Вероника Чернышева
Ленинградцы во главе с Сергеем Шнуровым.
Фото Алексея Безымянного
Недавно прошел в одном из московских клубов концерт группы «Ленинград».
Запрещены в Москве ленинградцы во главе с Сергеем Шнуровым, потому на афишах значилось – «Ленин рад». Остроумно. Рядом – портрет Сергея Шнурова с микрофоном и как будто в вуали какой, чтоб лица было не узнать.
Но поклонники все равно, конечно, все узнали и клуб штурмовать начали задолго. Тем более что запрет давно изжил свою реальную, угрожающую искусству силу.
И на самом деле, как справедливо отмечает один музыкальный обозреватель, Шнурову уже давно никто ничего не запрещает, особенно после того, как Людмила Путина станцевала на дискотеке по случаю празднования 300-летия Петербурга под «www.leningrad.spb.ru».
Но даже и это, сдается, не причина. Шнурову все можно не поэтому. А потому, что он давно вне оппозиции «свобода–несвобода».
Нет в нем надрыва этого, гонимым и непонимаемым свойственного. Он даже если когда и гоним, то только за то, что понимаем. Всеми и хорошо понимаем.
Шнуров подорожал, сам выбирает, где ему быть, а где не быть. Но не обуржуазился, не закостенел. Работает себе. И все. В форме. Вот песню новую совсем спел, слова даже по бумажке читал, не успел выучить: «Музыка для мужика. Не тяжела, не легка. Музыка для мужика, словно глоток воздуха».
Шнур – тонкий лирик, он поет о простом и понятном. И о высоком во всех доступных смыслах, разумеется, тоже. («Кто-то колется, а я лично бухаю. Мне бы в небо, мне бы в небо. Здесь я был, а там я не был»).
Но оно (высокое) так внятно и так близко всякому, что пляшут под него в клубе до одури и нежные девы с перламутровой помадой, и менеджеры, вчера покинувшие институт (это про них у него – «тебе повезло, ты не такой, как все. Ты работаешь в о-фи-се!»), и мальчики в тельняшках, и посеребренные благородной сединой обаятельные в своей успокоенности по поводу этой жизни, все понимающие сорокалетние, и бывшие сидельцы, и настоящие интеллигенты в круглых очках, которые ценят Шнурова еще и за то, что с ним можно про Ильина и Бердяева за чашкой «сладкой водки с горькой ириской» разговаривать.
Темы у Шнурова позитивные, витальные.
Жизнеутверждающие звуки духовых инструментов, оправданный контекстом мат. (Ибо как утверждает главный в стране специалист по мату Алексей Плуцер-Сарно, нет в языке неприличных слов, есть только неприличные контексты.) Вот и выходит, что у Шнурова все прилично.
А еще – ироничные выпады в сторону всего другого рока, но добрые, опять же без агрессии.
И поклонники у Шнурова, повторюсь, разные, правда, если выделить хоть один общий внешний признак, то никакой субтильности, инфантильности.
Как давно не видно было вас, полосатые олимпийки, полированные черепа, плавно переходящие в спины, розовеющие шрамы и мужественные горбинки на носу, не врожденные, но приобретенные. Стоят двое – кто смотрел фильм «Олигарх» Лунгина, тот помнит: такие рулили проблемы «Инфокара» с «Логовазом». Один, тот, что повыше, – смотрит Шнурову прямо в глаза, стоит все три отделения концерта не шелохнувшись, без лишних эмоций. Второй чуть поодаль, едва заметно, но все же сканирует слегка происходящую рядом действительность, кабы чего не вышло. Но делает это грамотно, без суеты.
Они недвижимы, не толкают никого, пространство на тесном танцполе не отвоевывают. Видно, свое отвоевали.
Это про них у Сергея Шнурова просто и понятно: «Да, ты права, я дикий мужчина...»
И все-таки беззлобные они, не агрессивные.
Гарик Сукачев в этот вечер в «Апельсин» приходил и даже на сцену поднимался.
Никита Высоцкий также на концерте был замечен: «Я вам ничего плохого про Шнура не скажу, он мне нравится, он мой хороший товарищ. Зачем, вы думаете, я бы иначе сюда пришел? Тут же одни пэтэушники». Может, и ваша правда, Никита Владимирович. Но в том-то и дело, Никита Владимирович, что Шнуров всем как хороший товарищ. Большой поэт – он неделим. Он народный. Не уместен в связи с ним никакой снобизм.
