Марина Гайкович
Борис в исполнении Михаила Казакова – в первую очередь человек, отец и страдалец. Сцена из спектакля «Борис Годунов».
Фото Дамира Юсупова (Большой театр)
«Борис Годунов» – спектакль для Большого эпохальный. «Борис» образца 1948 года – это почти антиквариат. Для создателей нового спектакля было принципиальным представить максимально больше самого Мусоргского, который создал семь редакций оперы. Так, для нынешнего спектакля был выбран вариант 1871 года. В этой версии отсутствует «Сцена под Кромами», традиционное совмещение которой со сценой у храма Василия Блаженного по Мусоргскому нелогично. Опера заканчивается смертью Бориса. Три действия оперы режиссер Александр Сокуров разделил на две половины. Картины в его постановке разделяет туманная дымка, во время которой почти незаметно меняют декорации. Художник Юрий Купер создал мягкое пространство, словно пронизанное воздухом: раннее утро у Новодевичьего монастыря, плывущие облака, в которых виднеются, а потом исчезают купола храма, огромная корчма, сквозь щели в балках которой проглядывают тенистый лес и играющая листва. Весь спектакль словно документальный, все в серых тонах, луч света выхватывает ведущую линию (персонажа), но в драматургически важные моменты вдруг Соборная площадь озаряется ярким светом (коронация) или детская комната в тереме охвачена мягким свечением. Костюмы, созданные Павлом Каплевичем из созданной по его же технологии «пророщенной ткани», – словно от кутюр, не повторяется ни один кафтан.
Сокуров делает серьезный, вдумчивый, умный исторический спектакль. Традиция для него не анахронизм, но данность, и в этом смысле режиссер очень бережно относится не только к истории, но к опере как к музыкальному произведению. Сокуров ни на минуту не забывает, что работает прежде всего с музыкой. А потому, по его словам, этические (и, добавим, эстетические) границы русской оперы на исторический сюжет не нарушает. Но при этом, как всякий талантливый художник, конечно, не ограничивается просто изобразительной инсценировкой.
«Борис Годунов» для Сокурова – еще один повод для размышлений на актуальные для его творчества темы «власть и личность», «отец и сын». Для него «народная драма» (по Мусоргскому) отходит на второй план, становится скорее контекстом, который помогает раскрыть особенности человека, личности, его поступков и их последствий. А потому условная театральность в этом спектакле сведена к минимуму. Размышляя о спектакле Сокурова, невольно начинаешь сравнивать его со спектаклем, идущим на сцене Большого с 1948 года. Герои Сокурова реалистичнее, его в самой меньшей степени волнует красочное изображение сумасшествия Бориса – «фишка» практически всех постановок ХХ века, пусть даже гениально разыгранная художниками такого масштаба, как Шаляпин. Борис Сокурова – человек, который знал, что власть неотделима от крови, и он не шарахается от кровавых мальчиков в углу, но пытается забыть, уйти от навязчиво всплывающих воспоминаний. В последней же картине, когда умирающий Борис появляется в Боярской думе, его разговоры о якобы живом малютке – не что иное, как воспаленное воображение физически больного человека. Для Сокурова неожиданно оказывается важной та сторона образа Бориса, которая в музыковедении называется «образ заботливого и любящего отца» (сцена в тереме) – дескать, злодей с человеческим лицом (и Юродивого защитил, не велел схватить). Но именно эта тема и стала для режиссера главной. Во все ключевые моменты действия на сцене вместе с Борисом присутствует маленький Феодор, которого в этой постановке играет и поет мальчик (Святослав Гончаров): в сцене коронации Феодор осыпает отца золотом, слышит (зачастую тайно) разговоры государственной важности, наблюдает душевное расстройство отца. Даже свой большой монолог «Достиг я высшей власти», традиционно исполняемый в одиночестве, Борис поет, держа голову сына на коленях. В финале умирающий Борис из последних сил буквально втаскивает мальчика – испуганного, сопротивляющегося – на трон.
Исполнительский состав премьеры за редким исключением очень хорош. Без всякого сомнения блестящий Борис в исполнении Михаила Казакова, бесподобен Максим Пастер в роли подлого Шуйского, удачны Ксения Анны Аглатовой, Григорий Самозванец Романа Муравицкого, Рангони Петра Мигунова, Юродивый Виталия Панфилова.
Но главный козырь – это партитура: драматизм оркестровки Мусоргского (на самом деле не имеющий ничего общего с колористическими эффектами и правильностями, на которые сделал ставку Римский-Корсаков), так профессионально поданной оркестром Большого театра под управлением Александра Ведерникова, стал основной частью новой постановки.
