Владимир Семенов
Сила движения.
Фото Артема Житенева (НГ-фото)
Возможно ли увидеть в будущем нечто несомненное, то, что станет реальностью в любом случае?
Да, возможно. Только эти явления и законы развития не самоочевидны, не раскрываются с первого взгляда. Как, например, такая тенденция: во всем мире, а в России, по обыкновению, в особенности, проблема свободы будет острее, глубже, шире, многограннее по сравнению с вчерашним и сегодняшним днем.
Этот то ли пафосный, то ли странный вывод есть результат попытки поместить грядущие шесть лет нашего бытия в более широкий исторический контекст.
В Средние века главной свободой для человека был выбор между добром и злом; всякие вече, кортесы, побеги на Дон – лишь малозначительные эпизоды на фоне этого перманентного референдума. Новое время привнесло в черно-белую картину мира то ли новые краски, то ли жалкую дробность – какое определение кому ближе. Появились понятия политических свобод, прав наций, наконец, социальной справедливости как предпосылки подлинной демократии. В своих крайних проявлениях две последние идеологии в конкретных исторических условиях подверглись дискредитации. Бескомпромиссный либерализм ныне оказался наиболее удобен для глобальной пропаганды как субстанция, в чистом виде в природе не встречающаяся.
Сегодня проявляется предельная степень расщепления общественных идей одновременно с их эклектичным соединением. Тут и «американская мечта», и «европейский социальный рынок», и «арабский социализм», и «негритюд», и «суверенная демократия». И вот закономерный итог всех пертурбаций: ныне простые и ясные идеалы средневековья по популярности в мире бьют и Всеобщую декларацию прав человека, и биржевые сводки, и Голливуд. Столь убедительно прописанная в учебниках линейность «прогресса» уже не просто искривляется, но стремится закруглиться, вернувшись к своему началу.
Конкретика России обогащает картину глобальных закономерностей любопытными частностями. Еще недавно свобода для нас концентрированно выражалась в отмене 6-й статьи Конституции Союза ССР. От этого импульса проснулся открытый рынок, пробились идеи неприкосновенности частной жизни, раскрылся образ нового сверхчеловека – хозяина жизни. (В то же время все больше людей делали выбор добровольного из этой жизни ухода.)
К 2012-му году многообразных свобод прибудет без меры. Доля потребительского и ипотечного кредита в ВВП продолжит свой стремительный рост, расширяя потенциальный спектр товаров и покупателей. Возрастут активы банков, умножая возможности предпринимателей производить и рисковать. Увеличится капитализация всего и вся, повышая тем самым ликвидность (то есть «текучесть» – что может быть свободнее?) активов.
Однако великой радости и полноты жизни все это не принесет, и гораздо большую актуальность станет приобретать проблема свободы коллективной, и прежде всего – забота о самостоятельности народа и государства. Россия продолжит включаться в систему мирохозяйственных связей, законов, обычаев, одновременно все больше входя во вкус своего существования в виде важного форпоста противостояния глобализации политической и идеологической. Способны ли те или иные катаклизмы поколебать в российском народе и власти приверженность ценностям суверенности? Заранее ответ дать невозможно. Хорошо бы избежать острой постановки вопроса.
Фундаментальной проблемой свободы в XXI веке станет антагонизм между традицией и модернизмом. Конфликт затронет и человеческое «я», и окружающую природу. Без укрепления консервативных ценностей европейские народы рискуют очень скоро исчезнуть с лица земли. В то же время конкретные средства преодоления демографического кризиса – в России они только что предельно отчетливо были обрисованы – связаны с кредитной и страховой системами, ипотекой, совершенствованием медицины. Гармония оппозиций? Как бы не так: именно женщин развитие современных финансовых институтов, лечебных и воспитательных учреждений способно сильнее всего привязать к карьерной лестнице.
Парадокс, некогда бывший другом все больше гениев, все чаще и чаще будет врагом общественных и государственных институций, заставляя последние то впадать в ступор, то отдаваться безрассудству.
Однако никакие предсказания не позволят нам предугадать заветные мысли и подлинные чувства людей будущего. А ведь именно эта то ли эфемерная, то ли единственно вечная субстанция и составляет сущность и аромат эпохи – самое важное и ценное, что любое настоящее оставляет будущему.
