Отдельная реальность

Сегодня мне хочется подарить своему другу на день рождения новые книги Владимира Сорокина – «День опричника» и «Сахарный Кремль».

Не удастся сделать это прямо сейчас. Именинник за границей. Прислать – это не то. Лучше я сам приеду и подарю лично.

Книги здорово изданы. Не буду об этом. Пишу не рецензию.

Но к слову будет сказать о творческой динамике Сорокина.

Классический Сорокин – это виртуозное воспроизведение различных литературных и языковых норм, в сочетании с жесткими нарушениями табу морально-психологических.

Впрочем, логику жанра он тоже обычно в какой-то момент нарушал. Его прием – резкий переход от спокойного повествования в рамках к взрыву хаоса и безобразия.

Грамотный читатель уже чует, когда и где начнется.

Но в какой-то момент начинаться перестало.

Сорокин стал по-другому обманывать ожидания.

Трилогия-фэнтези про Лёд написана совсем в другом стиле. Помню, писал я рецензию на «Путь Бро», где не поверил в искренность намерения автора перейти от чисто игрового момента к поиску истины, идеалов, абсолюта.

Но с романом «23000» мне стало ясно: писатель изменился, хоть и остался собой.

Если раньше за мирным рассказом всегда была по плану кровавая каша и пустота, то на сей раз наоборот.

Дегуманизированный мир жестокой и бесчеловечной ледяной секты в последний момент чудесным образом разрушается малой частицей Благой Вести.

Супермены погибают, а живые смертные люди узнают, что мир создан Богом именно для них. И этой Истине ничто не противопоставляется.

Прямо не Сорокин, а Клайв Стейпл Льюис какой-то.

Реальный биографический Сорокин-человек тоже вроде бы обманывает ожидания. Вместо ужасного сатаниста или симпатичного циника-агностика он православный.

Есть ли в этом логика? Особенно в свете последних двух книг, в которых на внешний взгляд высмеивается дух Святой Руси Московской?

Вы будете смеяться, но ответ на этот вопрос духовный: не ищи логики.

В новых книгах Сорокина будущее России изображается как новое средневековье – высокие технологии с мракобесием и несусветно-абсурдными подражаниями старине.

Что это, либеральная антиутопия? Не больше, чем «Норма» – сатира на советскую жизнь, а «Сердца четырех» ее апология... Или постмодернистская «игра»? Не похоже.

Слишком несмешное тут отрешение и смирение, скрытое за фельетонностью и сатирой.

Но тогда понятно, как сочетается православие Сорокина с сакраментальностью его раннего творчества.

Никакого противоречия тут нет, наоборот. Христианское аскетическое умонастроение является, возможно, прямой предпосылкой подобного творчества.

Важный принцип православной аскезы – учиться отключать воображение. Молитвы и псалмы полны плоти и мяса, но не стоит представлять всё это себе.

Внутренняя отрешенность от ассоциаций, драйвов и разных картинок-триггеров мира сего важнее для отшельника, чем этикет или дисциплина.

Недаром Сорокин на чей-то вопрос, зачем он мучает людей, ответил, что это не люди, а буквы.

У него есть всё, что можно придумать отвратительного или ужасающего. Но ничего из этого он не показывает, а только называет бесстрастно.

Сами образы, слава Богу, не интересуют его.

Ниасилил, как теперь говорят. Много буков.

Его интересует, как эти буквы работают, как они связаны с нашим сознанием.

Можно сказать, что он радуется языку, как части творения.

И благословляет жизнь как реальность, которая и у самых матерых из нас все равно пропитана языком и кодами его.

Вот так, собственно, и живем. А что тут можно сказать? Ничего толком. Все есть у Сорокина.

Живем-живем, пока не умрем.

Потом воскреснем.