Марсианин Марсо, воспевший тишину

Французы необычайно трепетно относятся к своему национальному достоянию.

Марселя Марсо похоронили на парижском кладбище Пер-Лашез неподалеку от Эдит Пиаф. Голосистый «воробышек» и безмолвный Бип оказались рядом, словно после смерти друг друга и дополняя, и перечеркивая. Bip – по-французски сигнал, пиканье, звук. Безмолвный звук Марсель Марсо.

Французы необычайно трепетно относятся к своему национальному достоянию. Национальное достояние для них – понятие очень широкое. Это и ненужные, давно не произносимые буквы, которые вряд ли когда-нибудь отменят на письме; это и Жанна Д’Арк, это и Елисейские Поля, это и могила Наполеона, это и Бальзак, это и Лазурный Берег, это и Шардонне, это и Жан Габен, и даже лилия на плече Миледи. Что уж тогда говорить о великом и единственном Бипе – Марселе Марсо, человеке, возродившем пантомиму и вернувшем ей статус настоящего искусства? Французские газеты еще долго будут забиты скорбными словами в адрес Марсо. И французы все страной будут гордиться неповторимым гуттаперчевым безмолвием.

Марсель Марсо показал миру, что такое тишина. Он был убежден, что мировое добро губится ненужными звуками, шумами, словами. Зачем они, если все можно выразить не только взглядом, не только мимикой, но даже жестом? Он замазал лицо белым, словно для того, чтобы ничто не мешало чистоте жеста, чтобы лицо оставалось безликим, чтобы вместо лица – глаза. И, поначалу слегка подражая своей иконе, своему кумиру – Чарли Чаплину, – начал придумывать своего маленького великого человека. Потом, уже взрослым, он встретится с Чаплином совершенно случайно в аэропорту и, к ужасу старика, бросится целовать ему руки.

Марселем Марсо он стал уже перед войной, а до этого был Маркелем Мангелем, хрупким еврейским мальчиком из Эльзаса. Его мать уехала из-под местечка Яблунева, что под Станиславом (ныне Ивано-Франковск) в Эльзас, встретила там молодого человека, они поженились, и родился Маркель. Отец мечтал стать певцом, а стал мясником. Так несправедливо. В 44-м он погиб в Освенциме. Его сын к тому времени уже был героем Сопротивления. Маленький, неприметный, очень молчаливый, он идеально подходил для подпольной работы. А между делом развлекал раненых солдат сценками, в которых смешно изображал всех подряд: Гитлера, Черчилля, главного хирурга госпиталя, толстозадую заносчивую медсестру... После войны его образ погрустнел и вылился в тонкий протяжный «Бип». Это были и Чарли Чаплин, и Акакий Акакиевич, и Дон Кихот. Это был человек, которому зябко в этом мире. Марсо потрясающе показал эту зябкость, это одиночество в знаменитой сценке «Детство. Зрелость. Старость. Смерть»: медленно-медленно раскручивается человечек из позы эмбриона, выпрямляется, встает на ноги, ходит, действует, сначала быстро, потом медленнее, потом еще медленнее, потом останавливается и постепенно сворачивается опять в позу эмбриона. Умер. На этой сценке отрыдало не одно поколение зрителей. Ни слова не сказав, не взглянув в зал, он за несколько минут проживал целую, огромную и такую короткую, счастливую и неудачную жизнь. Слова нужны тем, кого Бог не одарил талантом обходиться чувствами и разумом.

В 80 он еще гастролировал. Увидев на афишах «Выступает Марсель Марсо», прохожие спрашивали: «Это сын того самого?» – «Нет, это тот самый». – «Но ему же... Боже, ему почти 80...» И, не веря, шли на концерт, чтобы проверить, а потом уличить во лжи. И почти уличали – Марсо не менялся. Морщины прятались под толстым слоем белил, глаза были все те же – немного сумасшедшие, страдающие и живые, даже слишком живые. И тело – говорящее, кричащее, плачущее, реже – смеющееся. Для Советского Союза он стал символом далекой Франции, таким же вожделенным и недостижимым, как машина «Рено», каштаны на Елисейских Полях или настоящий рокфор. Он время от времени мелькал на советских голубых экранах как знак того, что заграница существует, его ревниво упоминал Высоцкий – «сам Марсель Марсо ей что-то говорил», он даже выступал в Ленинграде в Доме культуры им. Ленсовета. Одного знакомого родители ребенком водили на выступление Марсо – он ничего не понял, но и сейчас, через 45 лет, помнит детское ощущение неуловимого запаха какой-то нездешней горечи, сладкой – потому что нездешней и необъяснимой. Белое лицо, черные глаза и тело, словно лишенное костей. И – тишина. Марсианское ощущение. Какая подходящая фамилия для марсианина – Марсо.

Поэтому Марсель Марсо поставил в такое трудное положение биографов, исследователей его феномена, велеречивых журналистов. Как рассказать про то, чего вроде и нет вовсе? Как описать тишину, ее величие, воплощенное в маленьком человеке в полосатой фуфайке? Марсо был молчалив и в жизни – слова так мало значили для него, что он крайне редко впускал их в свое царство тишины. Конечно же, он не был отшельником – два раза был женат, произвел на свет четверых детей. И был костью в горле у всех папарацци мира. Узнать о нем что-то было решительно невозможно. Никто так толком и не знает, на ком он был женат. Известно только, что он развелся и последние 20 лет жил один. Ни с кем не ссорился, ничего не делил.

Всю жизнь Марсо был влюблен в нее одну – в Тишину. Он воспел ее, украсил короной и всю жизнь пел ей безмолвные гимны. Теперь они вместе навсегда. «Дальнейшее – молчанье»... n