Екатерина Барабаш Не потому мы отмечаем сегодня 50 лет фильму Михаила Калатозова «Летят журавли», что он единственный из всех отечественных фильмов был удостоен «Золотой пальмовой ветви» Каннского фестиваля. Он был удостоен «Золотой пальмовой ветви» потому, что через 50 лет мы отмечаем его юбилей. Вот такая странная связь.
Россия – страна не очень памятливая. Достаточно сказать, что она забыла Татьяну Самойлову – Веронику, Белку из «Летят журавли». Все эти годы не помнила самую известную за пределами родины советскую актрису. Можно было бы сказать «самую успешную», если бы... Вот – вспомнили через 50 лет. Спроси молодых: «Кто такая Самойлова?» Не скажут. Спроси: «Что такое «Летят журавли»?» Что-то слышали. Спроси: а что такого в этом фильме, что жюри Каннского фестиваля задохнулось от восторга? И ведь не скажут. Не потому не скажут, что неграмотны, а потому, что почти не поддается этот феномен логическому объяснению.
Да не затопчут меня сразу на месте, если скажу, что «Летят журавли» – незатейливая мелодрама. Рассказ о том, как девушка провожала, обещала ждать, да не дождалась любимого с фронта. Житейское дело. И фильмов об этом сколько снято. А юбилей отмечаем именно калатозовского фильма. Быть может, именно потому, что Калатозов очень не хотел снять мелодраму. Тогда, в 50-е, да и позже, «мелодрама» было почти ругательным словом. Что-то в этом было низкое, низенькое даже, не очень достойное великого советского кинематографа. Но жанровые перегородки нами же и придуманы, а куда искусство пойдет и куда нас поведет – решает оно само вкупе с жизнью и талантом. Калатозову хватило таланта на то, чтобы даже не понять – нутром почувствовать: история Бориса и Вероники – чистая мелодрама. И сколько ни напрягай ее, ни помогай ей подрядиться в драму, в трагедию – ничего не выйдет. Кажется, Калатозов даже сопротивлялся этому нутряному чувству и моментами сбивал в кучу, нагнетал шекспировские страсти, треножил талант, загонял его в нужные рамки. И тогда вылезала искусственность. А когда режиссеру не удавалось справиться с талантом, тогда с экрана веяло и веет такой жизнью, такой свободой, что может присниться только в самом счастливом сне. Да-да, несмотря на трагичность ситуации. Потрясающая сцена проводов солдат на фронт, хрестоматийная. Они уходят под «Прощание славянки», а Белка бежит, бежит, глаза исступленно ищут Бориса. Где еще можно увидеть такую смесь счастья и горя, без слов, только глаза, которые словно сами по себе живут, вбирая, впитывая в себя всю любовь, всю горечь, весь страх, всю свободу.
Сцена с кружащимися березами в момент смерти Бориса – пусть кто-нибудь повторит. Повторить-то можно, только банальщина получится. Почему же у Калатозова и оператора Сергея Урусевского вышло гениально? Нет ответа. Потому же, почему восторженный холодок под ложечкой от импрессионистов – размытых, непонятных. И зевотное равнодушие от аккуратных мишек в сосновом лесу.
В этом фильме все слишком живое, чтобы его не помнить через 50 лет. Белка – Татьяна Самойлова с какой-то неземной внешностью, живущая на экране так, словно держится за последнюю натянутую струну в своей жизни, не зная к тому же, что ее снимает камера. И камера живая. Она тоже дышит, страдает, живет. И когда она молча кружится под последними березами в жизни Бориса – кажется, слышно, как она плачет.
Калатозовские «Журавли» клином врезались в наш кинематограф, разделив его на «до» и «после». Это был «вдох – выдох». Тогда казалось, что после этого фильма в стране не имеют права снимать плохое кино. Но – всякий эмоциональный шок проходит. И жизнь опять погружается в будни. Подождем еще 50 лет...
