Мария Бондаренко Сколько людских судеб искалечила эта, до сих пор непонятная многим россиянам чеченская война. В ее пекло были брошены и дети, которые, как и взрослые, гибли, становились калеками, теряли своих родных, пополняли списки "без вести пропавших". Вряд ли сегодня кто скажет, сколько сирот осталось после этих "первой" и "второй" войн. Если считать по домам-интернатам и детским приютам, которые есть в республике, их несколько сотен. На самом же деле детей, вынужденных бороться за свое выживание, значительно больше. Среди них и те, кто, лишившись родителей, попал в рабство. Некоторые из очень предприимчивых местных жителей за кусок хлеба и крышу над головой заставляют "ничейных" детей делать черную работу: пасти отары, лазать по свалкам, собирая все, что может пригодиться в хозяйстве, воровать. При этом они настолько умело запугивают детей, что любые попытки неравнодушных людей хоть как-то устроить их судьбу, отправить в дома-интернаты или дома-приюты, просто вызывают у маленьких рабов панический страх.
На рынках Грозного можно увидеть пацанов и девчушек, которые снуют между рядами, выпрашивая на хлеб. Им, познавшим страх войны, нужен хотя бы тот минимум внимания, который поможет выжить. Что с ними будет завтра, какими они вырастут людьми? Детей-попрошаек можно встретить на любом рынке - и в Москве, и в Ростове, но видеть их в Грозном больнее в сто раз. Хотя бы от мысли, что уже сегодня кто-то из них может подорваться на снаряде, которых еще немало среди развалин домов, или просто попасть под шальную пулю во время перестрелок на улице. Эти подростки ничем не отличаются от тех, которых я видела в Грозном и два года, и пять лет назад.
Передо мной фотографии мальчишек с той, "первой" войны. Помню, как попросила сфотографировать их на память. Согласились. Но сколько ни щелкала фотоаппаратом - ни одной улыбки. Дыхание перехватывало при виде этих, не по детски натруженных рук, штопаной-перештопаной одежды и серьезных не по возрасту глаз. Они работали на рынке: жарили шашлыки, заваривали чай. Парнишка с рыжими волосами, что стоит с чашкой в руках, каждый день добирался в Грозный на попутках из селения за двадцать километров. Он приезжал в город, чтобы своим детским трудом заработать кусок хлеба. Ему бы учиться в пятом классе, но школа была разрушена, как и его дом. На вопрос, живы ли родители, "рыжик" (так я окрестила его за цвет волос), опустив голову, сказал "да". А что было на самом деле за этим ответом, можно только предполагать. Просто на этом разговор наш закончился, и, сославшись на занятость, мальчишка начал мыть посуду.
Вспоминаются и брат с сестрой, которым было не больше шести лет. Взявшись за руки, дети обходили рынок. Здесь их хорошо знали, жалели. Рассказывали, что во время бомбежки прямо на глазах малышей погибла их мать, а незадолго до этого пропал отец: пошел за водой и не вернулся. И теперь сироты живут в подвале с бабушкой-соседкой.
Нет, мир не без добрых людей. Сколько случаев вам могут рассказать в Чечне, когда, спасая своих родных, люди подбирали и втискивали в машины "чужих", часто не разбирая национальности, вывозя этих чумазых и голодных малолеток буквально с того света. И нет в республике, пожалуй, ни одной организации или предприятия, которые бы сегодня не помогали приютам и детским домам. Например, только в прошлом году МЧС республики перечислило приюту "Беркут" 60 тыс. руб., дому-интернату - 200 тыс., обществу слепых, в котором немало и детей, - 200 тыс. Это не считая того, что именно туда в первую очередь спасатели доставляют питьевую воду и гуманитарный груз.
Но как быть с теми детьми, чьи души поражены войной? С теми, кто познавал смысл жизни под свист пуль и взрывы снарядов, взрослел не за учебниками в школе, а в окопах со стволом? Это трагедия, которую всей России придется переживать еще не одно десятилетие. Хорошо, если судьба у большинства сложится такой, как у 12-летнего Андрея. Его усыновил возвращающийся домой офицер. Мальчишка почти полгода жил на кладбище. Для него не имело значения, кто и за что воюет, кто какие интересы отстаивает. Потеряв родителей и предоставленный сам себе, он научился стрелять из оружия. Причем не из баловства, а для защиты. Когда подросток появлялся на блокпостах, солдаты доставали из своих запасов продукты, чтобы накормить его. В один из таких приходов раздались выстрелы. Просвистев над головами, пули высекли искры из железобетонной плиты. Все скрылись, только кем-то оставленный автомат оказался рядом с Андреем. Передернув затвор, мальчишка открыл огонь. После "прочесывания" на месте, откуда стреляли, были обнаружены следы крови.
В разгар боев на улицах Грозного бойцы Ростовского ОМОНа блокировали дом, где засел отряд боевиков. Шквал огня, казалось, все сметал на пути. И вдруг от дома отделилась маленькая фигурка. Мальчишка лет десяти шел к солдатам, протягивая руку: дайте хлеба! Выстрелы мгновенно прекратились, пацана накормили. Через два дня, после стрельбы из гранатомета по БТРу, подросток был захвачен.
Десятки ему подобных мальчишек я видела летом 1995-го на митинге в Ачхой-Мартане. Грозя кулачками в сторону бронетехники с российскими солдатами, пацаны выкрикивали угрозы на чеченском языке. Рядом с ними как бы для охраны стояли обвешанные оружием двое подростков на вид не старше тринадцати лет. Подошла, спрашиваю: давно воюете? "Как только брата убили", - говорит один. "А у меня отец погиб там, - кивает в сторону гор другой. - Я должен его заменить". Эти малолетки, уверена точно, уже не сидели больше за школьной партой и не играли в детские игры. Да и остались ли они в живых?
Чечня
