Владислав Мальцев Силантьев Р.В. Мусульманская дипломатия в России: история и современность. – М.: ИПК МГЛУ «Рема», 2010. – 488 с.
Новая монография известного российского исламоведа Романа Силантьева «Мусульманская дипломатия в России» посвящена весьма актуальной в наши дни теме – использованию исламского духовенства как инструмента укрепления Российского государства. В заслугу автору можно поставить труд по сведению воедино значительного объема сведений, касающихся законодательных актов XVIII-XX веков относительно мусульманского духовенства, создания официальных мусульманских структур и личностей их руководителей. Очень интересны разделы, посвященные контролю властей за исламским духовенством накануне Октябрьской революции, а также первым послереволюционным годам, когда официально признавалось соединение на практике социализма и ислама (и законов шариата). Как пример тех лет можно вспомнить Бухарскую народную советскую республику (1920-1924), на знамени которой красовался полумесяц. Уделено немало внимания развитию исламских партий в России в 1990-е и в начале 2000-х годов, даны биографии и подробные рассказы о деятельности виднейших современных деятелей ислама в России.
С другой стороны, в книге присутствует и ряд недостатков, о которых тоже нельзя не упомянуть. Во-первых, это заметная тенденциозность автора, чьи симпатии находятся на стороне «черносотенного» мусульманского духовенства начала ХХ века. Например, возникшей в 1910-е годы партии «Сырат аль-Мустаким» («Правый путь»), программа которой «являлась адаптированной для мусульман программой «Союза Михаила Архангела» (стр. 76). Их идейные оппоненты оцениваются не иначе как «четко осознающие себя агентами влияния внешних и внутренних русофобских сил» (стр. 79). «Русофобы» упоминаются в книге и далее (стр. 87), а периодически встречающиеся упоминания о создании политических организаций, которые автор называет «партией нерусских» (стр. 93, 117) создают впечатление, что государственная и религиозная политика в России автором воспринимается исключительно в этнической плоскости, как деятельность либо «за русских», либо «против русских». В целом, серьезный исследователь должен избегать и подобной терминологии («агенты влияния», «русофобия» и т.д.), и подобных странных обобщений.
Деятельность революционной власти рисуется только в отрицательных тонах – она «не стеснялась «стравливать» мусульман с православными» (стр. 96). В качестве примера «стравливания» приводятся факты размещения полумесяца на башне Казанского Кремля и передача мусульманам комплекса зданий при оренбургской мечети. В Баку «31 марта 1918 года подстрекаемые и поддерживаемые большевиками дашнаки устроили массовый антимусульманский погром, убив до десяти тысяч азербаджанцев» (стр. 96). Но об аналогичном погроме армян в царское время, произошедшем в феврале 1905 года и, по ряду свидетельств, прямо поддержанном властями, автор не упоминает. Не упоминает он также о сожжении Хасавюрта в феврале 1918 года войском имама Нажмудина Гоцинского, но пишет лишь о его последующей борьбе с большевиками в таких выражениях: «Войну против большевиков начал Нажмудин Гоцинский, три года сражавшийся с карательными отрядами красных в горах Дагестана» (стр. 90). Не знакомый с другими фактами читатель может даже посочувствовать этому сепаратисту...
Во-вторых, нельзя не отметить наличие пропусков или ошибок в изложении событий, начиная с наиболее раннего периода XIV-XVI веков (о котором в целом хотелось бы более подробного рассказа). Так, практически вся история взаимоотношений Руси с уже мусульманской Ордой уложена в строках: «Традиции хана Узбека продолжил и его сын Джанибек, которого связывали особо теплые отношения с митрополитом Московским Алексием, вылечившим супругу хана Тайдулу» (стр. 18). Во-первых, «митрополитом Московским» Алексий не был – потому что такого титула в XIV веке просто не существовало, русские митрополиты носили в то время титул «митрополита Киевского и всея Руси». Переводы документов тех лет можно почитать хотя бы в «Русской исторической библиотеке» (Т. VI. СПб., 1880). Привычный ныне титул «Московский» появился лишь в 1461 году. Во-вторых, царица Тайдула – не супруга Джанибека, а его «главная мать», любимая жена его отца, хана Узбека. Ошибка в данном случае идет, видимо, из предпочтения агиографии источниковедению, так как в «Житии митрополита Алексия» Тайдула действительно (и ошибочно) названа женой Джанибека, и в нем, а также посвященных ему молитве и тропаре он действительно именуется «святителем Алексием, Митрополитом Московским и всея Руси». Но это – более поздние ошибки церковных авторов.
