Вероника Чернышева
Олег Даль. Таким мы его видели в фильме «Женя, Женечка и Катюша».
Фото из книги «Сто фильмов о войне»
Одна из книг, посвященных его таланту, называется «Взрослый молодой человек». Гениальный заголовок. Гениальный потому, что точный. Лучше не скажешь. Олег Даль не только не успел состариться, он не успел и повзрослеть. «А как непозволительно он был молод! Мне казалось, что он слишком молод – для героя моей пьесы, слишком молод для своих лет», – писала польский драматург Агнешка Осецка. Ему суждено было навечно остаться мальчиком.
Он был закономерен в середине 60-х. Кинематограф начинает делиться на официальный и «полочный», в «Современнике» ставят «Голого короля» – первый антисталинский спектакль, в это же примерно время в кино – каждый по-своему – дебютируют Чухрай, Хуциев, Иоселиани, Шукшин, чуть позже Высоцкий, Тарковский. Олегу Далю тоже выпало высказать молодых шестидесятников. Стать выразителем поколения. Ясноглазым, с хрупкой мальчишеской полукошачьей гибкостью, грустным обаянием и беззащитной улыбкой. Быть идеальным современником. Должно быть, это нелегкая задача. Он ее себе поставил, он ее выполнил, он от нее страдал.
Лермонтов был по-настоящему его поэтом. «Герой нашего времени» – мечтой. Она сбылась, потому что была загадана рано и четко. Опять попадание. Даль со школьной скамьи мечтал сыграть Печорина. Он его сыграл. Точнее, он им родился. Героем своего времени, воплощенным современником. Хотя в одноименном театре ему как будто не везло. В труппу взяли без проб – а ролей больших не давали. Он уходил из «Современника» несколько раз. Несколько раз возвращался. И однажды все-таки ушел навсегда. Из дневника: «Динамизм – главное?! Сие есть действие. Действие – главная движущая сила в нашем коллективном творчестве, если таковое еще осталось. Малокультурье – суть, обязательно мещанство. Воинствующее мещанство – непременно минифашизм – все это вместе взятое – есть нынешний театр. («Современник»! «Где некогда бывал и я».) (КАПЛЯ В МОРЕ)».
За талант прощают многое. Самые проницательные – прощают все. Даль пил. Мог появиться нетрезвым на съемочной площадке, на сцене. Прощали и это.
Когда режиссера Козинцева, снимавшего Даля в роли Шута в «Короле Лире», спросили, почему Далю можно то, чего не позволено другим, он отвечал: «Мне жаль его, он не жилец».
Зато он никогда не жалел себя сам, к себе был беспощаден. Как верно сформулировал однажды Эдвард Радзинский, Даль страдал манией совершенства. Беспощаден к себе. Беспощаден к окружающим. С детства. Поступить в театральный вуз – детская мечта, вторая после мечты стать летчиком. Стать актером и сыграть моряка, летчика – всех, всех, всех. Мешала страшная картавость, она обрекала на провал в театральном, она успокаивала инженерно-учительскую семью: провалится – выберет что-то посерьезнее. Помогла мания совершенства. За феноменально краткий срок он самостоятельно преодолел картавость и попал в Щепкинское училище. Так же ему всегда хотелось преодолеть и все остальное. Чужую косность, бездарность, тупость, карьеризм, собственную неспособность с этим мириться и искать компромиссы хотя бы ради дела. Ирина Алферова вспоминает: «Ему нужны были гении-режиссеры, гении-партнеры, гениальная пьеса, и все должно было гениально репетироваться».
Он не сыграл роли Хлестакова, о которой мечтал, только потому, что на роль Городничего пригласили Анатолия Папанова, актера другой школы. Даль понимал, что ансамбля не получится, и отказался от мечты.
Не было и роли Пушкина в спектакле «Медная бабушка». Литературный материал Олег Даль счел слабым, недостойным – нет, не себя, а воплощения Пушкина на сцене.
Он не хотел выходить на съемочную площадку и играть принца Флоризеля в плохом костюме. Потому что принц должен был выглядеть безупречно, и никаких условностей и допущений здесь быть не могло, в том числе и с пиджаком. «Это у принца пиджак с чужого плеча! У принца?!! О котором говорят, что он самый элегантный человек в Европе! Вы хотите, чтобы я принца играл или Жоржика из Одессы?» – кричал он на съемочной площадке.
Фото из книги «Советское кино. 1919–1991»
И еще одна несбывшаяся мечта – моноспектакль по Лермонтову «Смерть поэта». Только здесь были компромиссы, только однажды. Лермонтов был слишком важен для Даля, чтобы не идти на уступки. Ему сказали – слишком мрачно, не надо про смерть, давайте так, будто он и не умирал. Даль согласился. Переименовал: «Наедине с тобою, брат┘». Ждал разрешения на премьеру. Других компромиссов уже не было. Скоро был март 1981-го, когда его не стало. Его всегда снедала тоска по идеалу. Он не мог смириться с внутритеатральной жизнью, которая не удовлетворяла его завышенным требованиям к себе, к творчеству, к этому миру. Многого не мог принять в кино. Он отказывал Гайдаю, Митте, Козакову. Отказывал сразу и безапелляционно, если чувствовал, что роль не его. Если, как он выражался, «искусство ушло», он мог бросить работу на середине, просто уйти с картины уже после утверждения на роль, сорвать производство, как это было с фильмом «Экипаж», где вместо Даля снимался в итоге Леонид Филатов. Режиссеры прощали, чиновники – нет. На «Мосфильме» на актера Даля было наложено негласное «вето». Не снимать в течение трех лет.
