Вадим Алексеев
Дом-коммуна Наркомфина сегодня.
Фото автора
Спасению русского архитектурного авангарда и была посвящена прошедшая в Москве уникальная международная конференция «Heritage at risk/Наследие в опасности».
В конце 1925 года в газете «Известия» состоялась любопытная дискуссия о плане «Новой Москвы» между его автором Алексеем Щусевым и тогдашним главой Москомимущества Николаем Поповым.
Щусев: «Москва – один из красивейших мировых центров – обязана этим преимущественно своей старине. Отнимите у Москвы старину, и она сделается одним из безобразных русских городов».
Попов: «Москва – не музей старины, не город туристов, не Венеция и не Помпея. Москва – не кладбище былой цивилизации, а колыбель нарастающей новой, пролетарской культуры. Наша архитектура – это стиль труда, свободы и знаний, а не роскоши, угнетения, суеверий┘»
Щусев: «Конечно, Москва не будет музеем старины┘ Контрасты лучших образчиков старины и новой культуры особенно ценны в древнейших центрах человечества┘ Сочетания лучших образчиков седой старины с новейшими достижениями архитектуры, умело завязанные в объемные и плановые группировки, поставят Москву на то место, которое она заслуживает по праву».
Сегодня «новая культура» Щусева сама нуждается в защите не меньше «седой старины».
Символы коммунистической утопии
Красная площадь, Большой театр, Метрополитен – вот три кита, на которых стоит архитектурное восприятие столицы ее гостями и властями. Даже для старых москвичей, еще не смытых волной честолюбивых приезжих, памятниками архитектуры являются скорей общеизвестные театры или церкви, чем запущенные рабочие клубы 20-х годов. Авангард не любят не только из-за ассоциаций с коммунистической идеологией – здания 30-х ассоциируются с куда более мрачным периодом сталинизма, но вызывают у большинства людей теплые чувства. Конструктивистские идеи простоты, стандарта и типизации архитектуры были доведены до абсурда в хрущевские времена – сносимыми ныне панельными пятиэтажками. Вот почему в Москве, где в период с 25-го по 32-й годы было построено около трехсот зданий, сохранилось двести, пятьдесят из них – шедевры, но лишь несколько имеют статус охраняемых государством памятников. Сегодня в городе происходит уничтожение собственной архитектуры, памятники которой оцениваются в первую очередь как дорогая и престижная недвижимость. Большинство зданий находятся в плачевном состоянии, они либо сильно перестроены, либо заброшены и разрушаются, либо попросту сносятся. Символы коммунистической утопии превращаются в руины.
Между тем именно авангард принес мировую славу русской архитектурной школе. Конструктивизм – ее единственное оригинальное течение. На Западе постройки 20-х известны гораздо больше, чем у нас; архитекторы Мельников, Леонидов, Чернихов вошли в историю искусства наряду с Малевичем, Лисицким и Татлиным. Начало 20-х во всем мире было освобождением от исторических форм, концентрацией архитектуры на самом главном: конструкции в чистой форме. Ренессанс обращался к античности, 20-е годы ХХ века положили в основу геометрию: квадрат, куб, круг, цилиндр, шар. Поиски авангардистов были связаны с последовательным сокращением декора в пользу чистых и функциональных форм. При этом они часто ссылались на достижения науки и техники. «Живопись плюс инженерия минус архитектура = конструкция материалов», говорил Татлин. Сложившиеся тогда тенденции сохраняются и сегодня. Именем не построившего ни одного здания Ивана Леонидова, в чьем «Городе солнца» наполненный легким газом золотой шар должен был летать над миром, клянутся ведущие архитекторы мира – такие, как Рэм Колхаас или Заха Хадид. В строениях парижского архитектурного парка «Ла Вилетт» можно увидеть и леонидовский шар, и мельниковский павильон, опередившие свое время на полвека. В Париже работал и показавший Западу наследие русского архитектурного авангарда Гарри Файф, реализовавший мечту конструктивистов о городах-садах. В самой России строит Михаил Хазанов, Юрий Аввакумов иронически интерпретирует конструктивистские макеты, а Андрей Пролетцкий стимулирует архитектуру на плоскости, создавая модули для ее дальнейшего развития.
Два интернациональных стиля
По версии главного в мире знатока архитектурного авангарда Селима Хан-Магомедова, «конструктивизм современен так же, как и античность. Первым интернациональным стилем в архитектуре был созданный в античности классический ордер, ставший формально-композиционной системой зодчества Греции, Рима, Ренессанса, барокко, классицизма и неоклассицизма. Вторым интернациональным стилем, прорвавшим все культурные границы, стал авангард. В ХХ веке оба стиля вели борьбу за право стать фундаментом архитектуры ХХI века, авангард победил. Архитекторы советского авангарда воплощали общие идеи создания общества социальной справедливости в конкретных проектах и постройках. Поскольку проблема социальной справедливости будет актуальна всегда, опыт русской архитектуры бесценен. Программа консервации памятников авангарда – не только наша патриотическая задача, но и интернациональный долг».
