Миссия невыполнима

РПЦ сегодня вызывает устойчивые ассоциации с Политбюро образца 1985 года, считает Владимир Можегов.
Фото предоставлено автором

Накануне Поместного Собора в РПЦ началась настоящая предвыборная лихорадка, связанная с борьбой между кандидатами в Патриархи. После того как Местоблюстителем был избран митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл, аналитики заговорили о нем как о наиболее вероятном преемнике Алексия II. Однако Местоблюстителю сразу же составил конкуренцию митрополит Калужский и Боровский Климент. Началась жесткая война компроматов, причем сами иерархи публично остаются в стороне, предоставляя вести баталии своим «группам поддержки». Можно ли говорить, что исход выборов предрешен? Есть ли альтернатива митрополиту Кириллу? Редакция «НГ-религий» предоставила возможность ответить на эти вопросы диакону Андрею Кураеву и публицисту Владимиру Можегову.

Сорок дней после смерти Патриарха Алексия II, наполненные самой беззастенчивой борьбой за власть, информационными войнами и черным пиаром, обнажили весьма грустную картину внутреннего состояния РПЦ.

Если понимать задачу будущего Патриарха как необходимость вытащить Церковь из той трясины, в которую завела ее советская и постсоветская эпохи, повернув ее к деятельному христианству (любви, милосердию, печалованию о народе), то приходится признать: Церковь оказалась сегодня в ситуации, когда выбирать, по сути, не из кого. И это, увы, вполне логичный исторический итог. Ситуацию дополняют лишь устойчивые ассоциации с 1985 годом, с его сходящим в гроб Политбюро и моложавым генсеком, объявляющим начало катастрофической перестройки.

В противнике Местоблюстителя митрополите Клименте (кураторе безнадежно завязшего проекта «Основ православной культуры») вполне можно увидеть какого-нибудь Черненко с его «школьной реформой» (кажется, все русские катастрофы еще со времен Патриарха Никона начинались со «школьной реформы»).

Критику диаконом Андреем Кураевым «семьи Капалиных» при известной условности нетрудно спроецировать на церковную ситуацию в целом. Где-то дела обстоят лучше, где-то хуже, но тот сплав бюрократии и карательных органов, которым открывалась сталинская страница истории Русской Церкви, и по сей день остается тем же. В этом смысле выбор митрополита Кирилла кажется «неизбежным злом». В сущности же этот выбор – лишь выбор между системным кризисом уже сегодня и тем же кризисом, отсроченным еще на несколько лет и с еще более непредсказуемыми последствиями.

Вглядимся же в необщее выражение лица Церкви новой эпохи. Генеральная линия на «выход Церкви из гетто» и ее миссию в современном мире был взят митрополитом Кириллом на богословской конференции РПЦ 2005 года, посвященной (что символично) эсхатологии. Прозвучавшие на этом своеобразном «Апрельском пленуме» идеи вскоре оформились в Декларацию «О правах и достоинстве человека». Однако одновременно с неожиданной заботой о человеке все громче звучала и старая песнь о симфонии Церкви и государства (тесные сношения с МИДом, организация саммита религиозных лидеров и т.д.). И на последнем Архиерейском Соборе эта борьба хорошего с лучшим увенчалась принятием «Основ учения РПЦ о достоинстве, свободе и правах человека», где достоинство, права, свобода и сам человек окончательно утонули в торжественном славословии единства Церкви и государства. В исполнении протоиерея Всеволода Чаплина идеи митрополита Кирилла звучали примерно так: «Есть вещи, которые более важны, чем уничтожение того или иного количества людей или даже жизни всего человечества».

Среди характерных жестов митрополита Кирилла – и благословение им пресловутой «Русской доктрины» с ее стержневым пафосом: вся власть советам церковных, армейских и партийных депутатов.

Наиболее яркой уличной опцией митрополита Кирилла остается безудержный Кирилл Фролов, в причудливом сознании которого идеи Местоблюстителя обращаются в психоделические грезы о «соборах-небоскребах», «голографических крестах над Москвой» и «силиконовой Фиваиде». Во время достопамятного Архиерейского Собора, низвергнувшего мятежного Диомида, именно этот неистовый комсорг всея Руси привел «православный корпус» движения «Наши» к храму Христа Спасителя, чем окончательно вывел обстановку на Соборе за границы здравого смысла.

Этот краткий абрис «политического православия» эпохи постмодерна дает наглядное представление о том, что ожидает Церковь в случае прихода к власти «кризисного менеджера»: смена власти застойных партийных геронтократов властью молодых, энергичных комсомольских авантюристов, живо воскрешающая лихие реалии 1990-х.

Не стоит, наверное, заблуждаться и по поводу «миссии». Митрополит Кирилл – талантливый софист, способный говорить на разных политических языках и отстаивать любые идеалы, но прежде всего он – отчаянно влюбленный во власть политик. И главной целью его «миссии» является все-таки власть, а не народ. Симптоматично, что он на этом поле не одинок. Его версию амбивалентного умеренно-олигархического консерватизма (Церковь как успешный торговый бренд, политический проект, конкурентоспособный на внешнем рынке), популярную среди высшей партийной бюрократии, заметно оттеняет сегодня проект державной ультраправославной сталинократии архимандрита Тихона (Шевкунова).

Но надежда на чудо всегда остается. Подлинная жизнь Церкви скрыта от внешних глаз и протекает далеко от денежных потоков и державных гимнов. Вопрос в том, кто мог бы сегодня вернуть в Церковь Христа и вывести ее из глубочайшего кризиса? На мой взгляд, это мог бы быть умный, сильный, хорошо известный (причем не скандально) консерватор, принятый и фундаменталистами, и либералами, а главное – занятый не политикой и борьбой за власть, а настоящей миссией среди простого народа и большой, серьезной социальной работой.