«Встретимся на гембе┘»

Поначалу было непонятно. Внешне нынешний ГАЗ очень похож на прежний, советский. Вот проходная, вот длинный мрачноватый корпус, вот железные ворота в каждом цеху. И не скажешь, что за воротами – полуиностранцы. То есть люди наши, а язык, на котором они разговаривают, – странноватая смесь нижегородского с японским. Приглядевшись, замечаешь, что и впрямь все не так: где, спрашивается, привычная глазу производственная грязь? Где привычные уху и носу отечественные шум и вонь? Где – слегка трезвые работники, слоняющиеся по территории без видимой цели? Нету этого ничего. И оттого завод кажется чужим. Хотя потом выясняется, что, конечно, он глубоко свой. Но – приспособивший к своим нуждам важные элементы чужой культуры.

Русская машина

Здесь всем некогда. Приезд журналиста – вторжение в привычный уклад.

Нетерпеливы операторы на конвейере – они с неохотой отрываются от работы, чтобы поговорить с корреспондентом. Нетерпеливы командиры дивизионов. Им кажется, что и без объяснений все вокруг должны понимать, что происходит с предприятием. Нетерпелив Алексей Баранцев, директор по развитию операционной деятельности, первый зампредседателя правления группы ГАЗ. Он готов взорваться, когда слышит на летучке невразумительные ответы подчиненных. Спокойствие сохраняет, но в голосе – холодная ярость.

Кажется, эта торопливость – хорошего свойства. Потому что после десятилетий прозябания и запрограммированного упадка у ГАЗа появилась Цель. Цель – овеществленная, она стоит в разобранном виде в одном из цехов и называется пока «Крайслер». Мне объяснили, почему нельзя путать эту модель с отверточным «Фордом». Все дело в себестоимости: ни одна «отвертка» не дает заводской себестоимости выше 15% от общей. Газовская модель превысит 40%. Что выводит предприятие совсем на иной уровень дохода и престижа.

«Задышал» завод, когда его купил «Базэл», глава которого в 2002 году посадил Баранцева на это беспокойное хозяйство. Сегодня в Нижний зачастили на учебу менеджеры – и не только империи Олега Дерипаски. Местную школу управления прошли даже подопечные Сергея Кириенко. Атомное ведомство, как выяснилось, уступает автогиганту по уровню менеджмента. И на ГАЗовских семинарах наверстывает упущенное. В начале 2000 года это звучало бы несмешным анекдотом.

Баранцев описывает картину запустения пятилетней давности: сталкеровская «зона», запустение и грязь, заплеванные выщербленные бетонные полы в цехах, превращенных в ночлежки («по 20 лежаков выбрасывали┘»). Пропускной режим – символический: 4 тыс. сотрудников имели право свободного выезда с завода. Завод был обречен: долг – 26 млрд. руб. при годовой выручке в 28 млрд.

Баранцев начал с устранения разрухи. В головах.

«Дилетанты – это страшно»

Алексей Таболкин – выпускник заводского колледжа. На передовика не похож, совсем не киношный тип: ни тебе русой челки, ни широкой улыбки, ни сажени в плечах. Кажется очень юным, но вот выясняется: есть семья – жена, ребенок. Ответственность на плечах. Узкое лицо, внимательные глаза, во взгляде – все то же нетерпение. Отвечает отрывочно: «Да, да, нет, да┘ Можно, я пойду?» Возвращается к станку с видимым облегчением. У Алексея программа: он пришел не лясы точить с журналистами, а карьеру делать. У него все расписано. Каждый год – в своей строчке, с новой должностью, с более высоким окладом, более интересной работой.

Арматурный цех – не самый продвинутый на заводе. И мне показалось, что изначально его не хотели мне показывать. Как Золушку, которую подальше прячут, за печку, чтобы настроение не портила грязным фартучком. Золушка оказалась не такой уж и замарашкой. Действие системы, введенной новым начальством, проникло и сюда: с такой любовью оборудован уголок отдыха: стенка живых цветов, и столик, и креслице┘

Баранцев поставил эксперимент: он решил доказать, что рабочие русские и японские в некотором роде близнецы-братья. Как Партия и Ленин. В Японии делают лучшие авто в мире. А среди лучших японских машин наилучшие делают на «Тойоте». А рабочие «Тойоты» работают по особой системе, совершенно меняющей обычные человеческие мозги.

