Вера Камша - Алексей Николаевич, известно, что вы очень много делаете для сохранения наследия отца.
- Совершенно верно. С именем отца связано много интересных работ, не хотелось бы, чтобы об этом забыли. К примеру, Николай Евгеньевич - единственный из советских архитекторов получил премию за участие в 1929 году в крупнейшем международном конкурсе на проект маяка - памятника Колумбу в Санто-Доминго. Интересно, что маяк ему приснился. Утром он набросал несколько вариантов, но почетную премию получил именно приснившийся маяк.
А спустя совсем немного времени отца арестовали. Тогда арестовать и осудить человека можно было без всякого повода. Это была кровавая лотерея. Кого-то пронесло. Кто-то, почуяв неладное, быстро собирался и уезжал. Иногда это помогало, чаще - нет. Первыми погибали лучшие: ученые, художники, писатели, актеры┘ Мой отец не был исключением. Его арестовывали несколько раз, а в промежутках между арестами он еще ухитрялся работать. Судьба иногда шутит довольно жестоко. Отцу пришлось какое-то время провести в заключении в здании на Литейном, которое он некогда проектировал.
- Вы хорошо помните то время?
- Я все помню, даже то, что лучше забыть. Пришли, арестовали отца, мать, сестру. Спросили, сколько мне лет (мне было около пятнадцати). Я ответил, они сказали: "Можете не одеваться", - и ушли, а я остался. Месяц со мной прожила домработница, очень славная простая женщина из деревни. Потом ее кто-то напугал, сказав, что могут арестовать и ее. Она ушла, и чуть ли не в тот же день вернулась сестра, месяц просидевшая в Крестах, еще через месяц пришла мать, и мы уже втроем ждали отца. Тогда он вернулся.
Помню и последний арест. В дверь позвонил управдом и спросил, куда уехал Николай Евгеньевич. Я сразу понял, зачем он пришел, и сказал, что не знаю деревни, где остановился отец, вроде где-то в стороне Сиверской. К сожалению, расстояние и отсутствие названия ГПУ не смутило. Нашли.
Последний приговор был сравнительно мягким - пять лет лагеря. Мы все время куда-то писали, даже получили ответ с обещанием пересмотреть дело. Но до этого была высшая мера наказания. Такое не так-то просто выслушать.
- А лично у вас неприятности были?
- В студенческие годы был один смешной случай. Мне нужно было что-то завернуть, и я снял со стены старую газету. Она провисела чуть ли не месяц и начала отваливаться. Кто-то увидел и донес, что Лансере смял газету, в которой была заметка о Сталине.
Меня долго таскали в партком, грозились "припомнить и это". Но вообще-то и ко мне, и к сестре (она училась в Ленинградском инженерно-строительном институте) относились неплохо. Конечно, каждый в меру своей смелости. Один преподаватель отзывал Наташу после лекций и шепотом расспрашивал об отце (мы на все расспросы отвечали одной фразой - все то же). А был профессор, который, стоя на кафедре, заметив в списке студентов фамилию Лансере, при всей аудитории заговорил о Николае Евгеньевиче.
Каким бы жутким ни было время, всегда найдутся люди, которые остаются людьми. Именно на это рассчитывали арестованные, когда выбрасывали в окна письма. Кто-то их подбирал, опускал в почтовые ящики. Так мы получили письмо от отца, в котором он рассказал, как на допросах следователи ГПУ ему обещали - "мы сделаем так, что о вас забудут, ваше имя исчезнет, его никогда не вспомнят". Вот так. Жил человек, работал, а потом словно бы его и не было. Отец писал историю архитектуры всех стран и народов мира. После ареста издательству было запрещено издавать эту книгу, так что рукописи нам вернули.
- Что, по-вашему, двигало этими людьми? Фанатизм? Зависть? Желание разрушить до основания?
- На эту тему рассуждать можно долго, но я не хочу, все и так понятно. Сейчас можно говорить что хочешь, а раньше считалось, что из трех человек двое стукачи. Может, это и было преувеличением, но все молчали, боясь сказать лишнее. Хотя молчание не спасало. Про отца, в частности, придумали, что он французский шпион.
- Из-за фамилии?
- Видимо. В нас много кровей намешано - итальянская, польская, русская, французская тоже есть.
Мой прапрадед Поль Лансере - наполеоновский офицер. Был ранен при Бородине и, когда французы бежали из Москвы, не мог к ним присоединиться. Попал в плен, его приютили, вылечили. Позже он женился на прибалтийской немке - баронессе Ольге Карловне Фон Таубе, у них родился сын Александр, мой прадед и отец будущего скульптора.
Ну а мама была полька, Елена Казимировна. Забавно, что в деревнях ее называли Кузьминична. У меня есть огромный мамин портрет кисти тети Зины, но разве в современной квартире с низкими потолками его повесишь? Чтобы собирать портреты, нужно много места.
- Тетя Зина - это знаменитая Зинаида Серебрякова?
