Елена Кутловская
Книга стихов Александра Башлачева была издана в количестве 1000 номерованных экземпляров.
Фото Алексея Калужских (НГ-фото)
Год я уговаривала Настю Рахлину, гражданскую жену Александра Башлачева, дать мне интервью. Дело в том, что о смерти Башлачева (он покончил с собой в 1988 году) в СМИ говорится многое. Правда мешается с вымыслом. Настя соглашалась со мной, что надо «расчистить» пространство вокруг гибели Саши. 27 мая, в день рождения Александра Башлачева, мы все-таки встретились в одном из московских кафе.
– Расскажи, когда Саша проявился как рок-музыкант?
– Еще когда он учился в университете в Свердловске, он писал какие-то тексты, которые, если я не ошибаюсь, даже присутствуют на ранних записях «Наутилуса», однако эти тексты были таковы, что впоследствии он мало кому их показывал. Потом он вернулся в Череповец, где работал, как сам однажды выразился, «в газете с поэтическим названием «Коммунист». Писал фельетоны про детское кафе «Буратино» – в таком духе. Продержался год.
– Он был политизированным человеком?
– Надо понимать, что собой представлял, например, на тот период город Череповец. То есть система политизировала тебя сама. Я вот, например, припоминаю, как уже после Сашиной смерти к нам пришла с визитом дама из «Коммуниста», который к тому времени уже был переименован в «Речь», сложила руки на груди и сказала: «Саша работал у нас в такой интересный период – как раз было открытие домны «Северянка». Конечно, Саша не был политизированным – с одной стороны, с иронией относился к советскому строю. Как, например, Тимур Кибиров, его хороший друг. Хорошее представление об этом дает «Петербургская свадьба», посвященная, кстати, именно Тимуру.
– Как он начал писать?
– Вот это как раз очень интересный момент. Как-то очень резко. Собственно, с осени 1984-го – к более раннему времени относятся несколько из всех написанных им песен, а вот сентябрь 1984-го – это что-то поразительное: «Время колокольчиков», «Лихо», «Некому березу заломати», «Зимняя сказка» и так далее.
– Как он попал в Москву?
– В Череповец приехал Артем Кивович Троицкий – зачем, не скажу, не знаю, у него надо спрашивать. Но суть да дело, как-то они оба оказались в гостях у Леонида Геннадьевича Парфенова, который на тот период был в Череповце, – они, собственно, с Сашей в одной школе учились. Ну вот Троицкий послушал песни, страшно впечатлился и стал говорить, что Саше надо ехать в Москву. Саша, собственно, уже и сам был к этому готов. Он съездил несколько раз в Москву, дал там какое-то количество концертов, но в итоге осел в Питере, где была, да думаю и остается, куда более приятная, расслабленная и естественная атмосфера.
– С кем он дружил?
– Вопрос сложный. Со многими. И в Москве, и в Петербурге. Люди были ему интересны – это, кстати, редко встречающееся свойство – ну и, понятное дело, он был интересен людям. Я никакие списки сейчас оглашать не буду, поскольку кто-нибудь обязательно останется неупомянутым, а это неправильно. Были люди, которых он любил, которые его любили, но в общем и целом Саня был одинок. Что, наверное, естественно. Хотя был довольно общительным человеком.
– Ты сказала, что в Питере было больше свободы, чем в Москве.
– В том смысле, что там все время кипел на тихом огне некий питательный бульон, из которого, как мы знаем, кто только не вышел, от всем известных музыкантов до всем известных художников. Это было единое поле – поле общения, поле электрического напряжения, как угодно. Питер был очень живым городом – чтобы убедиться в этом, достаточно было пройтись, допустим, по Невскому и поздороваться со всеми встреченными на этом пути гражданами типа того же БГ, Тимура Новикова, Сергея Курехина или Виктора Цоя, которые никак не являлись звездами, а были просто людьми, себе в оттяг занимавшиеся тем, что потом стали называть рок-музыкой или артом.
Все это изменилось в конце восьмидесятых, уже после Сашиной смерти, и надо сказать, что прозорливый БГ заметил это первым, на Сашиных похоронах обронив фразу: «Вот все и закончилось». Закончилось время, когда через то, что мы за скудостью словарного запаса или из-за лени подбирать слова называем рок-музыкой, перестал выражаться дух времени. А в восьмидесятых в России дух времени говорил с нами именно на этом языке. На языке Гребенщикова, Кинчева, Науменко, Башлачева, Цоя и так далее.