Так всегда говорят про гениев – «был лучше своего времени», «поспешил родиться» и прочее. Про Даля, наверное, будет точнее сказать – ему некуда было расти в своем времени, потому он так никогда и не повзрослел, не успел состариться.Еще точнее он сказал о себе сам: когда на одном из концертов его, никогда не имевшего вообще никаких званий, представили как народного артиста, он поправил: «Здесь ошибочка вышла, меня назвали народным, а я скорее инородный».
Зависимость актерской профессии он попытался преодолеть классическим путем – поступил на Высшие режиссерские курсы, откуда ушел уже через полгода. «Куда податься, где чистого воздуха хлебнуть?» – запишет он по этому поводу в дневнике.
Мечтал написать пьесу. Январь 1975-го: «Около полугода собираюсь написать пьесу┘ Называется «Кретин». Главная роль – клоун. Его жена и телефон. План вполне нарисовался! Сесть бы да написать. Интересно, смогу ли?!» Еще из дневника: «Написать бы пьесу «Нечаянные радости». О чем? Наверное, о художнике, наверное, о талантливом. И обо всем, что из этого вытекает».
Даль исповедален. Его дневники, стихи и эссе – трагическая малость. Тридцатистраничная брошюра, изданная женой. О реализме в театре, о недопустимости жизни на сцене, не преображенной художником, о таланте Иосифа Хейфеца, перед которым преклонялся, о самом себе ежедневно, честно, жестко – без поблажек. «5-й день самосуда. Жрал грязь и еще жрал грязь. Сам этого хотел. Подонки, которых в обычном состоянии презираю и не принимаю, окружали меня и скалили свои отвратные рожи. Они хохотали мне в лицо, они хотели меня сожрать. Они меня сожрут, если я, стиснув зубы и собрав все свои оставшиеся силы, не отброшу самого себя к стене, которую мне надо пробить и выскочить на ту сторону. Стена – зеркало, в котором отражаюсь я сам, и я не могу глядеть на себя. Я себе противен до омерзения! (ЭМОЦИИ!)». Или другое: «12-й день аналогий. Стакан – должен быть всегда полупустым, дверь – полузакрытой. Не работать с режиссерами, пытающимися навязать свою волю. Но если он командует мной, то у нас должна быть общая платформа, основа. Изучить новые пути драматического воплощения?!. Но Где? И Как? И с Кем?»
Высокомерие его, несговорчивость, его бескомпромиссность означали инакомыслие и принципиальность. Правда, далеко не для всех. Раздражало. Единственным человеком, который не замечал «мании величия», что выталкивала Даля из большинства профессиональных коллективов, была женщина, ставшая женой. Женщина, которая взялась оберегать его тонкую душу от этого мира, которая прощала ему еще больше, чем все, которая понимала и принимала его безусловно, безоговорочно.
С Лизой Апраксиной они познакомились в 1969-м на съемках «Короля Лира», она работала в монтажной группе. Он не флиртовал, как все, не заигрывал. Был сдержан, серьезен. Через полгода после знакомства сделал предложение. Она согласилась, взялась хранить его талант.
Друг у него, пожалуй, тоже был только один. Наверное, единственный равный ему в своем времени. С Высоцким они встретились на съемках фильма «Плохой хороший человек». Это был тот самый идеальный актерский ансамбль, от недостижимости которого всегда так страдал Олег Даль. И вот чье-то точное резюме, хорошая формулировка. Сказано о фильме: «Высоцкий слабый в своей силе, Даль – сильный в своей слабости».
Они редко общались, но после его смерти он говорил: «Без Володи Высоцкого мне стало трудно жить, никто меня не понимает».
А вот банальность, ее тоже часто говорят про гениев: ему удается быть современным и востребованным и по сей день. Факт: в Москве почти невозможно купить его дневники или воспоминания о нем, хотя они широко издавались несколько раз в популярных сериях. Предложили покопаться в многостраничных красочных излияниях – щедро иллюстрированных воспоминаниях о самих себе его современников, партнеров по сцене. Они в избытке. А «по Далю» ничего нет. «Он востребован. У него, что, юбилей?» – «Да. 25 мая ему было бы 65».
Субъективность: такого, будто подсвеченного изнутри неземными, прозрачно-серыми глазами, лица больше не было – ни в кино, ни в театре. Ни тогда, ни сейчас.
И еще факт: его трудно не любить.
