Вероника Чернышева
Футболиста Дэвида Бекхэма называют типичным метросексуалом.
Фото Reuters
– Давайте начнем с истоков самого понятия «метросексуал».
– Термин «метросексуал» возник с легкой руки британского журналиста Марка Симпсона. Он придумал его еще в 1994 году. В то время слово не привилось. Производство новых слов – особый вид филологической деятельности. В интернете есть замечательный сайт www.wordspy.com, где постоянно фиксируются новые слова, однако далеко не все из них становятся популярными. Сейчас на сайте wordspy слово «метросексуал» постоянно входит в десятку лидеров. По-настоящему оно начало входить в моду только в 2002 году. Марк Симпсон, когда изобрел это слово, имел в виду этимологию слова «метрополия» – столица, подчеркивая особую «городскую» ориентацию нового типажа. Метросексуал – нарциссист, который любит прежде всего самого себя, что становится более важным признаком, чем различия между гомосексуальными и гетеросексуальными мужчинами. Таким образом, «метросексуал» – это утонченный городской модник. Его призвание – быть в городе, потреблять столичные удовольствия, новинки культуры и моды. Так, он всегда знает правильные места – куда сходить, будь то ресторан, кино или магазин. Может отличить последнюю коллекцию Гуччи от предпоследней. Или дать грамотный совет своей подруге, какой наряд предпочесть перед выходом на светский раут.
К числу других достоинств метросексуала относится и то, что это мужчина, который не стесняется заботиться о собственном теле и красоте. Он всегда опрятен и не просто бреется, а применяет новинки мужской косметики, разбирается во всех тонкостях ухода за лицом. И, что очень важно, в магазинах не стесняется спрашивать нужные ему товары. У нас в России исторически сложилась совсем другая традиция. Как правило, в семьях забота о покупке мужского белья, дезодорантов и всего ассортимента средств для ванной – это женский удел. Мужчина же, попав в магазин, от отдела косметики в ужасе отворачивался, а в секции готовой одежды начинал скучать и проситься наружу подышать свежим воздухом.
За нынешними тенденциями – интересом мужчин к имиджу и популярностью слова «метросексуал» – стоят экономические реалии рынка: современное общество потребления нуждается в новых покупателях, и задача как производителей, так и рекламодателей – привести в магазины мужчин, привить им вкус к шопингу. Так, многие солидные косметические фирмы недавно запустили специальные мужские линии кремов и красок для волос. И если у нас, к примеру, пожилые мужчины нередко стесняются «молодиться» и закрашивать седину, то на Западе это в порядке вещей.
В России еще нередко в массовой психологии доминирует стереотип развязно-брутального мачо, который считает уход за собой и способность разбираться в моде «дамскими штучками», неприличными для мужчины. Но метросексуал, как просвещенный городской потребитель, уже в состоянии смело пойти за покупками для себя. Безоценочная нейтральность и концептуальная емкость свежей «этикетки» помогла многим мужчинам внутренне раскрепоститься. Вдруг выяснилось, что это очень удобно и интересно – быть метросексуалом: можно покупать себе одежду, косметику, интересоваться готовкой, помогать присматривать за ребенком – и при этом никто не ставит под сомнение твою мужественность.
– Были ли в истории моды аналоги или это приобретение сугубо нашего времени?
– Такие понятия возникали и раньше. Например, французский термин, который меньше известен, – это «бобо», аббревиатура от первых слогов «bourgeois-bohemien», буржуазный-богемный. Слово придумал Дэвид Брукс, выпустивший книгу «Бобо в раю» (2000). Но этот термин так и не привился. Это была попытка создать новое гибридное понятие, объединив прежние типажи «яппи» и «хиппи». «Бобо» – новые городские образованные менеджеры, они хорошо зарабатывают, что их связывает с «яппи», но вместе с тем они отдают дань новым «экологическим» ценностям. Как и богемная артистическая публика, они увлекаются походами на природу, восточной философией, медитацией, покупают себе органически чистые продукты, слушают восточную музыку.
