Сергей Никаноров В марте-октябре 2010 года на месте предполагавшегося тогда строительства «Охта-центра» в Санкт-Петербурге работала группа археологов под руководством Натальи Соловьевой, возглавляющей также группу охранной археологии Института истории материальной культуры (ИИМК) РАН. Из-за находок, сделанных здесь, это место некоторые даже поспешили назвать «русской Троей». О дальнейшей судьбе артефактов и остатков поселений, обнаруженных в устье Охты, мы попросили рассказать руководителя последней экспедиции.
- Наталья Федоровна, так нашли русскую Трою на Охтинском мысу или нет?
- Я стараюсь не проводить таких сравнений. Охта – русская Троя? Такая формулировка допустима для неспециалистов; специалистам говорить такие вещи не пристало. Нельзя сравнивать находки, сделанные на Охте, с Троей: разное время, разные регионы, культурно-хронологические эпохи. На территории России были, есть и будут другие очень значимые памятники. Почему бы тогда не назвать Охту Костенками – это село в Воронежской области, где сохранилось множество стоянок эпохи палеолита? Почему нет?
- Какова историческая и архитектурная ценность найденных артефактов, могут ли они стать объектами культурного наследия? Во время раскопок на Охтинском мысу обнаружено около 20 000 предметов, среди которых есть и уникальные. Какова их дальнейшая судьба?
- Мы нашли даже больше 20 тысяч предметов. Среди них есть очень интересные находки каждой из эпох – неолита, средневековья, нового времени, которые достойны быть представленными в музеях. Скажем, мы нашли так называемые мушкетерские кубки, курительные трубки, голландские и турецкие. Керамику, предметы быта, вооружение, украшения, монеты. Аналогичные артефакты, конечно, есть, эти находки не уникальны. Эти эпохи и этот регион хорошо изучены, особенно эпоха средневековья. Первобытность изучена похуже - памятники этого времени просто не копались в таких объемах. Сейчас раскопанные объекты относятся к вновь выявленным объектам.
- Что для археологов является сигналом к прекращению раскопок – бесперспективность дальнейших работ, низкая культурная ценность обнаруженных артефактов или что-то еще? В какой момент руководитель экспедиции может с полной уверенностью сказать: копать больше не нужно?
- Так не бывает, что артефакты не ценны, это абсурд. Археолог прекращают свою работу, только когда он изучил на своем участке абсолютно все, раскопал до тех слоев, где уже нет следов деятельности человека. Это называется «изучить до материка». Если раскопки проводятся перед началом строительства, тогда археолог должен раскопать все в рамках договора. Так сделали и мы: в октябре 2010 года полностью завершили работы на участке, обозначенном в договоре. Есть и еще один вариант: работы прекращаются, когда археолог обнаруживает что-то, имеющее признаки объекта культурного наследия. Тогда он останавливает раскопки и информирует органы охраны памятников. С моей точки зрения, следовало остановить раскопки в 2007 году, когда раскопали Ниеншанц, а затем Ландскрону и слои эпохи неолита. Если бы тогда руководитель работ Петр Сорокин, который, как известно, начинал работы по исследованию памятника, остановил бы раскопки, в связи с обнаружением объектов, обладающих признаками объектов культурного наследия, расторг бы договор меджду НП СЗНИИ «Наследие» и заказчиком, убеждал бы всех, что дальше копать нельзя, было бы меньше проблем, с которыми мы сейчас сталкиваемся. Однако будем объективными: с другой стороны, если бы раскопки были остановлены, многое осталось бы неизвестным для археологов.
- Близость грунтовых вод и особенности почвы в устье Охты не позволяют уверенно говорить об успешной музеефикации остатков шведских крепостей. Какой вариант сохранения имеющегося вы считаете наиболее разумным?
