Елена Кутловская
Алексей Учитель: 'Для меня фильм – живое существо. Это мой ближайший родственник'.
Фото Фреда Гринберга (НГ-фото)
-Алексей, ваши фильмы переполнены внешними эффектами, вас за это ругают критики, обвиняя в излишней «красивости». Как вы сами относитесь к визуальным изыскам?
═
– Я очень люблю внешние эффекты. Но если они на пользу. Иногда ими злоупотребляют. Что касается меня, я действительно придаю визуальной стороне в своих картинах большое значение, а так как я сам в прошлом оператор, то я изображение не просто люблю. Это для меня одна из важнейших функций в кино. И я отношусь к той категории режиссеров, которые обсуждают с оператором каждый кадр.
Если под внешними эффектами иметь в виду взрывы, столкновение машин или метеорита с Землей – это вещь хорошая, но пока не для моего кино.
═
– А вы не хотите снять блокбастер?
═
– Очень хочу. Когда-нибудь я обязательно сниму комедию положений, блокбастер и психологический триллер, но пока интересных сценариев мне не попадалось.
═
– На своем сайте вы пишете о картинах Ханеке, Шеро и Альмадовара. Вас восхищает, что там столько «непредсказуемого, животного». Что имеется в виду?
═
– В тех картинах, которые я назвал на сайте, рассказываются истории не о каких-то особенных личностях, а о людях, «вырванных» из толпы. В них ничего особенного нет, они обычные и даже на первый взгляд скучные. Но когда ты начинаешь в этом «вырванном» материале рыться, то понимаешь, что страсти-то там нешуточные: и животные, и чувственные, и психологические, и какие угодно. Такое кино мне интересно. Для меня основной критерий в выборе актера на роль – что это за человек. Он может быть очень талантливым актером. Но меня волнует другое: какой он в реальности? Как он чувствует эту жизнь и окружающих его людей? Моя задача найти актера, который бы по своим человеческим характеристикам был близок образу, написанному в сценарии.
И еще: мне важна история не знакового человека, а самого обычного, потому что, как бы это ни было парадоксально, оказывается, что именно в самых «обыкновенных» и на первый взгляд заурядных людях – столько всего странного и еще непознанного!
═
– Тогда как отнестись к персонажам из ваших картин – «Мания Жизели», «Дневник его жены»? Вряд ли Бунина можно назвать рядовым персонажем, «вырванным» из толпы.
═
– Вы правы. Но эти картины я снял какое-то время назад. Они мне очень дороги и близки, но режиссер должен развиваться и пробовать себя в очень разных жанрах, стилях... Когда я снимал «Дневник его жены», я всячески верил, что снимаю фильм не о Бунине. Да, думал я, есть такой великий русский писатель, который как человек чем-то мне понятен, чем-то нет. Да, он мне очень интересен. Я его люблю – и это очень важно, потому что, если я не буду любить своего героя, я не смогу снимать о нем картину. Но если бы, когда я снимал «Дневник его жены», у меня в мозгах все время шевелилось одно: «Бунин, Бунин, Бунин», – я бы точно ничего не смог сделать. И тогда я нашел выход – стал рассматривать Бунина сквозь фигуру Андрея Смирнова, который его играл.
═
– Андрей Смирнов, режиссер «Белорусского вокзала», говорят, личность сложная и противоречивая, к тому же он папа Дуни Смирновой. Так что он явно не человек из толпы, а скорее культовый персонаж современной кинокультуры.
═
– Поэтому именно он был выбран на главную роль в моем фильме «Дневник его жены». Кстати, Андрея Сергеевича Смирнова я знаю довольно давно, и именно его личные характеристики сыграли в картине о Бунине ключевую роль. Смирнов хорошо знает творчество Бунина, его личностные характеристики┘ Когда Андрей Сергеевич начинал изображать Бунина – тут же возникала фальшь! И наоборот, когда он переставал его играть и становился собой, но в тех обстоятельствах, в которые попадал Бунин, – возникала, как мне кажется, правда. Появлялись и непредсказуемость, и животные страсти, и что угодно┘ Это парадокс, но именно из личности Смирнова вырастала настоящая правда о писателе Бунине.
А вот еще пример. Скажем, в фильме «Прогулка» Ира Пегова на все сто процентов вписалась в натуру героини сценария.
═
– Как вы нашли Пегову? В театре у Фоменко она была занята крайне мало, крупных ролей у нее тогда не было.