Попытки назвать и определить мужские типы имеют весьма почтенную традицию. Так, в Англии XVIII века существовали «красавцы» и элегантные «макарони», любившие дерзкие сочетания цветов – лиловое с оранжевым, красное с зеленым. В эпоху французской революции были так называемые «инкройябли» – «невероятные» модники. Позже, на рубеже XVIII–XIX столетий, появились элегантные минималисты – британские денди. А во Франции еще существовали петиметры и светские львы – подобных обозначений в европейской моде всегда хватало.
– Являются ли современные метросексуалы продолжателями дендистской традиции?
– В каком-то смысле да. Но тогда дендизм поневоле придется понимать очень узко: как будто денди – просто человек, который обладает тонким вкусом и умеет разбираться в новинках стиля, придает значение собственному имиджу, уходу за телом. Хотя денди на самом деле представляет собой нечто большее: это холодная харизма, аристократическая манера поведения и индивидуалистическая идеология. Главное, что разделяет денди и метросексуала, – это момент нонконформизма. Потому что денди – это лидер моды. Он может себе позволить одеваться не так, как большинство. Это он создает правила, которым следуют другие модники. Денди – это авангардная фигура в истории моды. Дендизм – удел эстетов и одиночек, а метросексуализм – это явление массовое. Метросексуал, в отличие от денди, фигура конформистская, он следует законам массового вкуса. Он знает новинки, а сам особо ничего не изобретает. Он готов к компромиссу. Следует советам модных журналов, послушно идет на поводу у глянцевой прессы. Что посмотреть, в какой ресторан сходить, за него решают критики. У метросексуалов нет ярко выраженного и порой нахального индивидуального вкуса, любви к экспериментам, свойственным денди. Здесь проходит довольно четкая разграничительная линия между этими двумя понятиями.
– Для российской действительности понятие денди все еще актуально?
– Скорее нет, если всерьез рассматривать дендизм как комплексный культурный феномен, восходящий к XIX веку, и учитывать не только стиль поведения, но и другие параметры – минималистскую эстетику внешнего облика, склонность к иронии и розыгрышам, джентльменский кодекс чести, клубный досуг и т.д. Это все для России пока не слишком актуально. Дендизм – это феномен, который требует зрелого социума, то есть должно быть сложившееся общество со своими устоявшимися ритуалами. Недостаточно, если некий гипотетический денди будет блистать на светской арене. Должны быть люди, которые поймут тонкость его шуток, его язвительное остроумие, оценят детали его наряда. В России, особенно если говорить о наших весьма пестрых светских сборищах, зрелый социум еще не сложился.
Правда, сейчас возникает новая волна интереса к дендизму, поскольку это историко-культурная закономерность – на рубеже веков всегда обостряется интерес к фигуре денди. Ведь посмотрите на хронологию: исторически возникновение дендизма приходится на эпоху романтизма, период Браммелла – а это конец XVIII – начало XIX века; следующий всплеск – дендизм эпохи декаданса, Оскар Уайльд, Робер де Монтескью. Сейчас, на рубеже тысячелетий, мы снова вспоминаем о магии дендизма. Очевидно, в переходные эпохи обнажается кризис старых смыслов и обостряется потребность в новых формах. Поэтому фигуры, которые берут на себя лидерские задачи создавать новые формы в культуре, разрабатывать новый язык одежды и социальной саморепрезентации, востребованы, на них есть спрос.
В России подобные стилевые гуру особенно дефицитны. Если исходить из того, что у нас постепенно складывается капиталистическое общество, то проблема личного стиля встает перед мужчинами очень остро. Каким образом, скажем, одеться бизнесмену, когда он направляется на званый ужин или светскую вечеринку? Если поставить перед собой более сложную задачу, чем заявить о своей финансовой состоятельности, то недостаточно просто приобрести одежду дорогих марок. Или ограничиться тем, что называется total look, когда человек с ног до головы одет во все проверенное, консервативное или носит вещи от одного дизайнера. Это еще не гарантия того, что он произведет хорошее впечатление с точки зрения моды. И тут как раз на помощь приходит дендизм, который дает исторически испытанную респектабельную модель и поведения, и стиля, когда удается выглядеть достойно, по-джентльменски, но в то же время сдержанно, чтобы, с одной стороны, не возникал риск «потребления напоказ» и, с другой стороны – чтобы не выглядеть суетным богемным артистом, у которого ветер в голове и ни гроша за душой. Вот такой умеренный модус классической элегантности связан с дендизмом. Неудивительно, что он сейчас очень востребован.
