Наталья Савицкая Об одиночестве, откровенности, земных женщинах, жизни вообще и любви в частности обозреватель «НГ» Наталья САВИЦКАЯ беседует с писателем Игорем САХНОВСКИМ.
- Игорь Фэдович, если бы я была западной журналисткой, то, наверное, начала бы с вопросов, которые задавала Ваша героиня Дороти. И выглядели бы они так: "Что больше Вас привлекает: «запах женского тела или вкусные духи? Лавандовое масло или пачули? Чулки или колготки? Быть господином послушной рабыни или, наоборот, слугой в подчинении у прихотливой госпожи?» Но я русская, и поэтому спрошу Вас: «Как вы не боитесь писать так откровенно?» Задавая этот вопрос, я даже не имею в виду Ваши откровения о любви, меня больше восхищают и пугают одновременно Ваши откровения о смерти, Боге и жизни.
– Самая естественная реакция на этот вопрос: а что остаётся? Есть ли какая-нибудь достойная альтернатива тому, чтобы писать откровенно? По моим наблюдениям, среди пишущих людей устрашающе много имитаторов, симулянтов. Не вижу никакого смысла пополнять собой их ряды. На самом деле здесь нет выбора: ты или остаёшься собой, или притворяешься ветошью. Либо ты умножаешь количество подделок, либо пытаешься прикоснуться к чему-то настоящему. При этом я знаю, что, издавая книгу, автор непростительно подставляется. Выражаясь юридическим языком, он свидетельствует против самого себя. Некоторые книжные обозреватели читают современную литературу так, будто исходят из презумпции виновности автора. Если вообще читают. Меня, например, изумила одна питерская критикесса, которая сообщила в рецензии, что главный герой «Свободы по умолчанию» совершил убийство. Для меня это было новостью.
- Тогда я буду исходить из "презумпции" Вашей непричастности к героям. Вы в своих книгах, говоря о духовном росте мужчины, разворачиваете тезис Леонардо. Как Вы сами относитесь к одиночеству? И почему у нас так мало одиноких мужчин?
– Раньше мне казалось понятным и близким отношение романтических поэтов к одиночеству. Цветаева настаивала: «Никаких земель не открыть вдвоём». Блок писал в записных книжках, что, освоив одиночество, начинаешь черпать из него огромную силу. Но сейчас я думаю, что ни «открытием земель», ни самой большой силой не может быть оправдан отказ от любви и близости тех немногих близких людей, которых тебе довелось в жизни встретить и которые нуждаются в тебе. Я не знаю, кого на самом деле меньше, одиноких мужчин или женщин. Хотя, мне кажется, мужчины-одиночки, заметнее – они более беспомощны и выглядят иногда, как терпящие бедствие.
- Мой друг мне однажды сказал, что понимает только один вид мужского одиночества - отшельничество. Все остальное есть отклонение от нормы... А я продолжу Вас расспрашивать об откровенности. Меня восхищает Ваша эта Ваша черта в подаче табуированных тем. Сразу вспоминается, как Вы описывали работу гинеколога Чиндяева: «… Чиндяев мне как-то признался: он первым делом замечает запахи, не в силах не замечать. Можно целый справочник составить – чем они пахнут. Дынями, простоквашей, сыром, свежей речной рыбой, водорослями, рассолом, марганцовкой, одеколоном, прошлогодними листьями, тальком, сеном, чаем, халвой, потной синтетикой... Эта женщина пахла изумительной чистотой. Он вдруг почувствовал себя слишком грубым по сравнению с её обнажённостью». На мой взгляд, Вы просто виртуозно обходите острые углы. Как Вам это только удается?
– Разве удаётся обходить? А по-моему, я только и делаю, что на них нарываюсь. Меньше всего я позволяю себе выдумывать какие-то ситуации и сюжетные коллизии. Реальность интересней, таинственней, страшней и прекраснее всего того, что мы можем о ней сочинить. Пример с цитатой, которую вы привели, тоже невыдуманный. Это слова реального человека, с ним случилась диковатая детективная история, послужившая основой для рассказа «Непорочное зачатие». Я думаю, что табуированных тем не существует. Есть темы, на которые трудно, почти невозможно писать, не впадая в расхожие пошлости или в дико слащавый пафос. Вот одна из них – тема любви.
