Алексей Мокроусов
Нетипичный китайский фарфор. Своеобразная иллюстрация привычки современного общества к насилию.
Фото предоставлено организаторами
Современное искусство Китая выглядит одним из самых модных и наверняка одним самых интересных феноменов наших дней. Посвященные ему выставки проходят повсюду, но самой известной стала «Маджонг. Современное китайское искусство из собрания Зигга», показанная сперва в Берне и Гамбурге, а ныне открытая в зальцбургском музее Рупертинум.
Когда китайцы в начале XXI века рванули по делам в Европу, многие ожидали второго пришествия новых русских. Причем не столько даже эстетики малиновых пиджаков, но взрыв туризма, прежде всего культурного. Музеи и старинные городки замерли в благостном ожидании, но культурного нашествия так и не случилось. Как говорил представитель одной из европейских туристических организаций, китайские бизнесмены, как правило, отказываются от посещений выставок и архитектурных памятников, предпочитая им шопинг. Но вместо того чтобы потреблять искусство, они начали его экспортировать. Причем стали делать это неожиданным образом: экспортируется прежде всего то искусство, которое можно назвать ироничным либо даже социально-критическим, в каком-то смысле антикитайским.
В этом году сразу несколько крупных китайских проектов восхитили Европу – от запоминающихся китайских выставок на Венецианской биеннале до крупной выставки китайской фотографии в Новой пинакотеке в Мюнхене.
Даже до Москвы этой зимой в рамках биеннале современного искусства добралась небольшая, но запоминающаяся экспозиция китайского соц-арта, представленного на пару с нашим соц-артом.
В Зальцбурге же показывают впечатляющую коллекцию швейцарца Ули Зигга, крупнейшую в своем роде в мире. Он одним из первых на Западе стал собирать китайцев, ему принадлежит множество работ, считающихся сегодня «визитной карточкой» искусства Поднебесной. К Зиггу, владеющему более 1200 работами 180 с лишним авторов, беспрерывно обращаются европейские кураторы. Для Зальцбурга экспозицию обновили недавно приобретенными работами (их публика увидит впервые), а перед зданием музея возникла специально подготовленная для Австрии инсталляция Ху Юна.
На протяжении последних 30 лет Зигг приобрел так много произведений китайцев, что Рупертинум вынужден был ограничиться избранным. Но и его хватает, чтобы оценить иронию, а порой и сатиру искусства, полного той энергии, которая возможна лишь у наций, находящихся на историческом подъеме. Иногда, впрочем, второй смысл возникает из-за знания контекста – авангард эпохи маоистского Китая чем-то близок нашему неофициальному искусству.
Начинается все с официозного искусства 70-х – с полотен из жизни трудового народа, во многом определенных советской художественной эстетикой, пропагандистских плакатов (многие китайские художники учились в СССР). Они позволяют не просто воссоздать атмосферу, но и почувствовать контраст между официальным и неофициальным в искусстве.
Неофициальное лишено сантиментов.
Ши-Чжин-Сонг создал «Оборудование офиса. Прототип № 1». Компьютер, стол, стул, клавиатура из хромированной стали┘ но если присмотреться внимательнее, выясняется, что это скорее камера пыток: экран компьютера оказывается гильотиной, кресло полно приспособлений для мучений в инквизиторском стиле (разные зажимы, ввинчивающиеся в тело шурупы), клавиатура предназначена для зажима пальцев, а лампа подменена электрошокером. Выглядит одновременно и как метафора авторитарности дизайна в современном Китае, и как реакция на привычку современного общества к насилию.
Об авторитарности, но уже политической напоминает и «Дыхание» Сонг Донга – две крупноформатные цветные фотографии (120х180 см каждая), связанные с событиями на площади Тяньаньмэнь. Художник запечатлен здесь дышащим на лед – после 40-минутной акции ему удалось лишь слегка обозначить на промерзшей зимней земле след человеческого присутствия, и только.
Главным же героем выставки оказывается сам Мао. Это может быть и воображаемая встреча с ним (на картине Чжень-Чжао-Янга художник и кормчий медитируют перед бескрайней степью), и фетишистское изображение его куртки (скульптура Шуя-Чжан-Гуо выполнена из алюминия, бумаги и дерева). Собственно, такую куртку с ее четырьмя большими накладными карманами, узким воротом и пятью пуговицами, верхняя из которых буквально душит воротничок, стал носить еще Сун Ятсен, один из первых президентов республики в 20-е годы. Куртку, эту смесь японской школьной формы, немецкого военного мундира и традиционного китайского крестьянского платья, Мао объявил униформой для всех рабочих и служащих Китая. Но из сегодняшней перспективы, когда миф о равенстве раздавлен новой действительностью, куртка смотрится памятником утопии. Иностранные туристы охотно покупают такую на память о визите в Поднебесную, но пустота скульптуры (куртка показана как самоценная вещь, для которой не требуется тело) выглядит знаковой.
Что есть образ Мао? Что кроется за ним? Не в нем ли ключ к разгадке всей китайской истории ХХ века? И не только, быть может, ХХ?
В этом году на русском языке вышло сразу две книги о китайском вожде. Одна – переводной бестселлер Джона Холлидея, другая – оригинальная биография пера российского ученого. Но порой оказывается достаточно одной простодушно скроенной куртки, чтобы развернуть перед человечеством метафору бескрайней страны и ее бесконечной истории. Идолы и идеология, революция и консюмеризм – измерения оказываются настолько универсальны, что лишь черты чужого типа лица да разница в покрое униформы останавливают от полного слияния идентичностей.
С другой стороны, что нам вкусы портного, если можно сойтись на культе личности?
Москва–Зальцбург