«В разные периоды татарским ханам давались в удел и другие города – Серпухов, Звенигород, Кашира, Юрьев, однако их власть упрочилась только в Касимове» (стр. 19). Помимо этих городов, которые то давали «в кормление» приходившим на Русь «ордынским царевичам», то отнимали у них, служилые татары прочно обосновались, построив себе мечеть, с 1564 года в Романове (современный Тутаев Ярославской области). «Романовские татары» наряду с касимовскими известны на русской службе и в середине XVII века, их родовая знать была христианизирована (под сильным давлением «сверху») лишь в 1680-е годы, как, кстати, и «касимовские князья». Не пожелавшие креститься были выселены в Кострому, где появилась своя Татарская слобода с мечетью. Однако об этом в книге ничего нет, как и ожидаемой в издании о «исламской дипломатии России» известной фразы русского посла Ивана Новосильцева в Турцию в 1570 году: «Которые, господине, иноземцы гости приходят к Москве и в ыные государя нашего городы, и которою они дорогою куды попросятца, и государь наш тех иноземцев жалует и велит их отпускати безо всяких зацепок, а от веры не велит никого отводити и не неволити ни в чем: восе у государя нашего в его государстве Саинбулат-царь, Кайбула-царевич, Ибак-царевич и многие мирзы нагайские, и за Саин-булатом-царем город Касимов и к нему многие городы, а за Кайбулою-царевичем город Юрьев, а за Ибаком-царевичем место великое Суражек, а за нагайскими мирзами город Романов, и в тех городех мусульманские веры люди по своему обычаю и мизгити и кишени держат, и государь их ничем от их веры не нудит и мольбищ их не рушит – всякой иноземец в своей вере живет».
Фраза уже почти хрестоматийная, и позволяющая понять религиозную политику в царствование Ивана Грозного, описанную в данном исследовании следующим образом: «Ухудшение отношения к исламу, ставшее особенно заметным в годы правления царей Ивана Грозного и Федора Иоанновича, было вызвано по всей видимости падением Византийской империи и появлением у Москвы нового опасного соперника в лице быстро усиливающейся Османской империи» (стр. 332). Во-первых, падение Византии произошло еще в 1453 году, за столетие до царствования Грозного, и какая тут связь? Во-вторых, как видим, никакого «ухудшения отношения к исламу» при Грозном не было – наоборот, в целом ряде городов центральной России были поселены группы мусульман и построены мусульманские мечети («мизгиги») и кладбища («кишени»). И при Федоре Иоанновиче «ухудшения отношения к исламу» не было, а были лишь снесены построенные в татарских слободах в Казани новые мечети, запрет на которые (ввиду опасения возвращения в ислам новокрещенов из числа татар) существовал с момента взятия Казани в 1552 году. Наоборот, если уж говорить об ухудшении отношения при этих царях, то к лютеранам – вспомним хотя бы описание русскими летописцами взятого Иваном Грозным в 1563 году Полоцка, где «безбожная Литва поклонение святых икон отвергше, святые иконы пощепали, и многая поругания святым иконам учинили, и церкви разорили и пожгли, и крестьянскую веру и закон оставльше и поправше и люторство восприашя... страха ради, тех безбожных люторей святых икон не дръжаху для ради поругания святым иконом, яко же ни в Срацынской вере в турках, ни в бусурманских языцех таково святым иконам поругание не обретается». А при Федора Иоанновиче в 1595 году Патриарх Иов благословлял русское войско в поход на принадлежавшую шведам Карелию: «тамо капища еллинская разорити, и идолы сокрушити, и святыя церкви воздвизати» (речь вновь шла о лютеранах). Христиане-лютеране трактуются тут хуже мусульман, как язычники.
Но и о более поздних событиях – например, о деятельности государственной «Конторы новокрещенских дел», занимавшейся в 1740-1764 годах принуждением жителей Поволжья к переходу в христианство, не сказано ровным счетом ничего. Автором лишь упомянут некий «период ущемления мусульман в правах» (стр. 23) до воцарения Екатерины Второй. Очень «смазанно» описаны военные действия на Северном Кавказе в 1918-1925 годах. Предельно кратка и неточна хроника событий в «независимой Ичкерии» летом 1998 года, связанных с вооруженной борьбой ваххабитов и исламских традиционалистов. Хотя это очень важный эпизод, показывающий, способны ли были мусульмане-традиционалисты на Кавказе самостоятельно, без помощи российской армии, одолеть ваххабизм (Силантьев считает, что не могли).
