По другую сторону пропасти

Утверждение о взаимоисключающей сути религиозных и либеральных ценностей зиждется на изначальном смешении понятий. Разговор на эту тему начну с нескольких соображений.

Во-первых, общеизвестно, что религиозные институты Запада, как правило, препятствовали разрушению «старого режима», то есть выступали против либерализации, но верно и то, что религиозные идеи и деятели не раз вдохновляли либеральные движения и перемены. А нынешние христианские демократы Западной Европы не менее либеральны, чем социал-демократы, просто их отклонения от либерального «абсолюта» лежат в разных плоскостях. Религиозная и политическая сферы нигде и никогда не были вполне слитны, даже в романтические времена крестовых походов, а теперь и вовсе разделены.

Во-вторых, то, что религиозные деятели в среднем консервативны в вопросах морали в сравнении с большинством, – их естественное свойство и естественная социальная функция. Если сегодня вопрос, например, однополых браков пытаются политизировать, это еще не значит, что епископ, который против таких браков, менее привержен гражданским правам и демократии, чем тот, который за. Основополагающие – исторически и институционально – для демократии права и нормы не включают норм половой морали и статуса однополых партнерств. Все это – тоже важные темы, но из другой области.

В-третьих, нельзя однозначно утверждать, что православие (или ислам) в основе своей менее совместим с либеральной демократией, чем католицизм (или синтоизм). Но и нет необходимости объяснять, почему в России либерально настроенные христианские мыслители и тем более группы появились позже, чем в Западной Европе, и не надо напоминать, куда они делись. Поэтому удивляться тому, какие идеи сейчас в политическом плане чаще всего ассоциируются с православием, тоже не стоит.

И вот тут мы подходим к главному пункту, в котором я сам вижу свое отличие от тех, кто – с гордостью или с сожалением – утверждает, что русское православие (а то и «православие вообще» или «российская цивилизация») несовместимо с правами человека и либеральной демократией. Они, эти очень разные люди, уверены в том, что в основе различий между Россией и Западной Европой некие «цивилизационные особенности». Я же отношусь к тем, кто уверен, что главное (хотя и не единственное) различие – степень модернизированности общества. Хотя восточная часть Европы, включающая Россию (и почти весь сегодняшний православный мир), при всей своей неоднородности, отстает в модернизации от Запада, но развивается, за вычетом известных периодов торможения, в том же направлении.

Именно модернизация, во многом связанная с дискуссиями вокруг религии и Церкви, освободила наконец Церковь от бремени политического и иного контроля. Модернизация позволила отделить политику и даже мораль от веры. Конечно, связи остались, но теперь тот факт, что вера ценностно выше социальных отношений, не означает, что эти отношения надо прямо выводить из веры. Модерн установил, что есть разные нормативные и ценностные сферы, связанные – но разные. И сегодня религиозный деятель Запада – посмотрите хоть на Папу Римского – всегда готов обосновать ту или иную социальную политику верой. Но он различает истины веры и мнение отдельных верующих по социальным проблемам, поскольку это мнение обосновывается не только вероучительными истинами, но и иными соображениями. Это позволяет мнению существовать относительно свободно, а истины веры не становятся предметом политической борьбы. Никто, например, не перепутает такие ценности, как христианская свобода от греха и общечеловеческая свобода выбора.

Но вернемся все-таки к России и Церкви в России, то есть в первую очередь – к РПЦ. Во-первых, Россия прошла по западноевропейскому пути уже немалую дистанцию, хотя и в совершенно иных условиях. Во-вторых, модернизация всегда идет для разных социальных групп разными темпами, но в России, в силу особенностей советского этапа модернизации, эта неравномерность особенно бросается в глаза. 70 лет советской власти не просто сгубили миллионы людей и большой культурный потенциал, они еще породили резервации старорежимного (в точном смысле слова) мировосприятия. И РПЦ – один из наименее модернизированных сегментов общества, что и является причиной серьезнейших проблем и внутри Церкви, и в ее отношениях с обществом.

Дело не только в массовых отказах от ИНН и тому подобных крайностях, хотя они и характерны. Дело – в ориентации на «домодерные» (в нашем случае – дореволюционные и порой даже допетровские) источники. Достаточно посмотреть, кого цитируют церковные деятели от Патриарха до любого активиста «православной общественности». Как будто XX века и не было! Нет, кое-какие практические выводы из трагической советской истории были сделаны – например, что нельзя слишком доверять власти. Но в целом Церковь в новом мире жить еще не научилась. И это касается не только РПЦ, конечно.

Сейчас дистанция между российским обществом и РПЦ гораздо больше, чем была между обществом и Церковью перед Великой французской революцией или Гражданской войной в Испании. Тогда большинство Церковь ненавидело, теперь это для большинства просто невозможно: оно Церковь даже не понимает.

Конечно, в Церкви есть разные люди. Есть те, кто видит мир неадекватно, с другой стороны отделяющей от него пропасти. И не потому непременно, что вырос в катакомбах; фундаментализм – это, как правило, наживное, а не с детства приобретенное. Есть те, кто, наоборот, стремится внутренне «подладиться под народ», но сегодня на практике это означает – подлаживаться под картину мира, создаваемую властью, и это тоже ведет отнюдь не к либерализации. Есть, конечно, и те, кто внутренне вжился уже в модернизацию, но их мало и они маргинализованы.

Такое состояние Церкви идеологически проявляется не только в «джихаде ИНН», но и в создании как бы альтернативной, но отнюдь не новой идеологии: «третий путь» России, трансформация прав человека в права религиозных и этнических общин и т.д.

Подобная идеологическая активность РПЦ у многих вызывает понятные возражения и даже страхи, но если попробовать отвлечься от страхов дня сегодняшнего и завтрашнего и заглянуть далеко вперед, то ведь обоснованнее покажутся опасения не либеральной общественности, а православных фундаменталистов. Повернуть модернизацию вспять для меньшинства – а Церковь это давно уже меньшинство – невозможно. И значит, выйдя из изоляции на путь открытого противостояния с модернизацией, РПЦ проделает в этой борьбе тот же путь, что проделали Церкви Запада.