Вероника Чернышева
Анзор Канкулов смотрит на роскошь без потребительских наваждений.
Фото Сергея Приходько (НГ-фото)
– Мужчина, редактирующий женский глянцевый журнал, – это беспрецедентно? Или вы не единственный в истории?
– Когда мне только предложили возглавить Harper’s Bazaar, это и было основным поводом для сомнений. До того я этим вопросом как-то не интересовался, и, если бы меня тогда спросили, бывает ли такое, – ответил бы, что нет. Оказалось, это не такая уж редкость. Американский Bazaar в 70–80-е довольно продолжительное время возглавлял мужчина. В Корее, кажется, главный редактор Bazaar тоже мужчина. Вопрос тут упирается скорее вот во что: бывают женские журналы, а бывают журналы о моде. Если говорить о женских журналах – наверное, их должны издавать только женщины. Журналы о моде, на мой взгляд, – не гендерная вещь. На модных показах оба пола представлены одинаково, мужчины занимаются и интересуются модой не меньше, чем женщины.
– Изучали ли вы опыт этих мужчин? И есть ли все-таки специфика мужского взгляда на женскую моду?
– Ну если на самом простом уровне – есть вещи, которые ты можешь в прямом и переносном смысле примерить, а есть те, которые не можешь. Мне приходится судить о том, насколько прекрасно то или иное платье, со стороны. Во всем есть положительные моменты; в данном случае, мне кажется, это позволяет журналу быть более независимым и объективным. Мы ведь профессионально должны смотреть на вещи, на то, о чем мы пишем, как на произведение искусства, которое своим существованием способно украсить мир вообще, а не его лично. Вещь, которая будет надета на других, от редактора моды требует гораздо более профессионального подхода, чем вещь, выбираемая как будто бы для себя.
– Американскому Harper’s Bazaar 140 лет. Есть ли трудности адаптации его на русской почве? Их культура повседневности намного старше нашей.
– Да. Это одно из старейших изданий о моде в мире. Но я смотрю на это иначе. У нас все никак не закончится журнальный бум, и масса энтузиастов понимают его так: как создать проект, который взорвет все сейчас. На самом деле вопрос в том, что с ним будет лет через 5–7. Уникальность, сила, если угодно, магия старых брендов в том, что они воплощают собой идею, прошедшую через горнило времени, доказавшую свою жизнеспособность. Собственно, сила идеи как раз в том и состоит, чтобы журнал мог соответствовать времени, в то же время оставаясь самим собой. Вот Harper’s Bazaar прошел через такое количество социальных потрясений и модных революций, но сохранил свою формулу, свою суть. И задача в таком случае скорее заключается в том, чтобы понять эту суть и переосмыслить, воссоздать, придумать, какой она должна быть. Это вообще всегда главное – просто понять, почувствовать суть. А суть, формула эта универсальна: она может существовать как в Индии или Китае, где традиции моды еще более молоды, нежели в России, так и во Франции, в этих вопросах давно искушенной.
– Допустим, идея универсальна. Но тогда, получается, журнал как система правил очень консервативен. На ваш взгляд, что привнесли в нее лично вы? Или чего бы вам хотелось добиться в рамках этих жестких правил? Ваши сотрудники говорят, что многое поменялось концептуально с тех пор, как вы сменили на этом посту Шахри Амирханову.
– Мне с определенного момента стало казаться, что самое сложное – это делать простые очевидные вещи. Которые иногда и формулировать-то неловко в силу их очевидности. Наш журнал построен вокруг идеи современной, актуальной элегантности, он должен нести людям идеи и вдохновение, а не раздавать наказы и советы, и он должен быть, как это ни странно звучит по отношению в модному журналу, просто честным. Делать все по гамбургскому счету, а не пытаться самовыражаться. Я сейчас очень увлечен современной русской литературой. Мой писатель номер один – это Алексей Иванов и его книга «Блуда и МУДО». Там есть одно замечание, под которым я готов подписаться. Сейчас у нас и вообще в мире все не работают, а самовыражаются. То есть в самовыражении нет ничего плохого. Просто самовыражаются все – поэты, фотографы или теледеятели. Официант – самовыражается. Не приносит вам еду, а именно самовыражается. Таксист – самовыражается, и президент – он тоже самовыражается. Я сторонник свободы и творчества, и слова. Но есть масса сфер жизни, в которых важно не самовыражение, а четкое понимание сути занятия и своего ему соответствия. И в нашей заведомо творческой сфере эта проблема, мне кажется, одна из главных – что очень много желающих самовыразиться и очень мало умеющих работать. В общем, это я все к тому, что я свою задачу видел не в том, чтобы самореализоваться и самовыразиться в журнале Harper’s Bazaar, а в том, чтобы понять и передать его суть. Я стараюсь подходить к этому делу с универсальными критериями качества, честности и простоты. Мне кажется, что журнал надо делать без скидок на частности, мелочи и условности, чтобы то, что журнал читают женщины или он издается в России, выступало бы его достоинством, а не оправданием. Все мы – люди, работающие в журналах, занимаемся созданием иллюзорного мира. В нашем мире царят мода и красота. Насколько он прекрасен – зависит от того, каким мы его хотим увидеть. В нашем мире живут идеальные девушки: они обладают прекрасным вкусом, они в курсе всех новостей и тенденций моды, они отчаянные потребительницы, и при том они уже прочли последние книжные новинки, готовы обсудить свежую театральную премьеру и поговорить о самом громком фильме недели. В общем, они имеют мнение по поводу всего происходящего, а уж выглядят, сами понимаете, сногсшибательно. Имеет это отношение к реальности? Косвенное – безусловно. Но мы не про реальность. Мы про красоту и идеалы.