– Башлачев, Цой, Науменко – почему они так неожиданно все ушли┘ друг за другом┘
– Ты знаешь, что диск Майка «Белая полоса» разошелся тиражом шесть миллионов экземпляров? В принципе это то, что называется «платиновый диск». Майк узнал о том, что пластинка вышла, отправившись за пивом в ларек. Не знаю, сколько ему в итоге заплатили, но доподлинно известно, что за свой первый виниловый диск, выпущенный на «Мелодии», Борис Гребенщиков получил сорок рублей. Не в деньгах счастье. Но вот что касается Майка и группы «Зоопарк» – они были и как бы их не было. Как будто их платиновый диск распродался в Австралии, а они при этом жили в Бангладеш. Майк устал. Это история про невостребованность. Рок-звезда должна быть рок-звездой, иначе┘ Понятно, что иначе. А Цой – ну послушай, тут вот совершенно не стоит никакие специальные истории накручивать в том стиле, что его довел до кончины ужасный шоу-бизнес. Цой, как известно, возвращаясь с рыбалки, заснул за рулем.
– Невостребованность? Но они же, я имею в виду не только Науменко, были очень популярны?
– Если говорить о Майке или о Башлачеве, это называется «хорошо известен в узких кругах».
– Мне так не кажется.
– Проверить очень просто – давай просто встанем из-за нашего столика, подойдем вон к тем людям и спросим их, знают ли они, кто такой Башлачев. Или Науменко.
– Саша был человеком трагического мироощущения?
– Ну точно не комического. У него была близкая подруга, Марина Тимашева, театральный критик Марина, очень много для него сделавшая. И, кстати, его последний концерт был как раз в квартире у Марины. И вот однажды Марина ему сказала – Саша, я послушала концерт, у меня такое в голове творится! Саша ей ответил: «А вот представь, что у меня в голове такое творится все время». Я бы не стала называть это трагическим мироощущением. Это скорее адекватное мироощущение – когда твое духовное видение дает тебе возможность видеть мир если уж не таким, как он есть, то очень приближенно к реальной картине. И настроение от этого, прямо скажем, не улучшается.
– Как вы познакомились?
– Это была занятная история. Я к тому времени уже посетила квартирные концерты Кинчева, Гребенщикова и Юры Наумова. У меня была очень продвинутая подруга, Оля Швыкова, которая дала мне кассету, где было записано пять Сашиных песен. «От винта», «Время колокольчиков», «Ванюша» и что-то еще. И я слушала эту скрипящую от старости кассету с утра до вечера. На Сашин концерт попасть никак не получалось. И вот наступает 11 мая 1986 года – Москва, весна, полное сумасшествие. Каким-то образом я оказываюсь в гостях у этой самой Оли, которая снимала квартиру в районе Ботанического сада. И вот мы сидели с ней, пили чай и разговаривали. О чем принято разговаривать в 20 лет по ночам, особенно если ты учишься на театроведческом факультете? Конечно, о том, как все в мире на самом деле устроено. И в принципе мы уже почти все поняли, но тут у нас кончились спички, которые в советские времена в два часа ночи взять было совершенно негде. А Швыкова дружила с молодым режиссером Борисом Юханановым, учеником Анатолия Васильева. И тут звонит телефон – Юхананов сообщает, что он и какой-то его приятель стоят на «Патриках» и не знают, где бы им переночевать. Приезжайте, сказала Швыкова, потому что нам очень были нужны спички. Приятелем оказался Башлачев. В четыре утра с приездом двух умных молодых людей разговор о том, как устроен мир, обрел новую силу в основном благодаря Юхананову. Утром Борис пошел на репетицию. А позже и Саня засобирался, и я в ужасе сжалась. Он неожиданно спросил: «Как тебя найти»? Я ответила честно: «Никак», потому что снимала квартиру без телефона. Саша думал ровно секунду и сказал: «Собирайся, пошли». И мы пошли. Вот, собственно, и все. Через день он уехал в Череповец – так я впервые оказалась на перроне Ярославского вокзала у фирменного поезда «Шексна», который встречаю и провожаю уже двадцать лет – то родственники приезжают, Сашина мама, папа, сестра, то наш сын Егор Башлачев туда едет, и так далее.
– Ты сразу влюбилась в Сашу?
– Я бы не назвала это словом «влюбилась». Мы потом говорили об этом – ну вот знаешь, все эти «а ты меня увидел – что подумал?» Я его узнала. И он меня тоже. Мы «слиплись» как две ложки. У нас даже дни рождения почти в один день: у него 27 мая, а у меня 28-го – мы Близнецы. Вот близнецами мы и были.
