В детстве мы все любили играть в слова. Брали одно большое слово и смотрели, какие в него входят маленькие.
Впрочем, одни из нас любили играть в слова, другие – в морской бой, а кое-кто в крестики и нолики. Точно так же одни болели за «Спартак», другие за ЦСКА. А про «Спартак» говорили, что это «мясо».
Одни считали, что надо жениться сразу после школы, а другие – что сначала надо встать на ноги. Одни хотели иметь только одного ребенка, другие говорили, что это – не семья.
Одним нравился Евтушенко, другим Вознесенский, а третьим и вовсе Рождественский.
Из всего этого и складывалось личное мировоззрение каждого советского человека.
Но по так называемым коренным вопросам бытия все должны были иметь одно и то же мнение. Социализм лучше, чем капитализм. Материализм лучше, чем идеализм. Реализм в искусстве лучше других стилей.
Атеизм лучше, чем религия. Интернационализм лучше, чем шовинизм. Патриотом быть лучше, чем космополитом. Трезвым быть лучше, чем алкоголиком. (О СПИДе, гомосексуализме и наркотиках вообще тогда не знали.)
Официальная идеология в форме научного материализма определяла общие для всех предпочтения в политике, экономике, искусстве, быту. Все они были примерно согласованы между собой и обеспечивали нам разумную и логичную картину мира.
Такая система идеально отвечала двум важным чертам – или скорее чертям – нашего сознания.
Первый черт – радикальный индивидуализм. Инстинкт, что «я прав». Мое «я» лучше и важнее других. Человек не любит, когда ему противоречат. Даже с оговоркой типа «уважаю ваше мнение». Хочется, чтобы уважали не «мнение», а меня лично. А это можно выразить лишь одним способом – полностью во всем со мной согласиться.
Второй черт – природный консерватизм, страх перемен. Мы потому и не любим возражений, что боимся за свой статус-кво.
Власть контролировала наши мнения по важным вопросам, но зато обеспечивала нам возможность жить среди сплошных единомышленников.
А на обратной стороне земли лежала Америка. И там была другая система.
Она давала каждому гражданину не только право, но и обязанность иметь свое мнение по любым вопросам современной повседневной жизни. Ответы у всех должны были быть разные, но вопросы – общие.
Аборты, ношение оружия, загрязнение окружающей среды, религия в школе, смертная казнь, эвтаназия, налоги и дотации, этика сексуального поведения и семейной жизни. Мировоззрение складывалось, как мозаика ответов на эти вопросы в десятках разных комбинаций.
Разумеется, это дает ощущение мощного идеологического плюрализма. Однако не будем забывать двух вещей.
Во-первых, число вопросов, из ответов на которые складывалась картина мира, было конечным. Во-вторых, от каждого человека ожидался свой ответ на каждый из таких вопросов. В то время как наши люди были свободны от такого выбора.
Как видим, это были два альтернативных способа обеспечивать себе порядок и свободу. И каждый способ имел свои слабые и сильные стороны.
Отгремела холодная война. Тоталитаризм отменили. Но и заокеанский «изм» как-то не прижился. И мировоззрение, как в тоталитарном, так и в радикально-либеральном понимании этого слова, оказалось чем-то необязательным.
Взгляд на вещи – так называется колонка. Не я придумал название, но мне оно очень нравится.
Что такое взгляд на вещи? Это что-то живое, динамичное и открытое. Подразумевающее диалектику знания и веры, логики и интуиции, свободы и порядка.
А что такое мировоззрение?
Большое и крупное слово из детства.
Многое в него умещается.
Мир, зрение, воз, зов, озеро, звери...
Игра в слова.