Криминал и либерализм

Уголовная политика полностью неадекватна криминальной ситуации, в которой находится российское общество.
Фото Артема Житенева (НГ-фото)

Чтобы дать оценку состоянию российской уголовной политики, достаточно проследить изменения показателей преступности за длительный период времени. Впервые в России количество зарегистрированных преступлений перешагнуло рубеж в 1 млн. в 1980 г. (1 млн. 28 тыс.). Рубеж в 2 млн. преступлений был взят в 1991 г. (2 млн. 168 тыс.), а в 3 млн. – в 1999 г. (3 млн. 1 тыс.). Иными словами, до 1999 г. для увеличения зарегистрированных преступлений на 1 млн. требовался 10-летний период.

С 1999 по 2002 г. число зарегистрированных преступлений, в результате усилий по наведению порядка в их учете, сократилось почти на 0,5 млн. А потом – к концу 2005 г. вновь возросло, но уже на 1 млн., и достигло 3 млн. 554 тыс. 10-летний срок превратился в 3-летний. Это и называется «криминальным взрывом».

Кризис уголовной политики

Уголовная политика полностью неадекватна криминальной ситуации, в которой оказалось российское общество. С 2002 г. (когда вступил в силу новый Уголовно-процессуальный кодекс РФ, установивший новый порядок учета преступлений) количество нераскрытых преступлений увеличилось на 79,4% (более чем на 734,5 тыс. преступлений). Новые правила, установленные УПК РФ, должны были работать, разумеется, на снижение преступности.

Да, в течение последних трех лет в правоохранительных органах предпринимались серьезные меры по наведению порядка в учете и регистрации преступлений. Сразу после выхода приказа Генеральной прокуратуры РФ и МВД России «О мерах по укреплению законности при вынесении постановлений об отказе в возбуждении уголовного дела» (в июне 2005 г.) был установлен рекорд месячной регистрации преступлений за 15 лет начиная с 1991 г. (32 167 преступлений).

Однако сомнительно, что можно объяснить рост числа преступлений на 1 млн. только мерами ужесточения регистрационной дисциплины. Основных факторов здесь три: общее нездоровье общества, кризис уголовной политики и улучшение системы учета и регистрации преступлений. Причем последний имеет наименьшую степень влияния.

Более того, можно утверждать, что в анализируемый период огромное число преступлений осталось не зарегистрированным в правоохранительных органах из-за странностей нового УПК РФ. В постановлении Конституционного суда РФ от 27 июня 2005 года признаны не соответствующими Конституции РФ положения ряда норм УПК РФ, приводившие к фактической безнаказанности значительного количества хулиганов, членов организованных преступных групп и экстремистских формирований. В такой ситуации латентная часть преступлений только увеличивалась.

Причины кризиса российской уголовной политики, как представляется, во многом определены преобладанием радикально-либерального подхода в проведении судебной реформы и последующих реформ уголовно-процессуального и уголовного законодательства. Российский либерализм, отвергающий эффективный социально-правовой контроль, на современном этапе оказался беспомощным в борьбе с преступностью.

Протест вызывает не либерализм как таковой, но радикализм в либерализме в его современном российском варианте. Действительно, кто в ХХI веке будет возражать против необходимости реализации такого принципа либерализма, как свободный рынок в качестве механизма индивидуальной и политической свободы, или против политического принципа разделения властей, ограничивающих коррупцию? В то же время нельзя не согласиться с Ф.Хайеком – выдающимся теоретиком либерализма, лауреатом Нобелевской премии – в том, что такой принцип, как терпимость, применим только к тем, кто способен к диалогу, и не применим к тем, кто к нему не способен.

Радикализм в реализации либеральных принципов разрушает систему сложных взаимосвязей индивида, общества и государства и порождает радикальные антилиберальные тенденции в реагировании на преступность.

Социологические замеры показывают, что уголовная политика государства, осуществляемая с позиций репрессивности, для радикально настроенного общества недостаточно радикальна. Что касается радикально-либеральных тенденций, связанных с принятием нового УПК РФ и либерализацией УК РФ, то и они большинством населения отторгаются. Для значительной части наших граждан слова «посадим» и «расстреляем» звучат более убедительно, чем обещания «принять новые законы, которые будут либеральнее старых».

Насколько радикальны были сами реформы, настолько радикальна и степень их нынешнего отрицания населением. И это кажется естественным, если учитывать характер общества, возникшего в результате произошедших в стране перемен: можно утверждать, что организованная преступность стала одной из наиболее распространенных форм социальной организации в России.

