Ольга Дунаевская
Андрей Бабель в спектакле по Исааку Бабелю.
Фото автора
– Андрей, расскажите о вашей семье. Я знаю только, что, когда Исаак Бабель был арестован, у него осталась молодая жена и маленький ребенок.
– Да, молодой женой была моя бабушка – Антонина Николаевна Пирожкова, а маленьким ребенком – моя мама, которой тогда было два года. Бабушка не типичная жена писателя, она всегда старалась быть самостоятельной. Работая главным конструктором Метростроя, она проектировала такие станции, как «Павелецкая», «Киевская», «Маяковская». Преподавала в МИИТе и является автором единственного в России учебника по строительству метрополитена. Выйдя на пенсию, она занялась изданием книг Бабеля. Это было невероятно трудно. Собирала материалы, дневники, написала воспоминания, которые сейчас вышли на многих языках.
– Когда она их писала?
– В семидесятых, но постоянно дополняла, и не так давно в Нью-Йорке прошла презентация первого полного издания на русском языке. Его подготовило американское издательство «Слово-Word», в России же книга пока не выходила.
– Архивы КГБ были открыты – пробовали ли вы найти те 24 папки с рукописями Бабеля, которые пропали при обыске?
– Бабушка пыталась делать это многие десятилетия после реабилитации Бабеля. Писала в КГБ, и в середине 80-х к ней даже пришли оттуда с визитом – выразить соболезнования. Делались эти попытки и из США: известный американский книголюб Тоби Хольцман связывался с русскими властями по поводу исчезнувших бумаг. Но на все официальные запросы ответ был один: в архивах КГБ документов нет. Поскольку повсюду нужны личные связи, заявка вдовы или родственников мало что значит. Я думаю, что в архиве КГБ папок действительно нет, возможно, они были кем-то запрошены. Был ли это сам Сталин или кто-то еще? В России существует также Президентский архив, и он до конца не изучен. Бумаги могли быть и сожжены, хотя официальных данных об этом нет.
– Кто ваша мама?
– Мама по образованию архитектор, работала дизайнером промышленных интерьеров. Сейчас на пенсии. Живем все вместе с моей женой и сыном в пригороде Вашингтона.
– Кто из вас первый эмигрировал?
– Первым был я. Приехал в начале 90-х по культурному обмену. В Москве у нас с Давидом Шнейдеровым был Театр камерных форм. Время тогда было сложное, интерес к театру пропал – к счастью, это долго не продлилось. В Америке же мне постоянно предлагали ставить, преподавать, играть.
– Кто вам помог с театром деньгами?
– Джеймс Пикок – он председатель нашего совета директоров. Помогают гранты от фондов. Частные лица. Бизнес-компании. Билет в театр стоит 30 долларов, это приносит дополнительный доход.
– Почему театр носит имя Станиславского?
– Потому что собралась группа людей, которая занималась по системе Станиславского. Его имя объединяет театральные культуры разных стран. Мы хотели этим подчеркнуть не то, что мы национально русский театр, а то, что традиция, из которой мы исходим, международная и, конечно же, соединяет русскую и американскую театральные культуры.
– Кто адаптирует для вас тексты?
– Мой бывший коллега по Американскому католическому университету – я там преподавал актерское мастерство – Роланд Рид при моем участии. Наш театр синтетический; слово соединяется с движением, пантомимой, вокалом, балетом. Поэтому готовые пьесы и инсценировки нам не годятся.
– Театр находится в очень престижном районе – аренда помещения дорогая?
– Очень. Но место красивое, удобное, близко от метро. Зритель знает к нам дорогу. Вообще второго такого театра в Вашингтоне просто нет. Зал небольшой – на 120 мест, уютный, сцена сливается со зрительным залом, возникает чувство общения актеров со зрителями.
– В антракте я слышала только английскую речь. Кто ваш зритель?
– Мы никогда не рассчитывали на русскоязычную публику. Вашингтон – интернациональный город. Но кто бы к нам ни пришел – он поймет спектакль, помогут пластика, движение, выразительность интонации. Русского зрителя мы очень любим, но если бы мы рассчитывали только на него, долго бы не продержались.
– У актеров прекрасный вокал.
– Да, американцы вообще сильны по этой части. В детстве многие проходят через церковные хоры; очень развит жанр мюзикла.
– Ваши актеры вынуждены подрабатывать или вы платите достаточно, чтобы они могли не работать барменами и официантами?
– Ядро театра – шесть членов труппы и студийцев – работают только здесь. И мы этим гордимся. Кроме них, есть приглашенные, те, конечно, подрабатывают.
– Кто актеры театра по национальности?
– Актеры американцы, но самого разного происхождения; есть среди них русские, грузины, словаки, испанцы, итальянцы, японцы.
– Сколько спектаклей вы выпускаете за сезон?
– Четыре основные постановки идут на большой сцене, кроме того, лучшие спектакли возобновляем – «Идиот», «Фауст», «Дон-Кихот». Обычно еще есть один детский спектакль, не так давно это была «Каштанка». Сейчас обдумываем постановку «Маленького принца» и «Алисы в Стране чудес». Но, к сожалению, с экономикой и политикой ничего хорошего пока не происходит, а это сказывается и на положении театра: за последнее время состав наш сузился, да и спонсоры нам легче откажут, чем, например, Центру Кеннеди, ведь спонсорство идет из фондов, которые зависят от биржи.
– Как вы подбираете репертуар?
– Основа нашего репертуара – мировая классика. Ее в Вашингтоне не шибко ставят. Здесь можно посмотреть не «Дон-Кихота», а мюзикл «Человек из Ламанчи». А Пушкина, Достоевского, Гоголя уж точно не увидишь больше нигде.
– Кто делает музыкальное оформление?
– Обычно я.
– Как актер вы много заняты?
– Я играл Моцарта в «Маленьких трагедиях», Санчо Панса в «Дон-Кихоте», Рогожина в «Идиоте», Тригорина в «Чайке», сейчас играю в моноспектакле по рассказам Бабеля «Как это делалось в Одессе». Премьера прошла в прошлом году, когда Бабелю исполнилось бы 110 лет. К его творчеству я обратился впервые – мне все казалось, что время не пришло. Хотя прозу Бабеля всегда считал предназначенной для сцены и давно интересовался театром одного актера: с детства помню исполнение его рассказов Дмитрием Журавлевым, подростком видел «Гоголя и Бабеля» Сергея Юрского. Кстати, еще при жизни деда его рассказы со сцены читал Леонид Утесов. Театр Бабель, несомненно, любил. Уже в зрелые годы им написаны пьесы «Мария» и «Закат», есть рассказ на театральную тему. Вообще его произведения очень сценичны и кинематографичны – об этом не раз говорил Сергей Эйзенштейн.
Вашингтон–Москва