═
– Ну вот как-то нашел┘ Но я ее нашел на фильм «Космос как предчувствие», который должен был сниматься раньше «Прогулки». И Ира была утверждена. Но ситуация резко поменялась. Женя Миронов был занят в телесериале «Идиот», и пришлось поменять местами очередность съемок моих картин. А вот героиню для «Прогулки» я искал очень долго. Никак не мог выбрать и в последнюю секунду спросил у своей ассистентки: «Ну кого мы еще не пробовали, по-моему, Пегову?» Хотя она по габаритам своей фигуры ну никак не вписывалась в образ, который был в сценарии. И я от отчаяния сказал: «Ладно, зовите Пегову сюда». Она пришла. Пробы прошли замечательно! И я подумал: черт с особенностями ее внешности – через 10 минут фильма на это никто не будет обращать внимание┘
═
– И именно колоритная внешность Ирины Пеговой, почти кустодиевская, придала фильму особый шарм┘
═
– Парадоксально, но именно это и оказалось той изюминкой, которую я искал, но никак не ожидал найти в Ире. Видите: иногда отрицательные стороны превращаются в положительные. Вообще это очень хороший принцип: надо уметь превращать недостатки в достоинства. Хотя мне вся группа говорила, что я сошел с ума, утверждая Пегову на главную роль, но я утвердил. Интуитивно ощущая, что так надо! И оказался прав. Поэтому особенно хочу подчеркнуть: интуиция – основное качество режиссера.
═
– Вы утверждаете, что настоящее кино – это «вырванная» из жизни натура, иначе говоря, правда. Но, с точки зрения обывателя, все, что происходит в кино, – ложь, и не более того.
═
– Не согласен. Я создаю в кино тот мир, в котором сам хотел бы существовать. Да, я создаю ситуацию выдуманную. Но это не означает, что она лжива. Я в процессе съемок превращаюсь в участника жизни, о которой рассказываю. Хотя во время творческого процесса художник практически никогда не ощущает грани между вымыслом и реальностью. Иначе он – не художник┘
═
– Дуня Смирнова заканчивает съемки собственного фильма. Она – режиссер, а вы – ее продюсер. Как вы думаете, Дуня будет продолжать писать для вас сценарии?
═
– Это была моя идея, чтобы Дуня стала режиссером. Она написала сценарий, и я ей, между прочим, надеясь на отрицательный ответ, предложил стать режиссером фильма по ее собственному сценарию. Дуня несколько дней подумала и решила, что все-таки будет снимать. На что я ей сказал: «Учти, как только ты начнешь работу в качестве режиссера, твоя жизнь резко поменяется. И в творческом смысле, и в бытовом. На сто процентов изменятся отношения с семьей, с родными и близкими. На них не будет хватать времени. И еще: даже если ты снимешь отвратительный фильм (во что я не верю), ты все равно не остановишься и начнешь делать следующую картину. Потому что кино – это тяжелая и хроническая болезнь. Возврата к прошлому не будет!» (Вздыхает.) Так что скорее всего я Дуню как сценаристку потерял для себя. Правда, у нас есть несколько замыслов и Дуня мне обещала, что как только закончит съемки – сядет писать для меня сценарий. Посмотрим┘ Но я прогнозирую, что это вряд ли случится.
═
– Вы не боитесь творческих провалов?
═
– Я их пока не испытывал. Я просто не знаю, что это такое. Все мои фильмы очень успешны, все получают много премий┘ Но скажу честно, что очень боюсь испытать провал! Это будет для меня тяжелым испытанием.
═
– Можете ли вы сказать, что надоели себе со своей бесконечной успешностью?
═
– Меня не очень любит критика, часто ругает. Иногда я ненавижу себя в быту... Я страшный зануда. Я могу ворчать на всех и вся! А когда я начинаю снимать кино – для меня ничего, кроме этого, не существует. Я забываю про родных. Меня это потом начинает страшно угнетать, особенно в связи с моим младшим сыном, которому 13 лет. Я чувствую, как он тянется ко мне, хочет общения – а у меня нет на него времени. Я в вечной суете, будь она┘ Но я себе пока не надоедаю. Более того, честно скажу: мне в себе нравится, что я не боюсь делать резкие повороты в кинематографической стилистике. Если я сумею это качество сохранить – вряд ли я себе надоем! (Смеется.)
═
– Вы кричите на актеров во время съемок?
═
– Нет. Для меня актер – это святое! И все, кто со мной работает, знают: актера никто не имеет права ни в чем упрекнуть, даже если он не прав в каких-то вещах┘ не будем уточнять в каких. Почему я так оберегаю актера? Потому что от него зависит все! Какую бы замечательную мизансцену ни построил я, какой бы гениальный кадр ни снял оператор – если в кадре не будет жизни, не будет ничего. А жизнь в кадр привносит только актер! От его эмоционального состояния зависит все! А у актера часто бывает что-то не в порядке в личной жизни, где-то еще┘ И если я начну давить на них режиссерским прессом – будет просто беда! Хотя┘ иногда я, к сожалению, кричу. Даже матом ругаюсь на площадке. Я не самодур и стараюсь держать себя в руках. Но если нарушен замысел кадра – да, могу наорать, потому что считаю преступлением по отношению к кино, к работе нашего коллектива «искажать» и пусть невольно, но деформировать смысл даже самого маленького эпизода. Потому что для меня фильм – живое существо. Это мой ближайший родственник. И если кто-то на него замахнется и не дай Бог сделает ему больно – я запросто могу дать в глаз!