Эскадроны смерти против мафии

Антимафиозный радикализм распространился в общественном сознании настолько, что жажда крови и стремление к радикальным карательным мерам охватили даже известных ученых. Можно говорить о возникновении нового вида радикализма – репрессивно-криминологического. Так, автор учебного пособия «Криминопенология» (М., 2004) доктор юридических наук, профессор О.В. Старков говорит о необходимости «поголовного физического уничтожения в течение суток всех <┘> лидеров и авторитетов преступного мира».

Опасность репрессивно-криминологического радикализма намного выше, чем опасность радикализма бытового: первый имеет под собой «научное» обоснование. Его сторонники, однако, плохо представляют себе механизм практической реализации предлагаемой «войны» с организованной преступностью. По существу, предлагается использовать опыт латиноамериканских «эскадронов смерти». Но «поголовное физическое уничтожение» оперативно выявленных лидеров и рядовых бойцов преступных организаций предполагает понимание того, что, собственно, эти организации собою представляют. А более чем двадцатилетнее изучение феномена организованной преступности сначала в СССР, а затем и в пореформенной России так и не привело к созданию универсального понятийного инструментария, пригодного для практического использования. Уголовный кодекс Российской Федерации (1996) определяет понятие «организованная группа» в усеченном виде, а вводя понятие «преступная организация (сообщество)», совершенно не раскрывает его смысл. Российское законодательство не оговаривает, какие действия подпадают под понятие «коррупция».

Такая правовая неопределенность допускает весьма широкие трактовки данных понятий. Например, если объектом оперативной разработки или уголовного расследования становится губернатор или мэр, то преступное сообщество, по версии оперативников или следователей, может включать в себя всю администрацию области, края или города, а также взаимодействующих с ней предпринимателей и чиновников федерального и международного уровня.

То же самое – и в отношении предпринимательских структур. Расследованием уголовных дел в отношении «МОСТа», «СИБУРа», ЮКОСа, по существу, на практике реализована научная концепция противодействия предприятию как форме организованной преступности, применимая к большинству крупных отечественных бизнес-образований.

Таким образом, реализация радикальных концепций борьбы с «мафией» превратится в условиях несовершенного законодательства в «физическое уничтожение поголовно по спискам» всех тех, кто трудится в попавших под подозрение администрациях областей, краев и городов, в холдинговых компаниях, а в случае «разработки» руководителей и сотрудников оперативных подразделений – целиком всех этих подразделений.

По различным подсчетам, число лидеров и членов объединенных преступных группировок в России – от 10 тыс. до 6–7 млн. Работы для современных «эскадронов смерти» в любом случае больше, чем было у сотрудников НКВД в годы Большого террора. Только раньше были «враги народа», а теперь – «члены преступных сообществ».

Членов же «эскадронов смерти» сторонники радикально-репрессивного подхода видят в бойцах спецподразделений, участвовавших в чеченской кампании, и ветеранах-афганцах. Но среди этих людей, якобы не подверженных моральной деградации, достаточно тех, кто сам становился на криминальный путь, в том числе и под руководством мафиозных структур. Вспомним хотя бы жестокие криминальные разборки между руководителями фондов участников и инвалидов войны в Афганистане или серийные заказные убийства в Санкт-Петербурге, совершенные бывшими спецназовцами ГРУ.

Проверенные рецепты борьбы с преступностью

Криминологи, призывающие шире использовать опыт обращения с преступниками, накопленный СССР, разрабатывают и другие меры борьбы.

Так, в коллективной монографии «Современные проблемы и стратегия борьбы с преступностью» (СПб., 2005) предлагается восстановить институт ссылки и резко расширить «контингент потенциальных ссыльных». Нетрадиционность предложения заключается в том, что ссылка не всегда будет соединяться с обязательным трудом. Но чем в таком случае будут заниматься ссыльные, кроме преступной деятельности?

Следующее предложение более радикально. Оно касается реанимации института объявления вне закона с расстрелом осужденного преступника в течение 24 часов после удостоверения личности. Речь, по мнению авторов этого проекта, может идти лишь о преступлениях, наказуемых смертной казнью и пожизненным лишением свободы, причем подобные дела должны рассматриваться исключительно Верховным судом РФ. Далее следуют призывы скорректировать действующий УПК РФ путем расширения оснований для заочного рассмотрения дел.

