Непостижимое житие далай-ламы

Александр Норман. Далай-лама – необыкновенная жизнь. – М.: Фонд «Сохраним Тибет», 2021.

Норман размышляет, с чего бы ему начать повествование: например, с первой субботы июля 1935 года по григорианскому календарю, когда и родился сам Тензин Гьяцо, нынешний далай-лама. «Но тогда мы оставим без внимания сам контекст этого рождения». Быть может, «правильнее начать рассказ с вечера 17 декабря 1933 года и связанных с ним обстоятельств, когда великий тринадцатый далай-лама, как принято говорить в буддийской традиции, «удалился в рай Тушита». Ведь «смерть предыдущего далай-ламы ведет к рождению следующего, даже если, как в нашем случае, между этими двумя событиями проходит больше девяти месяцев. Или даже с рождения первого далай-ламы, «поскольку считается, что каждое воплощение – так или иначе один поток сознания. Однако такой подход проблематичен, и не только потому, что нужен длительный экскурс в историю».

Не будет преувеличением назвать это сочинение мини-энциклопедией тибетского буддизма или даже ликбезом по истории Азии XX века. Но даже искушенный читатель может почерпнуть в книге много нового.

Например, узнает, что задолго до событий 1959 года, бегства Тензина Гьяцо от китайцев, Америка была готова помочь Тибету и лично далай-ламе, когда он посещал Индию по приглашению премьер-министра Джавахарлала Неру, но религиозный деятель решил вернуться на родину. Даже надеялся подружиться с главным китайским коммунистом и своим гонителем Мао Цзэдуном, написал молитву в его честь. Ведь «далай-лама полагал, что, если он хочет возглавить свой народ, ему надо сначала заслужить уважение в качестве ламы, а самое подходящее для этого место – Тибет».

Весной 1959 года китайцы не то чтобы дали зеленый свет потенциальному бунтовщику, но и препятствий особо не чинили – в казематы не запирали, взводом солдат не охраняли. «Председатель Мао распорядился: если далай-лама «со своими пособниками» попытается уехать, «удерживать его мы не будем... Пусть едут, куда бы они ни направлялись». Правда, в день, когда далай-лама отправился в путь, состоялось собрание Политбюро, несколько членов которого как раз вернулись из Уханя, где в то время находился Мао, и было принято другое решение, возможно, по указанию председателя КНР. Генерал Тань получил инструкции «сделать все возможное, чтобы предотвратить отъезд далай-ламы», но в дополнение было сказано, что если ему все же удастся скрыться, то «так тому и быть».

Авторская подача другой истории не может не вызвать недоумения у иного читателя. Речь об участии тибетских коммандос в индо-пакистанской войне 1971 года. Автор не скупится на эмоции и витиеватые рассуждения о тяжелейшей нравственной (а возможно, и религиозной) дилемме и последовавшей за ней травле далай-ламы. Ведь тому потребовалось ни много ни мало благословить тибетских воинов на смертоубийство! Норман «выгораживает» Тензина Гьяцо, и так страдающего от чувства вины, но вынужденного пойти на этот шаг ради тибетской диаспоры в изгнании: «Далай-лама снова оказался в двусмысленном положении: он восхищался энтузиазмом новобранцев, был благодарен индийцам (и, разумеется, американцам) за поддержку этого начинания, но не мог не видеть, что это противоречит принципу ненасилия Ганди, с которым он все больше себя отождествлял».

Экзотические практики почитания духовных лидеров в Тибете, включая поедание мощей и фекалий высоких лам и учителей, шокируют «непросветленных», но видятся вполне органичными в рамках тибетской реальности. «Эта практика называется «кьедюн друбпа», буквально «достижение семи рождений». На первый взгляд она шокирует, но важно помнить, что теофагия – причащение «телом» бога – лежит в основе христианских обрядов. Католики считают, что во время причастия они тоже, по сути, едят плоть и пьют кровь Иисуса, внешне облеченные в форму хлеба и вина. Волосы встают дыбом от одного случая, описанного в книге: некоторые из пришедших так жаждали духовной пищи, что буквально вцепились зубами в плоть недавно умершего высокого наставника», – пишет Норман.

Или обычай рангом помельче: российский бурят Гомбожап Цыбиков, посетив Лхасу, столицу Тибета, на рубеже XIX и XX столетий, писал о плате, взимаемой с паломников за размещение их изображений рядом с Джово. Эта легендарная статуя Будды, по преданию, привезена в Тибет в VII веке китайской принцессой, которая вышла замуж за тибетского царя Сонгцена Гампо. «Местные монахи продавали мышей, которые, объевшись ячменем, оставленным в качестве подношения, умерли возле статуи. Считалось, что их мясо особенно полезно для беременных женщин, которым предстоят нелегкие роды».

Не стесняется Норман и упоминания некоторых пикантных сторон монастырской жизни: «Традиционная тибетская культура не признает гомосексуализм ни как отличительную черту человека, ни как часть человеческой природы. Обсуждаются лишь гомосексуальные акты… В том, что старшие монахи брали себе в сексуальные партнеры более молодых монахов, не было совершенно ничего необычного».

Многих смущает сдержанная реакция далай-ламы XIV на самосожжения тибетских монахов в знак протеста против политики китайских властей. «Когда китайцы предлагают далай-ламе осудить самосожжения, он не делает этого напрямую, хотя и не поощряет подобную практику», – пишет Норман. И объясняет: дескать, самопожертвование – «признанный элемент буддийской традиции, упомянутый в писаниях, например в джатаках или «Лотосовой сутре».

Норман утверждает, что для правильного понимания поступков Тензина Гьяцо необходимо учитывать весь контекст тысячелетней культуры, который сформировал и сам институт далай-лам, и их мировоззрение. «Мне важно показать, что побудило далай-ламу действовать так, как он действовал, – ведь его мотивы определяются его пониманием тибетской традиции», – заключает автор.