Вероника Чернышева
Николай Пигарев – правнук прославленного поэта.
Фото Артема Житенева (НГ-фото)
- Николай Васильевич, расскажите о семейных реликвиях, которые удалось сохранить.
- Очень многое мы перевезли в Овстуг - это брянское имение Тютчевых. Там во время революции дом был ликвидирован полностью, поэтому многое из того, что хранилось в семье, было передано на восстановление музея. Рисунок Нестерова с изображением Елизаветы Федоровны остался у меня.
- С этим рисунком связана какая-то история?
- Да. Мне исполнялось 10 лет. В усадьбу Мураново приехал художник Нестеров. Мама отозвала меня и предупредила, что Михаил Васильевич собирается подарить мне рисунок... Чтобы я не вздумал сделать недовольного лица. Я послушался. Так у меня появился портрет моей крестной - великой княгини Елизаветы Федоровны. Хотя на нем и нет надписи, сходство удивительное... Нестеров изобразил ее с нимбом за 60 лет до официальной канонизации.
- Елизавета Федоровна сыграла какую-то роль в вашей жизни?
- Она хранила усадьбу, я в это верю. Недавно я получил газету из Краснодара, там статья с заголовком "Ангел-хранитель никогда не покидал Муранова". Это интервью с настоятелем церкви, бывшим, кстати, в свое время и сотрудником мурановского музея, отцом Феофаном. Он тоже говорит о том, что Елизавета Федоровна поддерживала наше семейное гнездо, оберегала. После революции часто возникали предложения расформировать музей, сделать из него детский сад, например, но все это как-то само собой отпадало. Не удалось сохранить только внутреннее убранство мурановской церкви, где в 1910 году венчались мои родители, в ней же и меня крестили. Во времена колхозов из нее сделали овощехранилище. Сейчас она восстановлена, там крестили одного из моих четырнадцати внуков.
...А Мураново уцелело, хотя из документов и писем, связанных непосредственно с царской семьей, осталось мало что. Многое пришлось уничтожить, когда мы ждали единственного обыска, который так и не состоялся. В чудесное покровительство моей крестной матери я стал верить только спустя годы, а тогда, ребенком, я, конечно, ни о чем таком и не думал. Быть может, мать моя, Екатерина Ивановна, всегда что-то подобное ощущала. О великой княгине она всегда отзывалась с большим почтением и часто рассказывала, как она приезжала крестить меня в Мураново без всякой свиты, с одним только сопровождающим....
- У вас сохранились что-то от крестной?
- Из реликвий у меня сохранилась маленькая икона с надписью на обороте "Маленькому Николаю от крестной матери Елизаветы".
- А фотографии царской семьи у вас откуда? Это тоже семейный архив?
- Они появились у меня почти случайно, я читал какую-то газету и вдруг увидел там эти фотографии, на которых, в частности, изображена моя тетушка. Я начал разыскивать автора, чтобы узнать откуда у него фото, которые когда-то были в нашем семейном архиве. Когда я его разыскал, он повел меня в архив Октябрьской революции, там мне и подарили их. Кстати, там же я видел много других семейных фотографий, откуда они там взялись - бог весть, но эти две мне подарили.
Сохранилась еще икона, где изображены святые Ольга, Татьяна, Мария и Анастасия. Трудно понять, почему именно эти святые, друг к другу отношения не имеющие, на одной иконе. Эта икона была подарена дочерьми Николая Второго моей тетушке Софье Ивановне Тютчевой. Она не смогла остаться при дворе из-за неприятия Распутина, получила отставку, а они подарили ей такую икону. Видимо, специально заказывали. А так больше ничего и не сохранилось.
- У вас в детстве было ощущение избранности, причастности к чему-то великому?
- Ощущал ли я себя потомком поэта? (Смеется.) Нет, не ощущал. "Тютчевизмом" я был пропитан. Все детские воспоминания связаны с усадьбой в Муранове. Я до 16 лет жил там, во флигеле при музее. Помню, как приходили пионеры. Мне тогда доверяли вести экскурсии по усадьбе. Работал на общественных началах.
- Вас представляли экскурсантам как потомка Федора Тютчева?
- Нет, они не знали... Но я старался, чтоб им было интересно. Больше всего любил показывать потайной ящичек в письменном столе. А еще была диковина - чесалка для спины в виде белой костяной руки на длинной черной палке. Рассказывал все, что знал об усадьбе, до Тютчевых она принадлежала Боратынским, читал стихи Боратынского, Тютчева...
Как-то во время экскурсии я начал читать стихотворение "Люблю грозу в начале мая", дошел до последнего четверостишия: "Ты скажешь: ветреная Геба, / Кормя Зевесова орла, / Громокипящий кубок с неба, / Смеясь, на землю пролила".
Прочел и осознал вдруг, что слов этих никогда не понимал. А пионеры тем временем, стали спрашивать, кто такая Геба. Я предположил, что это какая-то неумелая птичница Зевса. Схитрил, начал читать что-то другое, где все слова были понятны.
- Вы помните, как учили стихи Тютчева впервые?
- Я никогда не учил их специально, просто знал откуда-то. Ведь ни Кирилл, ни я ни дня не учились в школе, мы получили прекрасное домашнее образование. У нас была гувернантка Елизавета Александровна Шредерс, нашим обучением занималась она и мама. Мама учила музыке и французскому. И, знаете, когда пришло время выбирать профессию, я еще думал, чем заниматься - биологией или музыкой. Но потом решил, что консерваторию я все-таки не потяну.
- А были случаи, когда имя Тютчева вам помогало?
- Иногда мешало дворянское происхождение, а имя Тютчева, наоборот, помогало. Я ведь дворянин и по отцу тоже. (Над входом в спальню висит фамильный герб Пигаревых. - В.Ч.) Папа служил секретарем у великой княгини Елизаветы Федоровны. Когда где-нибудь приходилось указывать род занятий родителей до 1917 года, я писал: "Отец - секретарь ряда благотворительных организаций". Хорошо, что никому в голову не приходило интересоваться, кто эти организации возглавлял... Конечно, имя Тютчева помогало. Достаточно было уже того, что в воспоминаниях Бонч-Бруевича, вышедших тогда, когда могли возникать проблемы из-за дворянского происхождения, было указано, что Тютчева очень любил Ленин и даже хранил томик стихов на прикроватной тумбочке.
Когда я пришел поступать в МГУ на биологический факультет, нужно было заполнять анкету. В графе "социальное происхождение" я написал - "дворянское", в автобиографии указал, что являюсь правнуком поэта Тютчева. Вызвали почти сразу, сказали: вы нам не подходите. Я был возмущен, писал письма в Наркомпрос, выяснял почему пожизненное право пользоваться усадьбой Тютчева у меня есть, а права поступать в университет имя предка меня почему-то лишает. С ответом тянули.
- И чем все кончилось?
- Я оказался в Тимирязевской академии. Там в анкете для поступающих графы "происхождение" не было. Экзамены сдал успешно, на всякий случай комиссию о дворянском происхождении предупредил, поступил.
Вызвали меня только на третьем курсе и отчитали за то, что я скрыл от приемной комиссии свое происхождение, угрожали на этом основании исключить из академии. Я возразил, ведь специальной графы в анкете тогда не было, а о том, что я правнук Тютчева, я предупреждал. Все уладил секретарь приемной комиссии. Он объяснил, что прямому потомку Тютчева не было смысла скрывать дворянское происхождение. Это факт общеизвестный.