– Светская жизнь, по крайней мере так это выглядит со стороны, приобретает отчетливые формы. То открывают гольф-поле, то презентуют поло-клуб. Может быть, искусственно, но видимость зрелого социума, о котором вы говорили, создается.
– Хочется верить, что при оптимистическом сценарии развития событий определенные формы цивилизованного досуга у нас сложатся. Пока что эти формы носят явно заемный характер и поэтому выглядят достаточно искусственно. Когда на колхозном поле подмосковного села Успенское, что рядом с Николиной Горой, проводится турнир по поло, где собираются дамы, которые ходят на высоких каблуках и демонстрируют бриллианты и немыслимые шляпки, потому что они где-то слышали, что на турнир по поло положено ходить в шляпке, это выглядит комично. Как говорят англичане, это «trying too hard» – слишком стараются. А как раз одна из заповедей дендизма – расслабленность, некоторая небрежность, и оттого, кстати, не нужно появляться на публике в новеньких, с иголочки, вещах.
И в сфере досуга и светской жизни все должно устояться, за всем должна чувствоваться своя традиция. Так, в России есть прекрасные традиции проведения досуга, например, долгие кухонные разговоры за бутылкой вина вечерами в дружеской компании или популярные в 60-е песни под гитару: это то, что возникало в свое время спонтанно в интеллигентских кругах и имеет свое органическое продолжение в современности. Причем популярность этих форм досуга не ограничена возрастной группой сверстников шестидесятников – сейчас на концерты барда Сергея Никитина ходит немало молодежи. Но, увы, свое редко считается престижным. Престижность сейчас в основном сводится к сфере потребления предметов класса люкс. Уметь поддержать разговор о марках дорогих вин, часов, яхт, лошадей – все это структурирует язык престижного мужского досуга. Опять же, как и в случае с метросексуалами, за этим стоят экономические механизмы.
– Кого можно причислить к классическим метросексуалам и денди?
– Из классических метросексуалов можно назвать имена Дэвида Бекхэма, Джастина Тимберлейка, Бена Аффлека, Брэда Питта и Хью Джекмена.
А в России существует такая форма дендизма, которую философы называют «кэмп». Это ироническая игра со стереотипами массовой культуры. Подобные игры налицо в современном искусстве перформанса, что как раз у нас развито весьма неплохо. Пример современного успешного концептуалиста, который специализируется на всевозможных перформансах, – художник Андрей Бартенев, человек, который настойчиво реализует свой собственный эстетический вкус. Этот индивидуальный вкус виден в его костюмах, в его выставочных проектах.
Если говорить о публичных политиках – думаю, Ирина Хакамада вполне отвечает образу современной женщины-денди, поскольку в ее облике чувствуется явная ставка на эстетику минимализма.
Однако это исключения, потому что, повторюсь, у нас нет зрелого социума с должным уровнем толерантности. Толерантность настраивает на восприятие индивидуальных новаций в искусстве и создает благоприятный градус для восприятия авангардной моды, иронии, розыгрышей и прочих эстетических игр. У нас, конечно, имеется достаточно подвижная и эклектичная арт-тусовка, но это всего лишь исходная среда. Есть политическая тусовка, и там несколько другие правила игры, но это совершенно не то же самое, что светское общество со своими традициями и ритуалами.
– Арт-сообщество и политическое сообщество не пересекаются?
– Иногда они пересекаются – в тех случаях, когда творческий человек находит общий язык с властью и согласен строить свою художественную политику, играя по законам власти. Пример – Марат Гельман, объединяющий в своем лице галериста и политтехнолога. Его деятельность как куратора – факт жизни не только артистического сообщества, но и политического тоже. Таких фигур много – возьмите депутата Мосгордумы Евгения Бунимовича, который и участвует в разработке законов, и умудряется проводить поэтические вечера, будучи вполне успешным во всех ипостасях. Или, допустим, образчик умелого менеджмента в сфере искусства – деятельность директора Московского дома фотографии Ольги Свибловой.