- Это вопрос к музейщикам, и не только к ним. Нужны специалисты, которые скажут свое слово о высоком уровне грунтовых вод, который мы наблюдаем на Охтинском мысу, о том, как сохранять дерево-земляные крепости. Нужно сделать массу анализов, собрать опыт подобной музеефикации объектов по всему миру, и только тогда принимать решение. Это первое. И второе - нужны хорошие проекты музеефикации крепостей. То, что я видела – это сделанные студентами курсовые работы, где нарисовано, как можно воссоздать, то есть во многом построить заново, крепости. Между тем, в проекте музеефикации должен быть прописан источник финансирования, обсчитаны затраты на подготовку музеефикации и на поддержание музея в определенном состоянии – большинство археологических музеев мира всегда убыточны. И главное, под все эти расчеты должен быть найден инвестор. Пока все существующие проекты музеефикации - это всего лишь красивые картинки.
- Тогда что, на ваш взгляд, что имеет смысл сделать сейчас на Охтинском мысу?
- Если исходить из того, что проект Охта-центра не будет реализован, то можно все раскопы засыпать землей, законсервировать. Но и тут свои сложности. Засыпка – это временная мера, особенно когда памятник уже был однажды почти полностью открыт.
- Вы упоминали в одном из интервью, что по нормам ЮНЕСКО консервируются лишь памятники, сохранность которых на момент их обнаружения археологами составляет 70%, а у найденных на Охтинском мысу остатков крепостей она не превышает и 20%. Скептики утверждают, что у международной организации на этот счет нет никаких правил – мол, сохранять нужно все, что найдено и там, где обнаружен объект. Чем руководствуются археологи, принимая решение о консервации обнаруженного памятника истории и культуры?
- Об этом говорили представители органов охраны памятников, а не я. Если памятник сохранен менее, чем на 30% и его решают надстраивать, это в лучшем случае можно назвать воссозданием. На той территории памятника, где проводил раскопки ИИМК РАН, сохранность объектов - 20-25%. Но решение о музеефикации памятника принимают не археологи, а экспертный совет, состоящий из многих специалистов. Значительная часть людей, в том числе археологов, считает, что памятник на Охтинском мысу нужно сохранить. Это означает, что его вообще нельзя исследовать. Другие группы специалистов считают, что нужно тщательно изучить памятник, максимально собрать информацию, проанализировать и передать все находки в музей, а на территории начать строительство. И еще большая группа людей считает, что вообще ничего не надо трогать, и пусть все остается в естественном виде.
- Как бы поступили вы?
- Представьте: вот перед нами разрез, слоеный пирог: первобытность, средневековье, новое время, новейшее время. Петрозавод – новейшее время - никому не жалко. Плохо, что он сильно разрушил предыдущие слои. Строители Ниеншанца в свое время разрушили крепость Ландскрону, еще более ранний памятник. От Ниеншанца сохранились рвы и фрагменты бастионов. Когда люди требуют сохранить Ниеншанц, они не уточняют - какой из них? У этой крепости было два строительных периода. Если мы сохраняем самый поздний, то, что было ниже, на самом раннем участке, археологи никогда не узнают. А если захотят узнать – придется разобрать верхний горизонт Ниеншанца. Если бы памятник не разрушался и не попадал в зону строительства, я бы сказала: пусть остается и ждет следующих археологов, которые обязательно будут умнее нас и будут владеть лучшими методами. Но раз он разрушается, то лучше исследовать его сейчас, чтобы не потерять информацию.
- Так что и каким образом из наследия Охтинского мыса важно сохранить для потомков?
- Если удастся вписать сохранившиеся недвижимые фрагменты в современный архитектурный проект, это будет лучше всего. В мире много таких примеров: в Москве в подземном переходе, скажем, сохранена часть древней стены. Находки должны быть, безусловно, переданы в музей.
- Насколько велик будет интерес к охтинским находкам с туристической и научной точек зрения?
- С научной точки зрения он, безусловно, интересен. Насколько интересен этот объект будет для обывателей, туристов – сложно сказать. Пока мы проводили раскопки на Охтинском мысу, примерно раз в месяц нас посещали различные комиссии, в составе которых часто не было ни историков, ни археологов. Мы проводили для них экскурсии по раскопам. Меня тогда поразило, что было достаточно много людей, которые, просмотрев все, спрашивали меня: «А зачем вы все это делаете? Кому это интересно?» И ведь это говорили те самые жители города, для которых археологи и стремятся сохранить этот памятник. Если музей – в любом его виде – будет включен в туристические программы, – конечно, туристы приедут. И жители Петербурга наверняка придут. Вопрос, сколько их будет.
