Благодарим, волшебница!

Голос Зары Долухановой для меня - голос из детства, ее образ связан с воспоминаниями о родительском доме. Более того, мне страшно повезло - я успел услышать ее живьем. Ее концерт в Ярославской филармонии в 1981 году застыл в памяти как обыкновенное чудо.

Это имя всегда произносилось в нашем доме с каким-то таинственным благоговением. Ее царственный облик с гордо посаженной головой соединился в детской фантазии с изображением недосягаемой Нефертити и в то же время с милой девочкой Золушкой из сказки Перро - первой оперой, подаренной мне на пластинках одной из бабушек, оказалась россиниевская "Ченерентола".

До сих пор трудно постигнуть, как в те "глухие" в отношении стиля 50-е Долухановой удалось так верно "поймать" и передать (даже вопреки грубоватому оркестру) коренную сущность россиниевского стиля, потрясающую "шампанскую" виртуозность, легко преодолевающую законы земного тяготения.

Сейчас, в эпоху неистовой Чечилии Бартоли и модных аутентичных певиц с хоровыми голосками, когда уже отпели свое "старые соловьи" Хорн и Берганса, феномен колоратурного меццо Зары Долухановой все равно продолжает будоражить воображение - столь эталонного голоса в России больше не было и пока не предвидится. Никто у нас так инструментально тонко и по-ювелирному изысканно не пел барочную музыку, Баха, Генделя, Моцарта.

Ее пение не только развлекало или услаждало - оно просвещало и воспитывало (пышному успеху на оперной сцене, а ее безуспешно приглашали петь Амнерис даже в "Ковент-Гарден", Долуханова предпочла тернистую карьеру концертной и радиопевицы). Никто из вокалистов, кроме нее и, пожалуй, Вишневской, так отчаянно смело не бросался в пучину современной музыки. Прокофьев, Шостакович, Гаврилин, Щедрин - все это благодаря Долухановой было пето-перепето, как какое-нибудь бельканто. Ей, скрипачке и пианистке по первому образованию, были неведомы интонационные проблемы, и можно только представить, как здорово она могла бы петь Шенберга и Берга, Шнитке или Губайдулину.

В жизни все кончается - и все начинается вновь. Судьба Долухановой сплошь и рядом состоит из таких "концов-начал". Почувствовав над собой власть голоса, она бросает скрипку и устремляется в этот захватывающе авантюрный путь. А в начале 60-х решает из меццо стать драматическим сопрано - и становится и поет сестру Анжелику, Тоску, Манон, Норму, Аиду, оркестровые песни Рихарда Штрауса. И вот уже прощальный концерт весной 1983-го... А прийти в один прекрасный день педагогом в Гнесинку - разве это не начало? Или ее картины и натюрморты - разве это не другая жизнь? И сколько у нее таких жизней? Кто знает┘