Святая Русь в тени Мазепы

Беляков С.С. Тень Мазепы: украинская нация в эпоху Гоголя. – М.: Издательство АСТ: Редакция Елены Шубиной. 2016. – 768 с.

Красной нитью в книге проходит мысль, что украинский национализм и отношения Украины с Великороссией обусловлены сложной конструкцией из исторических мифов. То же касается взаимоотношения таких понятий, как религия, вера, нация на украинской почве. Украина возникала и формировалась на пограничье исторических эпох – от Средневековья к Новому времени, а также территорий – была «срединным пространством» между православной Москвой, католической Польшей и мусульманскими Крымом и Турцией. Автору пришлось разбираться с великим множеством понятий, реалий, наименований и их толкований, что и составило содержание книги.

Интересно, что понятие «Малая Россия» связано с отдельным и достаточно кратким эпизодом в истории православия. Автор, опираясь на источники, обосновывает его возникновение появлением особой Галицкой митрополии. «Само понятие «Малая Россия» придумали греки, – пишет Беляков. – Так в первой половине XIV века Константинопольский патриарх и его приближенные называли земли «королевства русского» (то есть Галицко-Волынского княжества) и галицкой епархии» (66). Эта епархия, которая просуществовала в независимом качестве совсем недолго, добилась автономии от Киевской митрополии, которая тогда объединяла как «мать городов русских», так и Северо-Восточную Русь.

Немаловажную роль в политическом самоопределении Украины сыграла религиозная самоидентификация ее народа, которая связана с переходом от средневекового конфессионального самоощущения к возникновению идеи нации. Прежде всего Беляков объясняет, что «вопреки современным стереотипам украинская идентичность веками была связана вовсе не с униатством, а именно с православием» (229). «Уния и ее сторонники больше двух веков оставались злейшими врагами Украины и ее народа, – продолжает автор. – Восставшие в 1648 году козаки требовали уничтожить «унию, источник и начало зла». Принятие унии в XVII–XVIII веках (когда это было актуально) автоматически означало измену.

После разделов Польши в конце XVIII века произошло размежевание, продолжавшееся два столетия. В восточных областях Украины, отошедших Российской империи, греко-католицизм был подавлен административными мерами. В Галиции, которая оказалась в Австрийской империи, униатство стало восприниматься в противопоставлении римскому католицизму немецкоязычных народов и вместе с ростом национального самосознания превратилось в неотъемлемую часть украинства. Книга Белякова, как явствует из названия, ограничивается эпохой Гоголя, но читатель не может не спроецировать эти выводы на современную ситуацию. Можно домыслить, что связь греко-католичества с политическими событиями последних двух лет объясняется особенностями истории разделенной некогда Украины. На востоке религиозное самосознание украинцев формировалось вне антагонизма с единоверной Москвой. На западе Украины связь уникальной конфессии и национальной идеи выражена гораздо более четко.

Впрочем, не все так просто и с русско-украинским «братством», якобы покоящемся на общем для обоих народов православии. Автор рассказывает, что в процессе воссоединения Украины и России после войн Богдана Хмельницкого в наибольшей степени этому противились именно церковные круги. «Московские порядки не нравились ни козакам, ни крестьянам, ни тем более духовенству, которое привыкло жить под властью уважаемого, но далекого и бессильного Константинопольского патриарха. Интересно, что даже на Переяславской раде (1654 года, где было принято решение о воссоединении двух народов. – «НГР») не было ни митрополита Киевского, ни хотя бы одного представителя высшего православного клира» (241). Любопытно, что книга, в которой есть слова про «далекую и бессильную власть» Константинопольского патриарха, вышла в свет незадолго до обращения Верховной рады к патриарху Варфоломею с просьбой вернуть киевскую кафедру под свой омофор.

Но вернемся к тексту. Даже сближение в обрядах западнорусского и московского православия, которое произошло в результате реформы патриарха Никона, не помогло преодолеть их отчуждение. Долгие годы сохранялись различия в устройстве церковной жизни. В малороссийских епархиях была развита выборность, а в «московитских» выборы приходского священника превращены в формальность. Петр I, борясь с патриаршеством, привлек в Великороссию украинских иерархов, но взамен отобрал «самостийность» церковного уклада. С разгромом вольностей Гетманщины после предательства Мазепы народная память украинцев связывает святотатства, совершенные, если следовать фольклору, русскими войсками в Украине. «Церкви палили, святости да// Iкони пiд ноги топтали» (391). Господствующему народу приписывались черты антихристианской силы. Впрочем, здесь «московиты» только дублируют образ врага, но первенство всегда сохраняли поляки-католики, что также подробно описывает Беляков.

Роль веры и традиции в формировании украинского национализма в книге «Тень Мазепы» не основная, это лишь один из сквозных сюжетов истории народа. Но и эта тематика работает на общую задачу сочинения. Автор показывает, какую роль играли мифы в истории отношений украинского и русского народов, среди них едва ли не основной – что это единая нация, некогда разделенная, но воссоединившаяся благодаря православию. Украинцы и русские – разные народы, вышедшие из одной колыбели, но разделенные историей навсегда. Украина не часть русского мира. Беляков приходит к выводу, что даже православный и русский мессианизм Гоголя, описанный в последних главах книги, обусловлен не столько эмоциональной близостью писателя России, сколько фатальным осознанием непобедимости Российской империи и, следовательно, отсутствием для любимой Украины перспектив самостоятельного политического будущего. Но и этот, последний миф, разрушен ходом событий, которые остались за границами книги, но прочитываются между ее строк.