Елена Кутловская
Крупный художник.
Фото Евгения Зуева (НГ-фото)
-Зураб Константинович, давайте начнем с простого вопроса. Где вы родились?
– В Тифлисе. Мама и папа ушли из жизни, но я им благодарен. Они меня хорошо воспитывали. Кстати, отец дожил почти до ста лет. И мы собирались справлять его юбилей здесь, в Москве. Но жизнь странная штука – он буквально накануне своего столетия простудился, тромб┘ И все! Знаете, мы в Тифлисе все вместе жили, в одной квартире с общим балконом, через который все ходили, с общей кухней, общим туалетом. Жили в доме, который строил мой дед, но не успел довести дело до конца, потому что в 37-м году его посадили, а потом расстреляли.
– Как власти объяснили семье, что упекли деда в тюрьму?
– Да кто кому что объяснял в 37-м году? Ведь тогда через одного сажали. Хобби у большевиков было такое (смеется) – людей уничтожать, чтобы места на земле было больше! (Улыбается.) Имейте в виду, я буду часто шутить, потому что нельзя жить в трагедии. Надо, чтобы вокруг был праздник!
– Но, когда посадили деда, вам, мальчишке, было не до шуток? Вы испугались?
– Сразу испугался. Но я вообще не из пугливых. Быстро пришел в себя. А вот бабушка была испугана так, что у нее вся жизнь перевернулась. У нее с тех пор очень изменилось отношение к политике государства, к коммунистам, к их лидерам. Про каждого члена политбюро она мне очень грамотно все объясняла. (Улыбается.) Про советскую систему я знал несколько больше, чем нам рассказывали официальные источники.
– Как родилось желание стать художником?
– Вы биографию мою писать хотите? (Смеется.) Мой дядя был очень талантливым художником. А еще он был очень спортивным и красивым мужчиной! Когда он шел по улице – женщины останавливались и долго смотрели ему вслед. Я думал, что, если начну рисовать, буду таким же красивым! Поэтому я и стал художником! (Смеется.) А если серьезно – то я всегда любил рисовать. Поступил в Тбилисскую академию художеств. Царь, между прочим, открывал по всей России художественные школы, и на Кавказе тоже. Более того, он платил за то, чтобы дети учились живописи. Поэтому в России, и в Грузии в том числе, было много способных к профессиональному рисованию людей.
– Почему вы выбрали Тбилисскую академию художеств, а не Московскую?
– Тбилисская академия была тогда очень сильной, потому что там преподавали выдающиеся педагоги. Это люди, которые вернулись из-за границы, им запретили жить в столице, отправили на Кавказ. Грузия сохранила их, дала возможность им вести педагогическую жизнь. И это сыграло очень хорошую роль для развития отечественного искусства. Почему я не уехал из Тбилиси? Потому что, благодаря вернувшейся из Европы интеллигенции, образовалось совершенно уникальное по своей интеллектуальной и творческой атмосфере место. В Тбилисской академии преподавали такие люди, как Джапаридзе, Шарлеман, Шухаев, Ахвледиани, Лансере. Они прошли европейскую школу, а я прошел как бы через двойной фильтр: через их европейский опыт и через их талант.
– Как вы попали в Москву?
– Как попал? Визу дали – и попал! (Смеется.)
– Что вам больше всего понравилось в советской Москве?
– Союз художников. Это была уникальнейшая организация! Между прочим, самая богатая в стране. При коммунистах художники умудрились создать капиталистическую структуру. В Союзе художников были хозрасчет и самоокупаемость. В итоге российской школе художественной сегодня все в мире завидуют. Такой насыщенной образовательной программы художников, которую выработала отечественная школа, нет нигде.
– Назовите пару молодых художников, которые бы достойно представляли нас в мире?
– Милая моя, не торопитесь оценивать творческий процесс. Надо прислушаться к времени – и оно назовет лучших. Но учтите, талантливый художник не обязательно должен оставить след в истории, его не обязательно будут покупать лучшие музеи мира. Это участь великих живописцев, но как распознать их среди множества дарований, которых мы видим сегодня? Учитесь ждать, пока время расставит все на свои места. А между тем что такое государственное богатство? Это музейные ценности прежде всего. В мою молодость публика была очень знающая. Она умела ценить искусство! Сейчас это качество в России утеряно. Без него невозможно понять, кто великий представитель искусства, а кто просто талантливый коммерсант.
В Париже есть традиция – каждые десять лет покупать для музеев художественные ценности. Французское правительство выделяет из бюджета огромные средства, потому что хочет видеть свою страну великой и процветающей.
Я помогал в одном из музеев Парижа делать экспозицию и понял: самые великие творения скульптуры и живописи принадлежали русскому искусству. Большевики все это разбазарили, а французы – собрали.
Запад понимает: искусство – это и наслаждение, и капитал, и государственное достояние. И борьба со злом.
Если вы в курсе, я недавно объявил, что посредством искусства буду бороться против терроризма. И против СПИДа.
– Грандиозные у вас планы!
– Каждый человек должен по мере сил и возможностей стараться помочь своим согражданам. Я стараюсь.
– Вы злой человек или нет?
– А как вы думаете?
– Я пока ничего не думаю. Мне интересно понять – вас столько ругают критики, называют бездарным. Помните, художники писали письмо в правительство, чтобы снесли памятник Петру, который построил Церетели? Вы мстите своим недругам?
