Андрей Рискин
Тогда казалось, что Павел Грачев и Джохар Дудаев еще могут договориться о мире. Станица Орджоникидзевская, декабрь 1994 года.
Фото Владимира Сварцевича (НГ-фото)
Иван Рыбкин, секретарь Совбеза РФ в 1996–1998 гг.
═
Соглашения в Хасавюрте не принесли мира, так как многие не желали следовать тому, чего добился Александр Лебедь в рамках соглашения. Военные считали, что у них просто украли победу. К тому же к мирному строительству в Чечне оказались не готовы и те, кто возглавлял чеченское сопротивление: воевать умели, а строить не умели и не очень хотели. Наконец, и правительство России не было готово к тому, чтобы серьезно взяться за восстановление Чечни, и прежде всего Грозного, этого второго Сталинграда начала XXI века. А сейчас ситуация еще более далека от разрешения. Мы имеем болезнь, которая загоняется вовнутрь, потому что президенту страны лгут на каждом шагу. Не случайно после поездки в Грозный всего на несколько часов он оценил ситуацию, используя тот же образ: «Сталинград». Ситуация очень тяжелая. Я думаю, что сегодня чеченцы и русские еще более далеки друг от друга, чем прежде. И эта атмосфера ненависти будет отравлять отношения не только между нами, сегодня живущими, но и наших детей и внуков. Шли под крыло России, чтобы найти защиту, а в итоге под этим крылом не только неуютно, но и небезопасно: убивают каждый день, произвол полнейший, исчезают люди без суда и следствия.
═
Ким Цаголов, директор Института народов России, в 1994 г. замминистра по делам национальностей
═
Если бы у Москвы с Джохаром Дудаевым были контакты, то войны не было бы. На одной из последних моих встреч с Джохаром он говорил: «Ельцин считает, что Чечня – субъект Федерации. Никто не подвергал сомнению легитимность моего избрания президентом Чечни. Тогда почему Ельцин встречается со всеми другими главами субъектов, а со мной он не хочет встретиться». Я тогда ответил: «Не знаю». Так кто оттолкнул Чечню от России – Дудаев или российское руководство? И сегодня, не идя на переговоры с Асланом Масхадовым, мы повторяем ту же ошибку. В любой войне есть единственная альтернатива – стол переговоров. Не думаю, что Масхадов руководит Басаевым. Но многие считают его нормальным человеком, который борется за справедливость. Поэтому нужно просто найти предмет разговора. И не о сдаче, как порой говорят. Потому что никогда чеченцы не сдадутся в плен. До последнего будут умирать и уносить с собой на тот свет невинных. Значит, нужно искать какие-то точки соприкосновения, разделить тех, которые сами себя причислили к смертникам, и тех, с кем еще можно разговаривать. И сделать попытку раз, два, три, десять. Это стоит того, чтобы не «косили» детей сотнями, как в Беслане.
═
Валерий Хомяков, руководитель Агентства прикладной и региональной политики
═
Власть не вынесла никаких уроков из десятилетнего конфликта. Потому что власть ищет какое-то политическое решение, а пользуется исключительно военными методами. Нынешняя ситуация отличается от той, что была в первую чеченскую лишь тем, что именно теракты стали одним из главных направлений борьбы чеченских сепаратистов. Создание этого вектора совершенно очевидно по Беслану и другим трагедиям. Надо переплюнуть через себя и начинать вести переговоры, в том числе и с Масхадовым как наиболее умеренным из руководства боевиков. Не случайно президент Чечни Алу Алханов делал на эту тему определенные намеки. Ельцин в первую чеченскую войну совершил ошибку, когда не пошел на контакт с Джохаром Дудаевым. Первый президент Ичкерии очень хотел вести переговоры. И если бы они прошли, сегодня мы вспоминали бы о чеченской войне лишь как о неком досадном эпизоде. Сегодня федеральный Центр совершает ту же ошибку. В конце концов, кроме Басаева есть и умеренные боевики, которые могут на определенных условиях пойти на переговоры. И такой раскол среди боевиков был бы на руку и чеченскому народу, и вообще России.
═
Алексей Малашенко, член научного совета Московского центра Карнеги
═
За Дудаевым была хотя бы половина чеченского общества. Оппозиция была, но Дудаев, безусловно, был на коне. Он ехал на ярмарку, а Масхадов едет с ярмарки. Я понимаю тех, кто полагает, что с Масхадовым необходимо говорить. Но давайте будем циничными: с точки зрения Путина, с Масхадовым говорить не о чем. И даже если начать с ним переговоры, останется Басаев, с которым говорить уже поздно. Да, тогда можно было дать Дудаеву еще одну генеральскую звезду, даже назначить его министром обороны. За Дудаевым не было той десятилетней войны, того многолетнего сопротивления, той инкорпорированности во внутричеченскую ситуацию, которая есть у Масхадова. Другое дело, когда речь идет об уроках этого конфликта. Опасаюсь показаться банальным, но я всегда вспоминаю Черчилля, сказавшего как-то, что Россия как ни одна другая страна умеет создавать себе трудности, чтобы потом мужественно их преодолевать. Уроки не извлекаются. И было доказано семью страшными терактами последних лет. Это каждый день доказывается гибелью солдат в Чечне. Это доказывается тем, что власти вынуждены два раза подряд фальсифицировать чеченские выборы. Не получается у нас с уроками.
═
Сергей Ковалев, председатель правозащитного центра «Мемориал»
═
Федеральный Центр стремится в Чечне к «стабилизации страха». Это мнимое спокойствие на основе страха, на чувстве безнадежно. Это очень нестойкая стабилизация. Партизанскую войну выиграть нельзя, она будет затухать, сереть, потом опять вспыхивать, как это и происходит. И этот конфликт не может быть погашен насилием. В истории был всего один человек, который умел предотвращать партизанские войны или их выигрывать. Этого человека звали Иосиф Сталин.
К сожалению, наши власти пользуются тем, что мировое сообщество не желает внимать старому призыву Андрея Сахарова, который говорил: «Моя страна нуждается в поддержке и в давлении». Вот если бы были такое давление и поддержка... Но только поддержка не политики Кремля, а поддержка неких демократических стремлений. Тогда, не знаю как насчет мирового терроризма, а вот терроризм северокавказский мог бы получить серьезный удар. Могла бы быть существенно поколеблена социальная база терроризма. Ведь в Чечне очень многие говорят: «Мы думали, что наше горе не будет забыто, что нас поддержат». Если бы эта надежда была поддержана после Беслана, я думаю, что это было бы сильным ударом по терроризму в регионе.