Производственная площадка обожествляется: это уже не времянка-замухрышка, в уважаемая гемба. И дело не только в кадках с фикусами, установленных вдоль конвейеров сборочного цеха. Хотя фикусы, как установлено, многое меняют в мировоззрении человека. Суть системы экономных японцев, успешно внедренной на ГАЗе, – в целесообразности, научной обоснованности и продуманности каждого движения, которое совершает работник в течение минуты. Часа. Дня.

Работу оператора создавали здесь по карте. Для чего сначала часами наблюдали за работой каждого, составляя схему движений за смену. Получалось беспорядочное пересечение линий, оператор метался между станком и контейнером с деталями, куда нырял чуть ли не головой, отыскивая нужную железку. Никем не считанные, они заканчивались всегда невовремя, и начиналось долгое ожидание┘ Сегодня кладовщик выдает детали в аккуратном ящичке на 3 часа работы и сам приходит – смотрит: не надо поднести еще? Отсеченная суета на японском обозначается словом муда. С ударением на первом слоге.

Муда – это еще и громоздкая бывшая система управления. Почти физическое отвращение чувствуется в словах Баранцева, когда он вспоминает полтора десятка звеньев прежней системы: «А сейчас подо мной – директор по производству, под ним – начальник цеха, дальше только мастер и оператор».

«С тебя – пара кайзенов...»

Это самое почетное слово на сегодняшнем ГАЗе. «У тебя сколько кайзенов?» – могут полюбопытствовать соседи по гембе. В стране победившего социализма кайзены назывались рационализаторскими предложениями. Это когда надо было что-то придумать, а потом долго ходить за начальником, чтобы изобретение оформить и получить скромный поощрительный паек. Теперешние кайзены на ГАЗе – на вес золота. Кайзенов от тебя ждут, чтобы мгновенно внедрить.

Уловившие разницу между прошлым и будущим составили цепочку первого, 100-метрового эталонного участка, где собирают сегодня кабины «Газели». Потом освоенные новшества стали прорастать в других подразделениях. Очень медленно. Потому что перестраивать приходилось главным образом не станки, а человеческие головы.

Новая производственная система, за внедрение которой в конце августа президент вручил Баранцеву орден Почета, выгнала начальников из кабинетов. Если, не дай бог, произойдет сегодня ЧП, то рядом с пострадавшим мгновенно окажутся главы всех подразделений. Раньше начальство по такому поводу насиженных мест не покидало. Спрашиваю Баранцева: мучает ли его сегодня хоть что-то – при такой благодати? Собеседник долго молчит. А потом оказывается, что главная его головная боль – непонимание: «Когда в этом варишься, когда уже столько в голове своего отложено, а на руководящие должности приходят дилетанты и начинают вносить свои коррективы, – это очень страшно. С человеком говоришь – а у него просто мозги бетонные┘»

Главный актив

Цифры на заводе в большой чести. Совершенно фантастические: в начале пути сдача продукции при первом предъявлении не превышала полутора процентов, сегодня она равна 92%... И это при том, что список дефектов, подлежащих выявлению, увеличился вчетверо.

Завод родился заново. В муках, которыми отмечен труд руководителей. Потому что помимо прочего очень трудно было втолковать работникам, что лозунг над воротами насчет того, что «Люди – наш самый главный актив!» - не врет. «Тут разговор не идет о сумасшедшем увеличении зарплаты, – втолковывает мне Андрей Рузанов, начальник участка колесного цеха. – Просто завод пошел по цивилизованному пути. Пускай не по своему. По японскому. Но идеалы у нас свои: на людей стали обращать внимание!» Мой собеседник искренне убежден, что забота о работнике – газовское ноу-хау.

Плавное течение газовской перестройки имеет свои рубежи. Один из них приходится на весну следующего года, когда запустят роботизированные линии «Крайслера». Мне показали цех, где появится на свет новая машина. Здесь тишина и только что распакованная американская автоматика, расставленная в кажущемся беспорядке. Впрочем, симметрия угадывается легко, если влезть на смотровую площадку, расположенную у фронтальной стены. Замечаю странные пиктограммы на полу. Присмотревшись, обнаруживаю в каждой силуэт человека – так сказать, вид сверху: голова, плечи, протянутые к станку руки┘ Так обозначены будущие рабочие места.

Еще не включен конвейер, но штат работников почти набран. Люди приходят, осваивают будущие операции и получают зарплату. Предварительное обучение – тоже вещь экзотическая. Раньше-то учились на ходу, привыкая к халтуре. В новом цехе вижу только молодые лица. Ограниченная память этих людей не хранит матрицы рабского советского времяпрепровождения. Мозги этих ребят уже никогда не станут бетонными.