Для мусульман совсем не целина

Султангалиева А.К. «Возвращение ислама» в Казахстан. – Алматы, 2012. – 170 с.

«Что ты, что ты? – говорили мне казахстанские коллеги в девяностые, – какой у нас в Казахстане ислам? Мы не Египет, не Узбекистан. Вот у них – это да!» С учеными соглашался даже основатель Партии национальной независимости Казахстана «Алаш» Арон Атабек. В начале 1990-х годов он прокатился по только что образованной республике, намереваясь создать Исламскую партию возрождения. Разочарование было полным, и в сердцах Арон обронил: «Эти казахи пьют больше русских».

Я особо ни с кем не спорил, хотя и опубликовал в «Независимой газете» статью «Забытый ислам», где намекнул, что пусть и забытый, но ислам в Казахстане все же есть, причем не только уйгурский, но и свой, казахский. Потом еще писал, что, несмотря на равнодушие к религии, казахи, рано или поздно, к исламу вернутся, да еще проникнет к ним новый, тогда еще неведомый нам нетрадиционный ислам. Это звучало гласом вопиющего в пустыне.

И вот теперь в Казахстане «внезапно» обнаружились те же тенденции, что и в остальной Центральной Азии, да и в целом в мусульманском мире. Конечно, в Казахстане они смотрятся не столь впечатляюще, как, например, в соседнем Узбекистане, но все же…

«Возвращение ислама» в Казахстан» – назвала свою новую книжку казахстанский ученый Алма Султангалиева. «Возвращение ислама» взято автором в кавычки, и в этом угадывается намек на то, что ислам из Казахстана никуда и не уходил. Я, между прочим, грешен тем же грехом: у самого в 1997 году вышла книжка под названием «Возрождение ислама в современной России», и критики тогда немало попеняли мне, что ислам никогда не умирал.

В монографии Султангалиевой прослеживаются как минимум три основные тенденции «возвращения ислама»: обретение казахами через ислам этнокультурной идентичности; становление и активизация исламского радикализма; стремление власти к огосударствлению религии. Все три тенденции переплетены между собой и в то же время внутренне противоречивы. Так, обретение обществом этнокультурной идентичности отнюдь не тождественно «тотальной» исламизации. В монографии приводятся данные социологических опросов, свидетельствующие о том, что религиозность казахов остается сравнительно низкой. Так, пятикратную молитву совершают лишь 7,2% казахов против 32% узбеков и 41,3% таджиков (с. 22, 72–73). Рост религиозности в значительной степени обусловлен укреплением этнокультурного сознания. Отсюда понятна позиция Духовного управления мусульман Казахстана, которое сменило курс «исламизации этничности на этнизацию ислама» (с. 128).

С другой стороны, «возвращение ислама» отнюдь не сводится лишь к его этнизации. Автор отмечает появление «нового ислама» и «новых мусульман», для которых «принадлежность к глобальной мусульманской общине выше, чем принадлежность к своей этнической и национальной группе» (с. 92), и «независимого ислама» (на мой взгляд, термин не совсем удачный), к приверженцам которого она относит сторонников российских радикальных проповедников Саида Бурятского и Айюба Астраханского (с. 145). Исследовательница упоминает также салафитские общины, появившиеся в «необустроенных районах западного Казахстана» (с. 149). Хотелось бы, однако, отметить, что описание этих «исламов», в том числе различий между ними, преподносится несколько расплывчато. На мой взгляд, их можно определить скорее как общий религиозно-культурный и религиозно-политический массив. Их совокупность видится базой для радикальных и даже экстремистских настроений.

В 2011 году в Казахстане произошло несколько терактов, заявила о себе организация «Джундалла». Показательно, что теракты имели место в западной части страны, которая, как недавно казалось, менее всего уязвима для религиозных радикалов. Казахстанский эксперт Досым Сатпаев считает, что Казахстан превращается в тыловую базу боевиков из сопредельных стран. И хотя в нынешнем году серьезных террористических актов не произошло, корни терроризма не ликвидированы, и опасность повторения терактов с повестки дня отнюдь не снята.

Новым, кстати, вполне ожидаемым, стимулятором экстремизма становится влияние на Казахстан Северного Кавказа (с. 157–158). Есть основания полагать, что оно будет постепенно нарастать. Во всяком случае, полностью игнорировать это обстоятельство не следует. Как было бы ошибкой не обращать внимания на интернационализацию исламского радикализма, создание многонациональных групп и кружков в Прикаспии, в том числе в российских Поволжье, на Урале, да и в самом Казахстане.

«В центральноазиатских обществах, – пишет автор, – большинство населения не воспринимает ислам как политическую идеологию» (с. 38). И далее продолжает: «В Казахстане значительно сужаются риски его превращения в способ социального протеста» (63). Такой риск действительно сужен. Но, во-первых, для исламизации социального протеста достаточно и активного меньшинства. Во-вторых, такая форма протеста становится неизбежной, если люди лишены иной, нерелигиозной формы выражения своих политических настроений. Не оспаривая различий в исламе между странами Ближнего Востока и Центральной Азии, следует все же признать, что в обоих макрорегионах наблюдаются схожие тенденции религиозно-политической эволюции. Это особенно важно сознавать, учитывая успехи исламистов в некоторых арабских странах, которые рано или поздно, но отзовутся рикошетом на мусульманском постсоветском пространстве.

Автор также упоминает «реставрацию суфийских братств, прежде всего Накшбандии и Йасавии» (с. 142–143 и далее). Я бы добавил, что эти братства также политизируются, что напоминает ситуацию в Дагестане, где их политизация давно стала фактором общественной жизни.

«Страны Центральной Азии унаследовали советскую систему государственного надзора над религиозной жизнью» (с. 33), отмечает Султангалиева. Но в отличие от советских времен речь идет не только о контроле, но в значительной степени о «перехвате ислама». Ислам огосударствляется. Государство сражается за ислам со своими оппонентами и претендует не просто на контроль над исламом, а на место «религиозного авторитета» (с. 33) и координатора религиозной жизни. Автор ставит знак равенства между национализацией и «присвоением ислама» (с. 46). Термин, на мой взгляд, не только корректный, но и изящно-беллетристический. Если ислам огосударствляют, а это делают везде на постсоветском пространстве, значит, это кому-нибудь нужно. А почему нужно? Потому что одной борьбой с «исламистскими предрассудками» дело не поправить. В рецензируемой книге убедительно описывается казахстанский вариант огосударствления.

Книга Султангалиевой интересна еще и тем, что в ней угадывается будущее казахского ислама, развивающиеся в нем тенденции, которые будут сказываться на казахстанском обществе все сильнее и сильнее, оказывая влияние и на весь регион.