Первый в мире пентхауз
Еще в 1919 году журнал «Искусство коммуны» писал: «Дворец рабочих как новое, впервые выдвигаемое жизнью типовое разрешение районного культурно-просветительского центра, еще не находило себе примера в истории прошлого. Народный дом Николая II – это лишь воплощение идеи «хлеба и зрелищ», а буржуазный клуб – это лишь карты и ресторан, лозунг же дворца рабочих – это культурное строительство новой здоровой жизни пролетариата. Отсюда возникают следующие основы данной задачи: общественная жизнь, наука и искусство, место отдохновения, спорта». В 1927 году Московский губернский Совет профсоюзов создал единую Клубную программу, рассчитанную на четыре года, по которой предполагалось выстроить 78 клубов, из них 30 – в Москве, 48 – в области.
В том же 1927 году нарком Луначарский поставил перед архитекторами задачу: «Революция имеет своей целью сделать людей братьями. Она хочет построить большие дома, в которых кухня, столовая, прачечная, детская, клуб были бы устроены по последнему слову науки и обслуживали бы всех жильцов дома-коммуны, живущих в уютных, чистых, снабженных водой и электричеством комнатах». Через год Моисей Гинзбург приступил к строительству экспериментального дома-коммуны Наркомфина на Новинском бульваре. В пристройке располагались фабрика-кухня и детсад, на крыше – спортзал и первый в мире пентхауз – наркома финансов Милютина. «Экспериментальные дома», к сожалению, строились из некачественных материалов и десятилетиями не ремонтировались. В разрушенной мировой и Гражданской войнами стране стройматериалов хватало только на индустриальное строительство. В целях уменьшения массивности построек архитекторы искали легкие материалы из отходов, в ход шли шлаки, пемза, камыш. Сегодня дом-пароход в самом центре Москвы находится в ужасающем состоянии, имеет 70% износа и нуждается в замене пустотелых шлакобетонных камней, брезента, войлока, фанерных дверей. Студенческому дому-коммуне Николаева на улице Орджоникидзе повезло больше, он сумел завезти металлические конструкции, но кто-то из начальства увидел и написал в «Правду», где появился фельетон Михаила Кольцова, и целый месяц Николаев держал наготове узелок. Во время войны дом выдержал бомбежки.
Памятники или «макеты»?
Фото из каталога выставки «Москва–Париж. 1900–1930»
Борис Пастернак, архитектор-реставратор и городской функционер, считает, что «на сегодня возможна только консервация – обеспечение физической сохранности зданий. Инвесторов и власти пугает необходимость затратной реставрации без быстрой отдачи. Перспектива научной реставрации возникает при осознании заказчиками и властями ценности наследия конструктивизма. Важно преодолеть восприятие властями и инвесторами наследия 20–30-х как бедной архитектуры, не соответствующей их представлению о красоте». По проекту самого Пастернака осуществлена реставрация мельниковского ДК «Буревестник» (сегодня это закрытый спортивный клуб), поддержанная правительством Москвы, но вызвавшая раздражение в профессиональной среде. Международные нормы требуют максимального сохранения подлинных форм и конструкций – в «Буревестнике» реставраторы не только нарушили пропорции оконных переплетов, но и изменили пространство большого зала. То же произошло в общественном корпусе студенческого дома-коммуны Николаева, а при реконструкции Бахметьевского автобусного гаража Мельникова были уничтожены подлинные металлические конструкции, а сам гараж оказался расчленен на мелкие помещения. Дело не только в желании реставраторов пойти на поводу у заказчика, но и в их профессиональной компетенции.
Фото из каталога выставки «Москва–Париж. 1900–1930»
Что делать?
Дом Наркомфина Гинзбурга – проблема универсальная, не российская. В Москве погибает не только Наркомфин, но и десятки зданий его уровня. Конференция выделила семь наиболее нуждающихся в защите ЮНЕСКО: ДК Русакова, ДК «Каучук», Дом Мельникова, Дом-коммуна Николаева, Дом-коммуна Гинзбурга, Башня Шухова и примкнувшая к ним станция метро «Маяковская», построенная Алексеем Душкиным, дедушкой организатора конференции. Дома-коммуны, первичный элемент городов-коммун, самые утопические типы построек 20-х, связанные с идеями переустройства жизни силами архитектуры, уже в 30-х оказались чересчур радикальны. Сегодня ячейки домов-коммун можно и нужно переоборудовать для современных потребностей бессемейных жителей. Известная экзаменационной строгостью доцент МАРХИ Анна Броневицкая сама хотела бы жить в доме-коммуне – как и многие ее знакомые, не связанные семьей и бытом. Архитектурное товарищество «Показательное строительство» на Гоголевском – хороший пример адаптации домов нового быта к современным условиям. Существует проект переоборудования домов нового быта под гостиницы среднего класса по всей стране.
Приманка для туристов
Сегодня в Амстердаме, например, архитектурные экскурсии, посвященные градостроительству ХХ века столь же важны, как и те, что рассказывают о барокко и голландском сыре. В Роттердаме довоенные фабрики или конторы функционируют как гостиницы, жилые дома или знаменитая «Фабрика дизайна». Сочетание хорошо отреставрированных старых зданий, современной архитектуры и Музея Ван Бенингена сделало скучный Роттердам популярным культурным центром. В Москве коллекция памятников богаче, чем в Роттердаме, у нас было гораздо больше талантов. Именно архитектура авангарда способна привлечь в Москву современного туриста, которого щусевское здание мавзолея интересует больше, чем великий покойник в нем.
Дарья Гармоненко