– Вы говорите о некоем модусе. Есть идея идеального журнала. Есть идеальная леди – его героиня. А есть ли для вас тот самый пресловутый «идеальный читатель», которого все медиа должны держать в уме?
– Безусловно. Только это вопрос точки зрения, а не реального наличия или отсутствия этого «идеального среднего читателя». Суть телевидения, например, – обращаться к усредненным желаниям людей. К тем желаниям, которые объединяют людей в массу. У массы есть какие-то там характеристики. А можно апеллировать к тем качествам, благодаря которым человек пытается из этой массы выделиться. Ты обращаешься к тому же самому среднему человеку. Мы все средние. Я с предубеждением отношусь к людям, которые обозначают себя как совсем уж особенные. Но в каждом есть то, что делает его уникальным. Нас интересуют характеристики не массы, но личности. Мы хотим смотреть на светлую, а не на темную сторону человека.
– Можно ли воспитать вкус у уже сложившегося человека?
– Меня этот вопрос всегда занимал. Не только по отношению к моде. Вкус – понятие универсальное. Считаю, что во всех сферах жизни людей, обладающих вкусом, более или менее одинаковое количество. Есть талант писать книжки, складывать слова, а есть талант красиво одеваться, понимать себя. Этот талант либо есть, либо его нет – воспитать его нельзя. Но мы говорим о том, как это врожденное чувство стиля приспособить к текущей жизни. Секрет заключается не в том, чтобы, надев в 1916 году платье, никогда его не снимать, а в том, как быть актуальным, как правильно понимать современную элегантность. При этом мы не можем учить, мы просто информируем. Стиль – это умение соответствовать времени. Иначе можно было бы не переодеваться вообще никогда – или только один раз в неделю. Кстати, не люблю литературы, в которой не описано, как герой был одет. Это важная часть жизни. Я не понимаю мира, в котором человек не одет.
– Глянцевый журнал не упрощает реальность и не усложняет ее. Он творит свою. На ваш взгляд, может ли такой вид СМИ прямо или косвенно быть социально и политически чувствительным?
– Не то что может, а должен. В своем, конечно, ключе. Была вот на свете Мэрилин Монро. Мне всегда казалось, что этой легенде, возникшей вокруг ее имени, мы обязаны не только неожиданной смерти. Блондинок с пышным бюстом в ее время, да и не только в ее, всегда было достаточно. Она в этом смысле просто отвечала моде времени. Мне кажется, ее легенда создана браком с Артуром Миллером, учебой у Страсберга и слухами о романе с Кеннеди. Благодаря этому в ее образе появилась глубина. Она из пышной блондинки превратилась в личность. В любой иконе должна быть глубина – а это значит, должно быть ощущение времени, того важного, что происходит вокруг. Или, уж не знаю, Коко Шанель – она вдохновлялась современным ей искусством. Это было время выдающихся людей, и она была среди них, и она тоже выражала это время, впитывала его идеи. Журнал о моде или вообще глянцевый журнал, мне кажется, должен питаться энергией жизни, того, что происходит вокруг. Он видит все, но замечает только то, что является позитивным и вдохновляющим. Это вполне адекватная миссия. Есть много изданий, чья миссия – анализ и критика. Издания, которые работают на стиль человека, ищут то, что делает его прекраснее. Мы не пишем о политике, но если в политике или около политики вдруг появляется женщина, способная вдохновлять, она становится героиней глянцевого журнала. В этом смысле мы часть и социального, и политического контекста.
– Юлия Тимошенко – потенциальный герой глянцевого журнала?
– Мы делали материал о ней пару лет назад. Но есть вещи, которые становятся очевидны только спустя какое-то время. Есть Жаклин Кеннеди. В силу тех или иных причин ее лицо, ее образ вдохновляли многих женщин, поэтому она и стала такой вот иконой стиля. Если начать вспоминать всех главных героинь глянцевых журналов за все времена, она будет третьей в этом списке уж точно. Образ Тимошенко в силу очевидных вещей, связанных с ее деятельностью, я бы таким уж светлым не назвал.
– И поэтому она не по вашей части?
– Да. Она пока неотделима от того, что совсем не по нашей части.