– Художники никаких кляуз в правительство не писали – писали политиканы, которые преследовали свои политические и материальные интересы. Но я не собираюсь никому мстить. Не умею┘ (Улыбается.) Более того, я молюсь, чтобы критики так же яростно продолжали меня ругать в прессе и на центральном телевидении – это же лучшая реклама! Посмотрите, какие дома сейчас строятся вокруг памятника Петру? Самые дорогие. Это сегодня элитный район. Знаете, почему? Потому что из окна Петра видно.
– Вы могли бы сравнить свое творчество с творчеством Шемякина?
– Не понимаю, как можно кого-то с кем-то сравнить? У Шемякина свое мироощущение, свой почерк, своя манера объясняться с миром. У меня свой почерк. И свое видение прекрасного. Я шагаю по миру и по искусству широко – многим это не нравится┘ Когда коммунисты кричали сутками, что искусство создается исключительно для народа, то я от своего педагога Шухаева слышал другое: искусство делается личностью только ради искусства. Я эту мысль хорошо усвоил и еще ни разу в жизни от нее не отказывался. Говоря метафорическим языком – я по искусству шагаю ради искусства. И главное в моем движении вперед – свобода!
– То есть вы абсолютно свободны в творчестве?
– Абсолютно. И в творчестве, и в жизни. Посмотрите на пластику моих картин и скульптур. Я как вижу мир – так его и пишу. Ругают меня, хвалят, но я делаю, как хочу, потому что иначе не умею. И вот что я хочу сказать: в свободном творчестве нельзя искать пороки. Или какие-то недостатки, потому что свобода априори не может быть порочной!
– Многие ваши скульптуры, в том числе и одиозный Петр, довольно громоздки и не очень похожи на своих прототипов...
– (Перебивает.) Милая, вы так говорите, как будто рядом с ним жили! А я ведь не Петра ваял, а целую эпоху.
– Художники обычно натуры неспокойные и конфликтные. А вы?
– Ой! Никогда ни на какой конфликт никто меня не спровоцирует! Даже когда самые страшные корреспонденты задавали мне ужасные и некорректные вопросы – я был спокоен.
– Кого вы имеете в виду, говоря о «страшных корреспондентах»?
Фото Евгения Зуева (НГ-фото)
– У вас есть все – награды, поддержка власти, поклонники творчества, признание за рубежом. Вам не скучно жить в окружении всего этого?
– Нет, не скучно. К тому же у меня уйма проблем. Что касается наград, признания – это приятно. Но ни один человек не живет только этими «радостями». Я утром открываю глаза – снег, солнце! Вот от этого я действительно получаю массу положительных эмоций! Я чувствую в этом жизнь! Чувствую, что жив! И вокруг меня – природа, друзья┘ Дочка, внук┘ Я работаю в академии, которой исполняется 250 лет! Я создал Музей современного искусства в России – почему не слышу от вас слово «спасибо»? (Смеется.) У меня куча идей в голове, и это так здорово – их реализовывать! Я сегодня утром нарисовал картину – деда с бородой – и был так счастлив! Ой, как я всех любил! Потом пошел в душ... Да! Еще я штангой много занимаюсь.
– Неужели руки художника должны быть крепкими и мускулистыми, как у культуриста?
– А почему художник должен быть хилый? Кто постановил, как должен выглядеть художник? Какая партия и какая организация? Да как хочет, так пусть и выглядит!
– Вы сейчас являетесь членом Общественной палаты. Что это вам дает как художнику?
– Когда-то я был депутатом. И в один миг понял, что кроме болтовни ничего не делаю для общества. Я ушел из депутатов. Причем, уходя, всем громко сказал: пусть все люди занимаются своей профессией, и в этом они будут более полезны государству. Когда меня выбрали в Общественную палату – мне было приятно, и я подумал: может быть, здесь смогу что-то для людей сделать. И первое, что предложил, – утвердить закон об авторском праве. Предложил закон о меценатстве. Благотворительность во всем мире играет огромную роль и имеет во всех западных парламентах законную поддержку. У нас подобных законов еще нет. Конечно же, я буду бороться за корпоративные интересы художников, чтобы все они без исключения имели свою поликлинику. Необходима собственная материальная база для стипендий молодым и талантливым ребятам.
– Верите, что все это у вас получится?
– Почему нет? Я хочу так шагать по жизни, чтобы людям помогать. Помогать – это моя натура. Я таким был с детства. Это – гены.
– Ваши любимые книги?
– У меня есть две любимые книги, которые я всю жизнь чту как кодекс – это Библия и «Витязь в тигровой шкуре» Шота Руставели. Это мое духовное «питание».
– Есть в жизни то, что вы осуждаете?
– Еще никому не удалось изучить до конца мозг человека, тем более мозг художника, поэтому не стоит осуждать то, что нам неведомо. Мне смешно, когда корреспондент уверенно пишет свое мнение о другом человеке, о его искусстве, о его жизни. Это знаете как называется? Позор. Откуда ты знаешь, как устроен другой? Как ты можешь его судить?
– Давайте представим, что к вам подошел Путин и сказал: «Зураб, вы – ужасный художник». Ваша реакция?
– Я так отвечу. Мудрые люди никогда не оценивают искусство. Это привилегия времени. И больше ничья!
