Вражда в сердце их

Для анализа современного христианства, на мой взгляд, не хватает такого важного понятия, как "внутриконфессиональный экстремизм". В общих чертах я определил бы его как деятельность формальных адептов религии, направленная на возбуждение внутриконфессиональной розни.

Сейчас среди российских православных широко распространены различные националистические, шовинистические и радикально монархические воззрения. Об этом свидетельствует, например, тот факт, что во всех православных центрах торговли продаются книги именно этой направленности, а в отдельных магазинах они составляют до половины ассортимента. От прочей националистической литературы эту продукцию отличает лишь стремление оправдать свои взгляды ссылками на исторический авторитет и опыт Церкви.

Радикальные идеологи под видом пропаганды православного вероучения распространяют как анонимные листовки и брошюры, так и пугающие своим воинствующим невежеством объемистые "научные труды". При этом бросается в глаза крайняя одиозность авторских позиций, не допускающая компромисса ни в одном из вопросов.

Прилагательное "русский" в этой литературе становится синонимом таких слов, как "хороший", "правильный" и "православный". Мир резко делится на своих и чужих, и границы подобных разделов обычно совпадают с границами "дружественных авторам государств".

Вряд ли найдется сегодня человек, который не встречался бы с подобными настроениями. Основная ошибка этой идеологии в том, что внутреннее религиозное чувство христианина и его личная ответственность перед Церковью напрямую связываются с национальными интересами. Вследствие этого российское православие рассматривается крайне упрощенно. Мало того, все события мировой жизни истолковываются с позиций "национальных интересов", из которых делается вывод об их "богоугодности".

Подобное мировоззрение заставляет его идеологов проецировать свои мнения на полотно исторического прошлого, полностью искажая его. А мнимое ощущение собственной святости дает им повод для отождествления мистического опыта Русской Православной Церкви с политической историей Российского государства. И как следствие, в раздраженных умах рождается повышенная враждебность ко всем явлениям современности, не совпадающим с мифическим образом "Святой Руси" и нормами Домостроя.

Неприятие современности и идеализация некой таинственной мирской структуры, канувшей в прошлое, свидетельствуют о духовном невежестве и лени. Человеку проще всего изображать любовь к тому, с чем он не сталкивается в обыденной жизни. Это чувство сродни поверхностной экзальтации при любовании сусальными куполами пасхальных открыток или похоже на любовь подростка к девушке с обложки журнала: она никак не соотносится с реальностью.

Пренебрежение "ничтожным" настоящим и фантазии о "великом прошлом" свидетельствуют лишь о нежелании христианина принять то время, в которое ему назначено жить Богом.

Истоки всех радикальных групповых настроений следует искать не в духовной области, а скорее в области психологии. Только тогда становится понятно, почему в наше время значительная часть населения России сознательно, а скорее бессознательно отзывается на деструктивные идеи. Например, национализм является ядром идеологии российских неофашистов, которые при этом стараются воссоздать язычество и презирают христианство за его возникновение среди иудеев. Всем известна деятельность экстремистов от ислама, много лет продолжаются войны между христианами Северной Ирландии и т.п. Невежество, зависть, злоба и психическая неуравновешенность, так же как и святость, иррациональны, вот о чем нужно говорить сегодня.

Один из наиболее распространенных сегодня околоцерковных мифов - миф о необходимости самодержавия для полнокровной жизни Церкви. Основным аргументом является мысль, что самодержавие - проекция небесной иерархии на земле.

В основе радикально-монархической идеологии лежит также болезненное обожание памяти императора Николая II и его семьи. Отсюда проистекает мысль о национальном покаянии. Сводя воедино царственность Николая и его мученическую святость, неомонархисты присваивают ему новый, доселе невиданный чин святости: Царь-Священник, Царственный Искупитель. Это якобы возносит его над остальными святыми чуть ли не до уровня Христа. Но и этого недостаточно: оказывается, в смерти императора повинны все поколения россиян, очиститься от греха можно лишь через национальное покаяние. А для этого необходимо, чтобы каждый покаялся в убийстве императора на частной исповеди. Но даже после исповеди на христианине грех лежит до тех пор, пока не покается весь народ. А так как этого никогда не будет, переживать вину можно бесконечно. Налицо явление затяжного массового психоза, которое впору окрестить синдромом национального покаяния.

Эти настроения также идут вразрез с традиционным учением Церкви: никто из сегодняшних христиан просто хронологически не может быть причастен к событиям начала XX века, а следовательно, и винить себя в них. Церковь учит, что дети могут испытывать на себе последствия родительских грехов и потому должны проявлять особое усердие в собственном покаянии. Но как может человек раскаиваться в том, к чему он никогда не был причастен?

Похоже, что у реакционеров претерпел изменения даже статус Богородицы. Можно согласиться с тем, что обретением иконы "Державная" ознаменовался конец российского самодержавия. Однако многие пытаются представить Божью Матерь неким служебным духом или гением одной местности. Неужели, сосредоточившись на России, Она оставила попечение о других народах? Если раньше верили в святых, молящихся за свое земное отечество, и в Богородицу - Предстоятельницу за весь мир, то теперь оказывается, что Николай II принимает главенство над всеми святыми, а Богоматерь в своих молитвах ограничивается одной Россией.

Ставшая уже привычной боязнь жидомасонского заговора построена на вере в то, что все в мире должно иметь свою противоположность. Если есть народ божий - должен быть народ-богоборец, если существует Вселенская Церковь - должна быть всемирная антицерковь с антиобрядами и антитаинствами. Но тогда получается, что христианство не уникально, а является лишь одной из форм человеческого стремления выжить, противостоять разрушению.

В настоящее время часто в храмах, в религиозных и даже светских СМИ говорят о русском происхождении православия в контексте описанных выше мифов. Ситуация такова, что в приходской жизни в случае несогласия с этими представлениями зачастую приходится отстаивать право считать себя православным.

На мой взгляд, сейчас для Церкви важно осознать сложившуюся ситуацию как внутреннюю беду. Есть соблазн списать свои проблемы на общемировую напряженность. И в чем-то такой подход оправдан. Но, осуждая идею создания мусульманского государства, неплохо бы задуматься, сколько российских граждан мечтают об установлении державы православной.

Ужасаясь появлению в Москве трех десятков исламских террористов, невольно задаешься вопросом: а сколько десятков (или сотен?) русских парней готовы теперь совершить нечто подобное во имя своей страны? Знать это важно и нужно, но для Церкви главное - обрести и сохранить свою внутреннюю чистоту и независимость. Ведь в ней любой грешник должен чувствовать себя одинаково к месту, независимо от того, как он воспринимается внешним миром. А значит, внутренний экстремизм не менее опасен для Церкви, чем экстремизм внешний или общегосударственный.

Еще в IV в. римский историк отмечал, что даже дикие звери не проявляют такой ярости, как христиане в своих разномыслиях. В чем-то этот упрек актуален и сегодня. К сожалению, в нынешней Церкви не возникла еще та площадка, на которой могли бы встретиться разномыслящие христиане. Созидательного общения в ней нет, и стремления к нему ни один из лагерей не проявляет.