- Да, урожденная Лансере. Сестра моего отца. Про нее и ее творчество написано довольно много. О себе как о художнике она заявила в 1910 году, приняв участие в выставке в редакции журнала "Аполлон" и выставке в Петербурге, на которой две ее работы, в том числе автопортрет "За туалетом", были приобретены Третьяковской галереей. Потом участвовала в выставках объединения "Мир искусства", много путешествовала. Затем ей пришлось пережить разгром имения и смерть мужа, в 1920 году она вернулась в Петроград, а в 1924 выехала в Париж под предлогом устройства своей выставки, но обратно не вернулась.
Последний раз я видел тетю Зину в 1924 году в Гатчине. Она с двумя детьми уезжала в Париж, поезд проходил мимо нас, остановился на десять минут, мы вышли на перрон, помахали, и все┘ Ее звали обратно, но тетя не рискнула, хотя здесь и остались двое ее детей.
- Ее дальнейшая судьба как будто сложилась удачно?
- Она продолжала работать. Ей позировала дочь Катя и девушки из знакомых русских семей. Возможно, потому, что она работала не с профессиональными натурщицами, ее картины получались одухотворенными, лишенными дешевой эротики.
- А что сталось с детьми Зинаиды Евгеньевны, оставшимися здесь?
- Их не арестовывали - то ли думали, что это будет известно в Париже и повредит репутации СССР, то ли надеялись, что Зинаида Серебрякова в конце концов все же передумает и вернется. Евгений стал архитектором, Татьяна - известной театральной художницей. Впрочем, уехавшие с матерью Шура и Катя тоже стали художниками, и очень хорошими, хотя настоящей школы у них не было. Их единственной школой была мать.
Они нашли свою тему: старинные французские замки. В те поры богатые люди скупали старинные замки и переделывали с учетом современного комфорта. Тогда и возникла мода заказывать Серебряковым картины с изображениями "приговоренных" старинных интерьеров. Причем если художники изображали висящую на стене картину, то, хотя ее размер не превышал почтовой марки, можно было узнать мастера и распознать сюжет.
Шура и Катя много писали, неплохо зарабатывали и в результате сохранили целую эпоху.
- Вы не потеряли друг друга?
- Вначале отец писал сестре, но потом переписка по понятным причинам прервалась. Тогда было очень трудно сочинять письма за границу: напишешь как есть - жди неприятностей, наврешь - неловко, да и не поверят.
Не так давно я написал Кате, последней, кто остался из детей тети Зины, письмо в пять страниц. Она сразу же ответила, потом от нее к нам приезжал мсье де Сент-Иполит. Он помогает Кате создавать фонд Серебряковых.
- Как-то промелькнуло сообщение, что на аукционе русской живописи коллекция из семи картин Зинаиды Серебряковой ушла почти за полтора миллиона фунтов стерлингов и что это связано с фондом.
- Вырученные с продажи средства пойдут на то, чтобы сделать инвентаризацию всех работ, находящихся в семье (самой Зинаиды, ее сына Александра и дочери Екатерины, Александра Бенуа и Евгения Лансере). Средства нужны также и для того, чтобы сохранять все это наследие и выставлять его. Дополнительные задачи фонда - описание истории семьи Серебряковых и изучение русской эмиграции в Европе.
- Алексей Николаевич, расскажите о восстановлении знаменитого метеорологического павильона, построенного вашим отцом.
- Метеорологический павильон был сооружен городской управой Санкт-Петербурга в 1914 году, но в 30-е годы его демонтировали и перенесли на Елагин остров, где в заброшенном состоянии он сначала простоял, а потом провалялся около семидесяти лет.
Я обратился к городским властям с предложением реставрировать павильон и вернуть на прежнее место. Мне пошли навстречу, только пришлось его немного передвинуть. Раньше он стоял на Невском проспекте, а сейчас его сдвинули за памятник Гоголю. Зато нам удалось сохранить большую часть декоративного и скульптурного убранства, в частности барельефы и фигуру Тритона, выполненные по эскизам отца скульптором Кузнецовым. Увы, из-за глубокой коррозии металла некоторые элементы пришлось изготовить заново. Но теперь, как и в начале века, в витринах павильона выставлены самописцы, барограф, термограф и еженедельные записи их показаний. Часы технически обновили, но по облику они остались прежними.
Кстати, работа на одном из отцовских объектов и с использованием его наработок продолжается и сейчас. На основании обнаруженных отцом материалов делают скульптуры для Адмиралтейства (мало кто знает, что вместо якорей Захаров задумал скульптуры четырех стран света, были и другие замыслы, по тем или иным причинам оставшиеся нереализованными).
- Если речь зашла о скульптуре, то нельзя не вспомнить вашего дедушку.
- Да, его имя не забыто. Не так давно к нам приезжал один англичанин, который пишет книгу о Евгении Александровиче. Он услышал, что в Санкт-Петербурге живет внук предмета его обожания.
Дедушка создал более 400 конных групп. Это и русские тройки, и композиции на тему спортивных состязаний, охоты, сюжеты исторической и военной тематики. Особо его интересовала жизнь кочевых народов Востока, он специально ездил в Крым, на Кавказ, в Киргизскую степь, в Башкирию, в Алжир. Его великой любовью были лошади. Когда он умирал, к нему привели попрощаться любимого коня. Прямо в комнату.