«15 июля 1998 г. боевики полевого командира Арби Бараева, известного последователя «чистого ислама», атаковали казармы масхадовского Гудермесского батальона национальной гвардии Чечни. Бой продолжался два дня и стоил жизни нескольким десяткам человек. Эта акция ознаменовала начало вооруженной фазы в противостоянии между ваххабитами и тарикатистами в Чечне. Исход этого противостояния был очевиден, и если в августе 1999 года салафитские полевые командиры не напали на соседний Дагестан, то через несколько лет традиционный ислам в Чечне просто перестал бы существовать» (стр. 285).
Начать, пожалуй, стоит с того, что и по факту, и с точки зрения российского закона «боевиками» в Чечне были все вооруженные формирования, какое бы название они не носили (отряд Бараева – «Исламский полк особого назначения»), и номинально все они подчинялись выбранному в 1997 году «президенту Ичкерии» Аслану Масхадову. Почему бойцы Бараева названы «боевиками» (в хронологическом списке на стр. 470 – «бандой»), а столь же легальные бойцы братьев Ямадаевых (оформленные как гудермесский батальон «Национальной гвардии Чечни») – нет, и почему последние именуются «масхадовскими» – загадка. Да и вооруженный конфликт в 1998 году в Чечне начался до этого – с операций Антитеррористического центра и Службы безопасности Чечни против групп ваххабитов в различных населенных пунктах республики весной 1998 года, наиболее громкой из которых стала операция против урус-мартановского джамаата 15-16 марта. 21 июня конфликт перешел в открытую фазу – бойцы радуевской «Армии Джохара Дудаева» предприняли штурм грозненского телецентра, убив директора Службы национальной безопасности Чечни Лечи Хултыгова. 22 июня Аслан Масхадов объявил в республике чрезвычайное положение, и уже после этого и произошли столкновения в Гудермесе. Поводом для них, кстати, послужило незначительное событие, связанное с местными ревнителями морали – «шариатский патруль» то ли разгромил киоск, где продавалось пиво (Известия. 17.04.2003), то ли избил выпивавших на природе ямадаевских бойцов (Коммерсант. 21.03.2001). В этот конфликт, унесший за несколько дней, по разным данным, от нескольких десятков до более сотни убитых, включились с одной стороны бойцы Ямадаевых («Национальная гвардия»), с другой – «Исламский полк» Бараева и «Шариатская гвардия» Абдула Меджидова. 17 июля чрезвычайное положение было продлено, были призваны 5 тысяч резервистов. 25 июля в Грозном под эгидой муфтия Ахмада Кадырова прошел съезд мусульманского духовенства – Конгресс мусульман Северного Кавказа, официально осудивший ваххабизм. В итоге, 26 июля мятежные командиры – Бараев, Меджидов, глава урус-мартановских ваххабитов Рамзан Ахмадов – были вынуждены выступить с заявлениями о лояльности Масхадову, и 28 июля чрезвычайное положение было отменено. По словам внимательно отслеживавшего в то время ситуацию в Чечне Тимура Музаева: «В результате осуществления режима ЧП и мероприятий по разоружению незаконных формирований 22 июня – 28 июля Аслан Масхадов существенно укрепил свое положение и сосредоточил в своих руках основные рычаги управления» (Чеченская республика Ичкерия в июле 1998 года). Ни о каком переходе власти в руки ваххабитов речи в Чечне вплоть до начала там контртеррористической операции не шло. Стоит добавить, что даже упоминаний этих событий, хотя бы в хронологическом перечне, в книге Силантьева нет, хотя успешное подавление «традиционалистами» ваххабитов в «независимой Чечне» или тот же съезд мусульманского духовенства в Грозном, осудивший ваххабизм, того стоили. Как отмечал другой видный российский исследователь современного ислама, Александр Игнатенко: «Сейчас мало кто помнит, что в июле 1998 г. в Грозном прошел Конгресс мусульман Северного Кавказа, в котором приняли участие религиозные деятели региона. Резолюция конгресса в обращении к властям Чечни, Ингушетии и Дагестана требовала «объявить все экстремистские течения вне закона, установить контроль над всеми исламскими учебными заведениями, учебной литературой, средствами массовой информации во избежание проникновения вредной ваххабитской идеологии в общество». После этого президент Ингушетии Руслан Аушев принял указ о запрете ваххабитской деятельности на территории республики, поддержанный местным мусульманским духовенством. Что-то в этом роде попытался сделать и президент самопровозглашенной ЧРИ Аслан Масхадов» (НГ-Религии. 01.12.1999).
Однако все вышеперечисленные недочеты книги искупаются масштабом исследования и огромным количеством фактического материала.
