рамках системы, которая существует уже 15 лет, не решаются и не могут быть решены проблемы образования, здравоохранения, армии и многие другие. Как советская власть не могла создать качественную женскую одежду.