Сначала все было очень весело. Мы жили между Питером и Москвой, в Питере – в квартире у Жени Каменецкой, его фиктивной питерской супруги, где, собственно, 17 февраля все и случилось. Потом стало не очень весело. Только не спрашивай меня, почему он покончил с собой. Это самый неправильный вопрос из всех возможных. Его, по моему разумению, батюшкам можно задавать, но никак не мирским людям, которые просто не в силах на него ответить.
У всего этого было как минимум две стороны. Одна – бытовая. То есть отсутствие денег, жилья и так далее. Я, к примеру, прекрасно помню, как в январе 1988-го мы стояли часов в десять вечера в телефонной будке и звонили каким-то знакомым, чтобы переночевать. Другая сторона – духовная. Обозначим ее как творческий кризис – с 1986 года он ничего не писал. Он искал какие-то новые формы и был близок к тому, чтоб найти, что искал, – по крайней мере летом 1987-го на даче у Сашиных родителей что-то появлялось, но не проявилось, видимо, до конца.
– Он понимал, что талантлив?
– Он в полной мере осознавал степень своего таланта.
– Друзья пытались его как-то взбодрить?
– «Саша, у тебя дар, крепись, твои песни нужны людям». Но, видишь ли, Саша считал, что ничего даром не дается. И, в общем, людям он точно не должен.
– Мне не хочется тебя спрашивать об этом, но в разговорах людей, знавших Сашу, иногда всплывает тема наркотиков.
– Вот давай ее закроем раз и навсегда. Не веришь мне – спроси вот хоть у Жени Каменецкой, могу дать тебе ее телефон. Или у Марины Тимашевой. Саша не употреблял наркотики. Точка. Напротив, у него была стройная теория о наркотиках, как о неком лифте, на котором, конечно, можно куда-то подняться в своих, скажем так, интеллектуальных исканиях, но, во-первых, все равно назад приедешь, а во-вторых, душа должна работать сама. Потому что даром, как уже говорилось, ничего не дается.
Откуда все эти разговоры берутся, понятно – откуда взялся фильм про Сергея Александровича Есенина и история про его убийство. Потому что так значительно интересней. Это куда интересней, чем какой-то там творческий кризис или, к примеру, бесов, толкающих под руку.
– Он был тяжелым человеком в повседневном общении, в быту? Посуду вряд ли мыл┘
– Гениев в быту терпеть достаточно трудно. Посуду-то он как раз вполне мог помыть – было б где. Тяжелый? Конечно, в чем-то – да, как многие мужчины, «не в духах» – не подходи! Когда его «заштормило», начался кризис, он стал по-настоящему тяжелым, причем не столько для меня, сколько для окружающих. Потому что довольно сложно общаться с человеком, взгляд которого направлен сквозь тебя на что-то такое, о чем ты и думать не хочешь, занимаясь приятными повседневными делами.
Мне было чуть больше 20, я не знала, как ему помочь. Потом наступил вот этот февраль. Саня уехал в Питер – ему нужно было появиться в известной кочегарке, где он работал, как тогда говорили, «на подвесе» – то есть трудовая книжка там лежала. Я отправилась к маме в Тулу. Через неделю мы должны были встретиться в Питере. Мне казалось, что он прошел пик депрессии. А оказалось, все наоборот.
– У тебя не появлялось желания уйти от этого проблемного человека?
– Нет. Вообще никогда. Даже в голову не приходило.
– Почему у Башлачева не было своей группы, он был мизантропом?
– Нет. Не складывалось. Он был очень одинок. Почему? Трудно объяснить. Очевидно, его духовное видение было каким-то особенным. С этим, кстати, как я полагаю, сталкиваются верующие и по-настоящему воцерковленные люди, общаясь со своими чересчур светскими знакомыми. То есть взаимопонимание возможно до какого-то определенного момента. До какого-то барьера, который невозможно преодолеть. Ты видишь то, что не видят другие. Ты видишь, а они нет. Комплекс Кассандры – так, по-моему, это называется.
– Почему ты не пытаешься написать книгу о Саше, на худой конец статью?
– Я скептически отношусь к такого рода воспоминаниям. Могу посоветовать почитать стихи или песни послушать – там куда больше Саши, чем в любых воспоминаниях.
 «Хочется пить, но в колодцах замерзла вода...» Фото из книги «Александр Башлачев. Стихи. 1997» |
 Анастасия Рахлина: у Башлачева был комплекс Кассандры. Фото Алексея Калужских (НГ-фото) |
