Медитация литературоведа

Татаринов А.В. Власть апокрифа: Библейский сюжет и кризисное богословие художественного текста. – Краснодар, 2008. – 712 с.

Вышедшая ограниченным тиражом на Кубани книга Алексея Татаринова «Власть апокрифа» представляет собой литературоведческий анализ влияния Библии на мировую литературу. Книга состоит из четырех частей. Первая – о Священном Писании и его влиянии на словесность IV–XVII веков. Вторая – о литературных инверсиях евангельской истории в XX веке. Третья – об Апокалипсисе в современной прозе. Четвертая часть – о литературной критике, которая стремится так или иначе оценивать произведения, касающиеся религиозных проблем.

Что придает столь разным тематическим разделам единство? Мысль о неизбежном взаимопроникновении художественной словесности и богословия, которое Борхес называл «областью фантастической литературы». Сначала Татаринов (часть I) пишет о том, как религия превращается в литературу, как Христос входит в миры героического эпоса, рыцарского романа, «Гамлета» и «Дон Кихота». Потом он подробно рассматривает иной процесс (части II–IV): литература стремится стать религией, представить иные версии священных сюжетов.

В первой части («Библейский сюжет и его становление в литературе Средневековья и Ренессанса») автор представляет библейский канон как религиозный текст, причастный к литературе сюжетом, образами, художественной речью. Этот раздел книги можно оценить как учебное пособие для тех, кто стремится впервые прикоснуться к Ветхому и Новому Заветам – единому сюжету и духовной реальности, призывающей человека к спасению. Но последняя глава первой части выходит за рамки учебной литературы. Алексей Татаринов стремится показать, что в средневековой словесности библейский сюжет начинает создавать художественные миры и одновременно подвергается неизбежным трансформациям согласно логике нового исторического времени. Христос воплощается в героях византийской агиографии, с мечом в руках идет на битву с маврами в образе Роланда, обнаруживается в запретной любви Тристана и Изольды, становится ключевой проблемой поэм Данте, стихов вагантов и Франсуа Вийона, воплощается в «нашем Господе Дон Кихоте» (Мигель де Унамуно), помогает понять смысл революции, совершенной Гамлетом, которого Татаринов считает первым европейским героем, почувствовавшим обаяние буддийской пустотности.

Во второй части («Художественные тексты о евангельских событиях») читателям предлагается мысль о том, что апокрифы – это не только древние тексты на библейские темы, созданные гностиками и иудео-христианами, но и все литературные произведения о событиях Ветхого и Нового Заветов. Эти тексты автор называет стилизованными апокрифами. В книге представлено не менее пятидесяти таких произведений. Наиболее подробно пишет Татаринов о романах Казандзакиса («Последнее искушение»), Панаса («Евангелие от Иуды»), Сарамаго («Евангелие от Иисуса»), Мейлера («Евангелие от Сына Божия»), о рассказах Андреева («Иуда Искариот»), Арцыбашева («Братья Аримафейские»), Борхеса («Три версии предательства Иуды»). Критерием оценки произведений становится не содержательное соответствие каноническому сюжету, а качество художественности и глубина личных страданий писателей, обратившихся к жизни Иисуса Христа.

Третья часть («Кризисная эсхатология кризисной прозы») – о тех произведениях XX–XXI веков, в которых автор находит свершающийся в речах или событиях Апокалипсис. Алексей Татаринов называет эту часть книги «литературоведческой медитацией над текстами, объединенными присутствием эсхатологических мотивов». Это не совсем обычная эсхатология. В произведениях Пелевина и Сорокина, Уэльбека и Бегбедера, Леонова и Шарова, Кундеры и Борхеса, Сартра, Селина и Камю переплетаются образы избавления и исчезновения, спасения и уничтожения. Этот литературный Апокалипсис чаще сообщает о реальности буддийской нирваны, а не о духовном изобилии христианского рая.

В четвертой части («Литературные апокрифы как религиозно-философская проблема современной критики») отдельные главы посвящены роману Булгакова «Мастер и Маргарита», роману Леонова «Пирамида», поэмам Кузнецова «Путь Христа» и «Сошествие в ад». Исследовав множество работ, посвященных этим произведениям, Татаринов приходит к выводу о двух основных традициях в современной критике, обращенной к проблеме «религия и литература». В одной традиции, крайне суровой по отношению к Булгакову, Леонову и Кузнецову, «запрограммировано спасение читателя от опасного произведения». В другой «решается задача спасения самого текста от обвинений ортодоксальных критиков». Оценивая литературу как «великую относительность, временно избавляющую нас от бесконечных обязанностей перед миром официального разума», автор – на стороне традиции, защищающей Булгакова, Леонова и Кузнецова от обвинений в ереси.

«Власть апокрифа» – книга о власти литературы. Автор постоянно напоминает, что «художественное произведение остается свободным и необязательным даже в тот момент, когда начинает выстраивать сюжет, напоминающий Священную историю». Литература («апокриф») «не создает храмов, никому не обещает явной и доказанной победы над смертью». «Выход из литературы всегда открыт», – указывает автор на право читателя закрыть книгу в любой момент. Литература нуждается в религии, поднимаясь над земной суетой. Но, по мнению Татаринова, и религия нуждается в литературе, ведь она помогает избавиться от фарисейства – главного объекта авторской атаки.

Фарисейство Татаринов видит в стремлении к заученному знанию, в желании осуждать инакомыслящих, в недоверии к свободному слову, в страхе перед диалогом. «Литература обещает, что в ее пространстве не появится Великий инквизитор, страстно искореняющий апокрифы ради спасения в искусственном единстве, утратившем свободу», – этой фразой заканчивается исследование. Впрочем, эта книга и о власти канона. Дело даже не в том, что во всех частях Библия вдохновляет писателей на литературный труд. Сам автор часто подходит к экзистенциальной мысли о том, что художественная свобода не спасает душу – спасает канон, точнее пребывание человека в мире, где «литературная относительность» побеждена религиозным абсолютом.