– Вернемся к социальности. В одном из последних ваших номеров была опубликована статья Геннадия Йозефавичуса о том, как поколение рублевских жен сменяется поколением рублевских дочек. Довольно точный и не так чтобы розовый анализ социального явления. В позицию мужских журналов о моде входит необходимость говорить о политике и об обществе. Женский журнал о моде в этом все-таки ограничен. Насколько это важно лично для вас? Насколько это в стилистике Harper’s Bazaar?
 Обложка декабрьского номера Harper’s Bazaar за 1915 год работы Бакста. |
– Глянцевые журналы – это современные летописи. По ним можно отслеживать новейшую историю. Хотят они этого или нет – они фиксируют то, что нельзя не заметить, как бы они ни были ограничены форматом или пожеланиями своего издателя. Задача и естественная функция журнала в этом и заключается – следить за временем. То, о чем мы должны писать, – это поводы для разговора. В идеале, встречаясь, наши читатели должны обсуждать наши статьи. Мужской журнал должен писать о политике постольку, поскольку политика – это всегда мужской разговор. Понятно, что если я реально что-то хочу узнать о политике, вряд ли, скажем, журнал Esquire будет первым изданием, к которому я обращусь. Это все равно некая игра с интересами аудитории. Мальчики любят говорить о политике, и поэтому она попадает в формат мужского журнала о моде, особенно тогда, когда быть осведомленным модно. Если политика в какой-то момент становится очень важна для общества в целом – о ней начинают говорить и женские журналы.
Сейчас модный журнал вообще – благородный жанр. Он отрицает все неэстетическое. Что мы вспоминаем о 1999 годе? Каждый свое. Скажем, уход Бориса Ельцина с поста президента все равно будет в перечне этих воспоминаний у многих. Но любимый костюм, который я тогда носил, будет, может, и важнее, когда я увижу себя на старой фотографии. Как и какой-нибудь фильм, который тогда все смотрели и обсуждали, и когда его показывают по телевизору, ты волей-неволей вспоминаешь все с ним связанное. Разве нет? Вот так же примерно и глянцевый журнал относится к социально-политическим явлениям. Он может их специально не анализировать, но в поле зрения они попадают.
– В 90-е вы работали в журнале «ОМ». Каким он был, как вы его понимали и почему для него не нашлось места на современном рынке?
– Если бы места не нашлось только для него, было бы все прекрасно. Места не нашлось для всей категории такого рода журналов. Это часть общего процесса. В Англии, например, произошло то же самое. Долгое время современная культура питалась молодежными и альтернативными субкультурами. Тогда была официальная культура – та, о которой писал Harper’s Bazaar, а есть какая-то другая. Для нее-то и нужны были журналы типа «ОМ». Исчезла культура – исчезли ее рупоры. Их существование было обусловлено средой. Формула «ОМ» была простой – где-то происходит что-то интересное – а вы об этом не знаете. Потом вторая культура исчезла.
– 90-е закончились, и оказалось, что большая культура есть, а малой нет.
– Они слились. Гранж, Курт Кобейн и прочее – все это просто стало частью общего процесса. Все медиа, которые позиционировались как альтернативные чему-то, автоматически отпали. Есть еще один гораздо более существенный момент. В 1980 году, например, модой называлось то, что носил определенный слой общества, если ты к нему не принадлежал, то она тебя и не касалась. Было то, что происходит на парижских подиумах, и то, что носили модные ребята. Мадонна ведь так и прославилась – в 84-м она одевалась не глядя на подиум, а, скорее, выражая эстетику улицы. Масса музыкантов и других медиумов общего движения одевалась не так, как предписывали дизайнеры, а сами по себе. Дизайнеры брали у них идеи. Потом музыканты ушли в тень, а мода приобрела статус доминирующего медиума общественных процессов. Она больше не нуждалась в лицах. Они стали нуждаться в ней. А Мадонна начала одеваться в Готье. Долгое время дизайнеры черпали вдохновение у музыкантов, потом все стало резко наоборот. Тогда зачем этому времени журнал о музыкантах? Этому времени интереснее журнал о тех, кто их теперь одевает. Мода стала преобладать в рейтинге жанров культуры. За последние три–пять лет это стало особенно заметно.
Я лечу в самолете, мне подкладывают на кресло журнал. Чему он посвящен? Роскоши. Как ни странно, роскошь сейчас является сутью того, что происходит в мире. Это ключевое слово. Ключ к эпохе Римской империи периода упадка и разложения – не знаю, «хлеба и зрелищ». Ключ к современному моменту – роскошь. Если сформулировать суть 2006–2007 годов для мира в двух-трех словах, любой вам скажет: нефтяные конфликты, война в Ираке, роскошь. Последнее слово в этом списке характеризует состояние культуры. Соответственно все, что имеет к ней отношение, выживает и процветает, все, что не имеет к ней отношения, стоит на позиции незамечания или отрицания роскоши – остается за бортом.