Но если система заочного осуждения будет введена, дело состоит в розыске виновного. Зачем для этого объявлять его вне закона? А с предложением расстреливать виновного в течение 24 часов после идентификации вступает в противоречие тот факт, что смертная казнь у нас, как известно, не применяется. Суть предложения остается неясной.

Мотивация у тех, кто говорит о необходимости «уничтожать по спискам», и у тех, кто предлагает вносить изменения в действующий УПК РФ, одна и та же – внутренний протест против моратория на смертную казнь в условиях разгула терроризма, бандитизма и тяжких преступлений против личности. Действительно, нет никакой логики в том, что государство может убивать без приговора суда (при задержании преступника, при отражении нападения, при проведении контртеррористической операции и т.д.), когда даже тяжесть преступления не определена, а ликвидация проводится только по подозрению, – и не может делать этого по приговору суда в отношении лиц, совершивших особо тяжкие преступления, в виде исключительной меры наказания.

Если идти на радикальные меры, то надо отказываться от международных обязательств. Но это уже вопросы не уголовной, а большой политики.

Выполнение международных обязательств как основа преодоления радикализма

Одни международные обязательства связаны с мораторием на смертную казнь, другие – с реализацией комплекса антимафиозных и антитеррористических мер. Именно с их помощью победу в борьбе с мафией можно одержать и без применения радикальных средств. Действующее российское законодательство должно быть отремонтировано не в духе популистских лозунгов, а по международно-правовым чертежам. В первую очередь необходимо приведение его в соответствие с положениями конвенций ООН и Совета Европы, причем не только уголовного, уголовно-процессуального, оперативно-разыскного и административного характера. Например, в Конвенции ООН против коррупции содержатся в числе прочих требования к государствам-участникам принять надлежащие меры по обеспечению прозрачности и отчетности в управлении публичными финансами. Такие меры должны охватывать процедуры утверждения национального бюджета, своевременное предоставление отчетов о поступлениях и расходах, систему стандартов бухгалтерского учета и аудита и связанного с этим надзора.

Однако российский законодатель пошел вразрез с международно-правовыми стандартами, демонстрируя правовой изоляционизм. Трудно оценить иначе изменения в УК РФ, принятые в конце 2003 года, то есть тогда же, когда была подписана Конвенция ООН против коррупции. Одновременно с введением положений по либерализации уголовного законодательства был отменен такой институт наказания, как конфискация имущества. Она заменена на штрафы от 500 тысяч до 1 миллиона рублей. Теперь преступнику, укравшему у государства 100 миллионов долларов и отмывшему их в офшорах, достаточно оплатить штраф в размере менее 30 тысяч.

Отмена положения УК о конфискации имущества нарушает обязательства России по международным договорам: в ратифицированной нашей страной Конвенции Совета Европы об отмывании, выявлении, изъятии и конфискации доходов от преступной деятельности под доходом понимается любая материальная выгода, полученная в результате совершения уголовных преступлений. В конвенциях ООН против транснациональной организованной преступности и коррупции термин «доходы от преступлений» означает любое имущество, приобретенное или полученное прямо или косвенно в результате совершения какого-либо преступления.

Внесенные в Уголовный кодекс поправки отбросили Россию на обочину международного сотрудничества в борьбе с организованной преступностью и коррупцией.

Восстановление положения о конфискации имущества в УК РФ – одна из ближайших задач российских правоведов, и не такая простая, как может показаться. Она требует пересмотра ряда идеологических установок, связанных с проведением экономических реформ в России. Одна из них – негативное отношение разработчиков либеральных экономических реформ к внедрению жестких законов, направленных на борьбу с организованной преступностью и коррупцией, таких, например, как принятые в США еще в 1970-х законы RICO.

Зарубежные консультанты российских реформаторов прямо заявляли, что внедрение таких законов в России даст возможность проявиться худшим чертам российской правовой системы и будет работать не на создание свободной рыночной экономики, но на поддержание государственного произвола.

Как можно было убедиться, такие предостережения были восприняты, положение о «конфискации имущества» вообще исключено из российского УК. Но именно правовая модель законов RICO была положена в основу конвенций ООН против транснациональной организованной преступности и против коррупции. Конфискация как уголовное наказание применяется, кроме США, в Австрии, Голландии, Дании, Франции, Швейцарии и других странах.

Внедрение международных правовых стандартов – единственная альтернатива в правовой сфере и либеральному радикализму, и ответной ностальгии по тоталитарным формам борьбы с преступностью.