Вероника Чернышева Колесная лира – древнерусский народный инструмент. Он деревянный, на вид – что-то среднее между скрипкой, гитарой и шарманкой. Играет на нем известный петрушечник, руководитель театра «Бродячий вертеп» Александр Греф. И вообще-то не джаз играет, конечно, а нормальное музыкальное сопровождение для петрушечного театра. Во вторник в Клубе на Брестской он привычно зазывал: «Подходите, господа разные, деловые и праздные! На нас поглядите и в Америку не захотите...» Дальше – все как полагается. Точнее, как полагалось в те времена, когда Петрушка в своем вертепе был главным народным шутом, которому говорить было позволено все, что вздумается. То есть правду. Правду жизненную и политическую. Площадному деятелю, как известно, дозволены были и площадные выражения, и нарочито нетонкий юмор, и как следствие – бесконечная народная любовь. Он свободен. Был и есть.
И все же на этой неделе Александру Грефу пришлось выпасть из традиции и разучить Summer time. Получилось лихо. Петрушка в это время жарил на саксофоне, то есть на «саксе», как говорят джазмены.
Джазовая классика звучала в Клубе на Брестской в рамках очередного «Политического кабаре». Смысл происходящего сводился к следующему – в меру политизированные граждане, привыкшие собираться на подобные мероприятия, вспоминали, откуда есть пошел джаз в Советском Союзе и что он тогда для всех значил.
Вспоминали, естественно, не просто так, а по поводу. Оказывается, примерно в это время, на исходе января в 1917 году, в Америке вышла в свет первая джазовая пластинка. Этот не слишком широко известный, но подтвержденный факт принято считать началом мирового шоу-бизнеса, ну и началом, скажем так, обнародования джаза, придания ему официального статуса, заявки на права. Естественно, вспоминали одно общее место – тезис (автор которого доподлинно не известен и не важен) про то, что джаз – символ свободы. Внутренней, внешней, политической, личностной. В общем – всякой. В связи с этим вспоминали еще и нашу «оттепель» – грядет полувековой юбилей ее начала.
«Ох, не джазовое сейчас время», – сказал обнаружившийся среди гостей депутат Госдумы от «Единой России» Владимир Семаго, когда ему дали слово. Рассказал также, что к джазу особенного отношения не имеет, но пожелать всем хотел бы острее воспринимать окружающую действительность. Читали отрывок из «Ожега» Аксенова. Он казался немного наивным. Повествование про «чуваков» и «чувих», стиляг-узкобрючников, усиленно старавшихся походить на бродвейских парней, поклонявшихся Марине Влади, обрезавших воротнички ленторговских сорочек, подклеивавших к скороходовским подошвам куски резины, стригших друг друга под «канадку», вызывало легкую зависть. Вот жизнь была! (Если была, конечно, а то кто-то из гостей – современников событий «Ожега» сказал, что Аксенов все придумал.) Борьба, аресты стиляг комсомольскими дружинами, разогнутые саксофоны! А сейчас? Ни тебе заморозков, ни оттепели. И политическая сатира оттого (не в силу качества исполнения, а в силу природы жанра) походит на замороженный овощ после микроволновки – ни вида, ни вкуса. Увы. И даже остроту тех джазово-оттепельных воспоминаний реанимировать сложно, хотя авторы действа сделали все возможное. Не жжет, не греет.
В очаге вольнодумства в этот вечер были замечены поэт Всеволод Емелин, посол Эстонии в России Марина Кальюранд, представители одного немецкого телеканала, что бродят по заснеженной Москве тоже, видимо, в поисках живой политической жизни или хотя бы ее признаков, и многие другие.
И что бы ни произносили со сцены депутаты, джазмены, поэты, публицисты и прочие – самым политически острым и актуальным выглядел все равно Петрушка. Народный вольнодумец не был многословен. А что говорить-то, если самой острой политической новостью в стране остается то, что зима все-таки наступила. Но такая – нормальная, не лютая. После которой и оттепели-то не особенно ждешь, то есть пусть себе идет все своим чередом. Не поется про свободу, не играется. Да и в Америку как будто не особенно хочется.