Любопытно, что дедушка не имел специального образования (хотя, будучи студентом Петербургского университета, посещал мастерскую Либериха). Впрочем, это не помешало его работам разойтись буквально по всему миру.
- Евгений Александрович умер рано┘
- Чахотка. В то время это было равносильно приговору. А вот бабушку я помню очень хорошо. После смерти мужа она с детьми переехала в Петербург, в дом отца, который в художественных кругах называли не иначе как Дом Бенуа у Николы Морского. Кстати, в этом доме некогда висела "Мадонна Бенуа" Леонардо да Винчи.
Когда мы вернулись в Петроград (спасаясь от голода, родители уехали на юг, но потом Мариэтта Шагинян написала: дескать, возвращайтесь, здесь очень интересно, все начинается снова), то какое-то время тоже жили в этом доме. Мне было лет восемь, и бабушка водила меня в Мариинский театр. Потом мы переехали в Русский музей, где отцу выделили жилье. Раньше там была канцелярия Музея Александра Третьего (так изначально назывался Русский музей). У нас был изумительный почтовый адрес: Петроград, Инженерная улица, Музей Александра Третьего. Лансере. Любопытно, что зарплату сотрудникам музея выдавали вещами. Так в нашей семье оказалась скатерть с царским гербом и два фрейлинских сервиза, один мы в минуту жизни трудную продали, другой побился.
- Не жалко?
- В любом случае меньше, чем работы, которыми во время войны пришлось топить.
- Вам не приходило в голову написать о себе и своей семье книгу?
- Зачем? Слава, она ведь часто кончается плохо. Слава никому не нужна. Поэтому я и контактов с прессой избегаю по возможности. А книг о нашей семье и так множество, да и моя сестра очень хорошо написала об отце.
Другое дело, что хотелось бы в доме Бенуа сделать музей, но денег не хватает. Нужно расселять квартиры, ремонтировать и так далее, а это под силу только государству. Хорошо хоть мемориальная доска нашему клану там висит.
- Можете немного рассказать о картинах, которые висят на стенах вашего кабинета?
- Здесь две работы тети Зины. Швейцарский пейзаж и девочка с кошкой - моя сестра Наташа. Кошку звали Бьянка, ее нам подарила жена архитектора Белогруда, того самого, что поставил один из самых знаменитых петербургских домов. Во всех альбомах и справочниках он известен как дом с башнями на площади Льва Толстого. Жаль, у Белогрудов не осталось потомков, очень хорошие люди были.
Дальше идет картина моего брата Евгения Евгеньевича Лансере-младшего. На ней изображена церковь на берегу Москвы-реки, построенная┘ на карточный выигрыш. Архитектор очень интересно использовал этот мотив: на углах вместо традиционных обелисков - карты: пиковый туз, трефовый и так далее.
- Здесь еще два ваших портрета.
- Первый - работа моей старой знакомой Людмилы фон Трапп, которой я в свое время был изрядно увлечен. Красивая была девушка и талантливая. Она училась в средней художественной школе, готовилась поступать в академию, но началась война┘ В конце концов ее забросило в Англию. Потом вмешался случай, и она стала придворной художницей.
- Как же ей это удалось?
- Так, как бывает в романах. Она жила вместе с матерью и двумя детьми очень бедно, но рисовать не бросала. Однажды писала одну старинную резиденцию и заинтересовала хозяйку поместья, принадлежавшую к высшей английской аристократии. Леди узнала историю художницы и заказала ей портреты двух своих детишек. Моя знакомая нарисовала, заказчица была очень довольна, всем показывала, в том числе и королеве. Та тоже сделала заказ. После этого к Людмиле пришел успех, теперь она имеет особняк в Португалии, на побережье Атлантики. Такой вот поворот┘ А мой портрет она набросала за час до моего отъезда, когда я ее навещал.
- А второй портрет и скульптуры под ним?
- Его нарисовала моя родственница и соседка по двору Марианна Шретер. Бедуин на коне - одна из работ дедушки, а лежащая кошка - подарок его друга, скульптора-анималиста Обера. В Русском музее стоит его тигр в натуральную величину, а у нас киска. Обер был крестным моей сестры Наташи. Художественный мир тесен. Все всем кем-нибудь да приходятся.
- А вы сейчас рисуете?
- Я не рисую довольно давно. Зато на меня свалился архив, который вела моя сестра Наташа. Ко мне то и дело обращаются и художники, и искусствоведы.
- А ваши сыновья?
- Сыновья пошли по моим стопам. Оба архитекторы, причем работают вместе. Я рад, что мои сыновья на отсутствие работы не жалуются, работают до 10 вечера. А в 2000 году у них в один день и с разницей в один час родились две очень славные девчонки - Екатерина и Анна. Им уже идет третий год, скоро рисовать начнут┘ А всего внуков у меня шесть.
Санкт-Петербург
