Татарское эго русской песни

Поп-шлягеры бывают двух видов – на родном языке и на чужом. Есть два способа слушать их на родном языке – с рефлексией и без рефлексии. Образованному городскому жителю удобнее первый способ. Автоматически включаются вкусовые эталоны, давным-давно впечатанные в сознание. Музыка оказывается примитивной, слова – глупыми, дальше можно слушать и иронизировать, чувствуя себя в сильной позиции. А удовольствие от вибраций шлягера можно либо стилизовать под эстетское снисхождение к «низкому жанру», либо попросту спрятать в глубоком подсознании.

Но можно попробовать слушать поп-шлягеры без рефлексии. Тем, кто не принадлежит к их прямой целевой группе, это довольно трудно. Не случайно в некоторых направлениях нью-эйджа рекомендуют для просветления слушать такие песни и подпевать им. Цель этой медитации – отключить внутренние рецепторы, привычно реагирующие на «пошлость попсы», и увидеть, какая она добрая и позитивная. Вариант для интеллектуала – принять «объективную» точку зрения, свободную от клише, поставить себя «над вкусом». В некотором смысле родной язык тогда начинает играть роль чужого. Мы слушаем шлягер, более или менее абстрагируясь от слов. Отсюда логично перейти к рассмотрению ситуации со шлягерами на чужих языках.

Чужие языки подразделяются на знакомые и незнакомые, а также на популярные и экзотические. Для медитации незнакомые языки подходят больше. Слушая песню на более или менее знакомом языке, мы частично улавливаем и фильтруем смысл, а если язык незнакомый, то на слова вообще не приходится отвлекаться, они максимально приближены по функции к музыке.

Под такую песню можно чем-то заниматься или просто отдыхать, релаксировать, не прислушиваясь к ней. В этом и состоит ее предназначение в отличие от «серьезной» музыки.

С другой стороны, мы по-разному воспринимаем популярные языки и экзотические. Как правило, экзотика подсознательно отождествляется в нашей культуре с Востоком или провинцией.

Отсюда ощущение, будто неевропейские языки подходят скорее для этнической музыки, чем для поп-хитов. Западная по стилю песня на «редком» языке обычно воспринимается как что-то вторичное, если не второсортное, а перевод-ремейк выглядит в лучшем случае удачной шуткой, пародией.

Между тем этот «европейский» стереотип опровергается европейской же классической наукой – лингвистикой. Одно из ее главных положений состоит в том, что все языки способны одинаково эффективно передавать любую информацию, любой смысл.

Все это пришло мне в голову, когда я в очередной раз слушал один из моих любимых поп-альбомов – «Рус Хитлары Татарча», то есть русские хиты по-татарски. В этом проекте собраны многие русские поп-хиты последних лет.

Среди них – «Все, что меня касается», «Муси-Пуси», «Ленинград-точка-Ру», «Черный бумер» и «Люли-поцелуи» с незабвенной музыкальной цитатой из In Death Car – задушевный девчачий привет Игги Попу от «Фабрики звезд».

Еще недавно для людей моего поколения и социального круга – разумеется, кроме тех, кто говорит по-татарски, – эти ремейки могли бы иметь только статус прикола. Примерно как «Ленин шыш, Ленин кыш, Ленин тохтамыш» и другие анекдоты времен перестройки, восходящие к псевдовосточной каламбуристике «Кавказской пленницы». С тех пор слова «центр» и «провинция», «Восток» и «Запад», похоже, утратили былой магнетизм. Наше восприятие чужого языка определяется другими категориями. В либеральной парадигме – это мультикультурализм, в консервативно-имперском мировоззрении – идея Евразии и принцип «многополярного мира».

В современной ситуации несерьезно относиться к чужому языку становится технически невозможно.

То же самое касается музыкальных «языков» и их восприятия, за которым стоит уже не этнокультурная, а социальная маркировка людей. Миф о «пошлой попсе» основан на логике сноба. Для него слишком сложна будет мысль, что некоторые виды шлягеров обязаны быть глуповатыми по законам жанра и что у этих песен имеются свои внутренние каноны и свои мастера. Сноб безграмотно прилагает к низким жанрам высокие критерии и кичится своим так называемым вкусом. Вот где на самом деле пошлость, которой по идее не может позволить себе ни один думающий человек. Но социальная конвенция так сильна, что даже некоторые умные люди способны непредвзято слушать попсу только на непонятном языке.

В последнее время я тоже слушаю русские поп-хиты только по-татарски. Конечно, они и в оригинале мне нравятся. Но языковое остранение помогает выйти на невербальный уровень, войти в более глубокий контакт с духом песни, с ее скрытым эго. Поскребешь Черный бумер – найдешь Карабумер. Простые люли-поцелуи превращаются в упоительно-магические люли-поцелули. Отдельные русские слова в песнях дают трансовый эффект. В ремейке «Зверей» слово «касается» звучит как по-русски, только с татарским окончанием.

Другой язык касается моего языка, сплетаясь с музыкой, которая тоже меня касается и не дает себя забыть.

Пусть в нашей жизни будет такое же сочетание привычного и неожиданного, простого и загадочного, как в этой музыке.