═
– Критики трактуют творческие произведения на все лады, иногда благодаря их стараниям фильм, книга или спектакль на долгие годы оказывается «в сетях» ложного смысла. Пушкин, понимая это, в свое время захотел написать предисловие к «Борису Годунову», чтобы объяснить, о чем его пьеса. А что вы хотели сказать своим последним фильмом?
═
– (Улыбается.) Ну┘ Пушкин┘ А я сейчас буду дурака валять! Все, что мы сделали, – на экране. Смотрите!
═
– Мое ощущение: этот фильм – ностальгия по шестидесятым.
═
– Нет, я абсолютно не ностальгировал по тому или иному времени, причем ни в одном из своих фильмов. Я всегда снимаю кино – и «Космос» не исключение – о человеческих взаимоотношениях. Иногда странных, иногда простых. Для меня исторический фон – вторичен. Это всего лишь время, в котором мои герои существуют, но не более того. Даже проход Гагарина с рапортом к Хрущеву – для меня не исторически важный факт, а важная эмоциональная нота. Я хотел одного: чтобы зрители не вспомнили 30-е или 60-е годы (хотя это их личное дело), а чтобы в тот момент, когда Гагарин идет по красной дорожке, у них перехватило дыхание.
═
– У зрителя должно перехватить дыхание?
═
– От гордости, от какого-то особенного переживания всего происшедшего до полета Гагарина в космос и после него. Я должен зрителя, сидящего в зале, как-то «повязать», а «повязать» я его могу только одним способом: если он, глядя на экран, будет не наблюдать, а участвовать в моей киноистории. То есть зритель должен переложить на себя какую-то часть того, что видит в фильме.
═
– Может ли переложить на себя историю, показанную в «Космосе как предчувствие», 17-летний парень? Он же скорее всего не знает, кто такой Хрущев, кто такой Гагарин...
═
– Да наплевать на Хрущева! У каждого есть мечта: скажем, поехать за границу. Или заработать миллион. Или прославиться. То же самое есть в «Космосе». Там есть мечта, а мечта – это всегда стремление к заоблачному, и не важно, осуществима ли она. Но любую мечту легко спроецировать на себя и подростку, и человеку зрелому. Потому что мечте все возрасты покорны. Равно как и любовную коллизию каждый может спроецировать на собственную жизнь: он ее любит, а она вдруг полюбила другого┘ Эта ситуация известна каждому поколению!
═
– То есть романа со знаменитой «оттепелью» шестидесятых у вас не было?
═
– Нет, романа не было, но чисто рационально я понимаю: достижения того времени заставляют всех нас волноваться и сегодня, в том числе и первый полет человека в космос. Все это не исчезло, все это и сегодня продолжается.
═
– Что именно продолжается?
═
– Я совершенно искренне считаю, что полет Гагарина и все происшедшее в 61-м году – это предвестник перестройки. И речь не лично о Гагарине, а о самом полете в космос – это настолько «свернуло» тогда людям мозги, что возврата назад быть не могло. Когда я смотрел хронику и искал кадр, где Гагарин идет по ковровой дорожке с развязанным шнурком, я обнаружил еще один любопытный кадр: огромная толпа тяжело дышит, вся вздымается, и несколько милиционеров ее с трудом сдерживают. Потом входит Гагарин, люди становятся слегка безумными┘ Но те лица, которые я видел в кадре, – это не просто лица людей, которые безумно рады увидеть Гагарина живьем. Это лица очень свободных людей. И по ним я «прочитал»: полет Гагарина «пробил» наши мозги. Правда, реакция оказалась замедленной и проявилась со всей силой спустя много лет.
═
– Давайте уточним, вы говорите о горбачевской перестройке или о ельцинских преобразованиях?
═
– Я имею в виду время реального слома «системы», когда мы с вами смогли свободно говорить обо всем, не таясь, все читать, все смотреть┘
═
– Простите, я задам довольно щекотливый вопрос - каковы ваши взаимоотношения с ложью?
═
– Я вообще-то когда вру – краснею. И если начинаю говорить неправду, многие – моя жена точно – это чувствуют. Конечно, я иногда подвираю. Наша жизнь такова, и мир кино требует особой изощренности, изворотливости. Кстати, последнее – неотъемлемая часть нашей профессии.
═
– Политика для вас как для художника – это дело первоочередное, связанное с творчеством, или вы человек аполитичный?
═
– Политика связана с нашей жизнью и соответственно с кинопроцессом. Кинопроцесс – это деньги. А где деньги – там политика.
═
– И последний вопрос. Вы – как личность и как творческая единица – сильно отличаетесь от других людей?
═
– Внешне ничем. По человеческим характеристикам имею больше недостатков, чем достоинств. Надеюсь, что мое главное отличие от других в том, что я делаю на экране.