- Тогда мой следующий вопрос о любви. Есть в книге такой эпизод, где Ваш отец один уехал работать в другой город. Вспоминаю такую же ситуацию в собственной семье. Моему отцу предложили работу в другом городе, он пришел домой, а мама вещи собирает. «Куда?» – «С тобой!» – «Ты с ума сошла? Здесь налажен быт. У нас двое детей!» – «Вот поэтому я и еду с тобой!» Скажите, эта ситуация между Вашими родителями сильно повлияла на Ваши будущие взаимоотношения с женщинами? Это отсюда у Вас – такое обостренное понимание того, что «люди не должны сильно касаться друг друга?»
– Я затрудняюсь сказать, как эта ситуация повлияла на мои будущие взаимоотношения. Но у меня всю жизнь сохраняется такое предубеждение, что женщины «лучше» мужчин, что они более «натуральные», более совершенные. Мужчины по сравнению с ними какие-то немного «недоделанные», в природном смысле.
О том, что «люди не должны сильно касаться друг друга», – это косвенная подсказка моего любимого Райнера Марии Рильке, из его второй «Дуинской элегии», где он пишет о взаимных прикосновениях людей, изображённых на античных барельефах. В тексте, который вы процитировали («Заговор ангелов»), речь идёт о том, что в любых, даже самых тесных отношениях между людьми должен оставаться воздух, некое пространство свободы, некоторая дистанция.
- Тогда еще одна из Ваших цитат на эту тему: «Дочь гостит у родителей, вдали от мужа, и тужит, не находя себе места: вдруг он меня разлюбил или встретил другую?... Невозможно ведь, когда любишь, терпеть разлуку, невыносимо. Надо ехать! И мать говорит ей: "Терпи". Перед мужчиной нельзя выворачиваться наизнанку, они этого не прощают. Нужна выдержанность». Скажите, пожалуйста, меня с детства мучает этот вопрос: «А без этого всего нельзя?»
– Да, я тоже считаю, что лучше без этого, лучше не знать всю эту любовную «тактику» в домостроевском стиле. Все эти премудрости типа «чем меньше женщину мы любим…» и так далее. От них веет маркетинговыми уловками.
- Ваше частое обращение к образу Лилит невольно заставляет меня думать, что всех женщин Вы разделяете на эти две определенные категории. Я ошибаюсь?
– Ну, так это очень древнее, ещё мифологическое разделение женщин – на дочерей Лилит и дочерей Евы. И в литературе нового времени первая жена Адама не давала покоя разным авторам – от Анатоля Франса до Марины Цветаевой. В «Попытке ревности» Цветаева прямо отождествляет себя с Лилит, а свою соперницу – с Евой.
- В таком случае, что бы Вы ответили Цветаевой? Как лично Вам живется с "земною" женщиной?
– Тогда имеет смысл напомнить, какими ещё словами Цветаева одаривает «земную», «простую женщину». Она называет её «любой», «стотысячной», «трухою гипсовой». Позволю себе для ответа перефразировать другое известное стихотворение: «Романтическое миросозерцанье тем плохо, что оно высокомерно». Земная женщина вполне способна быть не стотысячной, а единственной
- «Мои родители страдали от бедности географии» - это еще одна цитата из Вашей книги. А Вы осуществили свои географические желания?
– В большой степени – да. Хотя полностью утолить эту потребность в путешествиях вряд ли возможно.
- Ваш отец, пишете Вы, разочаровался в науке. Было ли у Вас очарование наукой или нет?
– Не то чтобы он совсем разочаровался в науке, но стал находить в художественном творчестве особую проникающую способность, возможности для произнесения новых смыслов. Лично я, при всём интересе, наукой всерьёз никогда не увлекался, не считая некоторых скромных филологических опытов в студенческие годы.
