Человек перед Богом

Зелинский Владимир, свящ. Взыскуя Лица Твоего. – Киев: Дух и Литера, 2007. – 404 с.

«Взыскуя Лица Твоего» – четвертая книга православного священника Владимира Зелинского, клирика Константинопольского Патриархата из итальянского города Брешиа. Первоначально она была написана по-французски, получила широкое признание и удостоилась литературной премии. Позже книга была переведена, а точнее – переложена автором на русский язык. Можно сказать, что он написал ее заново, создав текст, ориентированный на читателя другой ментальности. В русском варианте это не просто сборник богословских размышлений о Боге и человеке, но книга поэтико-богословских медитаций. Ореол поэтического мышления явлен здесь с характерной выразительностью.

Эта книга о человеке, стоящем перед Богом, во всей своей сложности и непредсказуемости. Он – перед Богом и вместе с тем ищет Его, испрашивает Господа о своем положении: точно ли он находится перед лицом Его? Положение, напоминающее отца бесноватого отрока, который на вопрос Иисуса о вере ответил: «Верую, Господи, помоги моему неверию» (Мк. 9:24). Исповедание веры пришедшего в Церковь современного человека... Впрочем, всегда человеку для полноты веры была и будет нужна помощь свыше.

Его раздавливает гора самости. Ничего он не может поделать с нею, не ввергается гора в море по нашему слову, как обещал Спаситель. Но «наваливается на землю победно и грузно, как очевидное доказательство бессилия наших верований». Никакой психоанализ не разгребет ее, не вытащит нас из собственной пещеры. Но чудо случается там, где только Слово «облекается в каменную плоть нашего сердца. И вся наша каменность проливается, как молоко». Кто-то, кажется протоиерей Александр Мень, говорил, что, если соблюдать хотя бы половину Нагорной проповеди, все комплексы наши исчезают.

В каждой главе, как в тщательно взрыхленной почве, прорастают зерна Священного Писания. Они, взятые иногда прямым текстом, потому и прорастают в вольных ассоциациях, что культура возделывания почвы высока. Я бы даже сказал универсальна. Помощники автора, его собеседники и оппоненты, живут в разных эпохах и языках. Назову некоторых: Иоанн Златоуст, Альбер Камю, Максим Исповедник, Эрих Фромм, Ницше, Сартр, Шарль Пеги, Рильке и, конечно, русские поэты. С ними у Зелинского не только языковое родство, но и сходный образ мышления. Оно метафорическое в своей основе. «Все мы нагружены планктоном образов». В каждом зарождающемся человеке заложен эмбрион творческой личности. «Нетворческих людей не бывает». Из поэтических тропов метафора – его главная союзница. Закрученная в клубок («Вещество молний») или развернутая в панораму: «Бог – это океан сущности, говорит святой Григорий Богослов. Тот океан, что плещется за видимым обликом всякой вещи, за звуком всякого имени. В нашем речевом обиходе он привычно именуется любовью. Да, слово это давно обессолилось, обесцветилось, стало похоже на обмылок, выскользающий из рук. Оно оказалось замешанным в те словесные игры, куда затянули его тщеславие и похоть┘»

Приходится за недостатком места прерывать цитату. Но она всегда окажется искусственно-прерванной, ибо мысль автора пространна и долга и, продолжаясь, срастается с другими. Во всем чувствуется органическое единство, сходное с цельностью лирико-эпического произведения. Сквозные темы – ходы в его многослойном пространстве. Одна из них: «Христос рождается в нас раньше нас самих». То есть в завязи плода, в Его о нас замысле. Это подтверждается строкой псалма. Из него она и произрастает в начале книги и так или иначе напоминает о себе до последних глав. Обнадеживающее напоминание.

Здесь много личного. Священник пишет не отвлеченно; биография суровой ниткой простегивает религиозно-философское повествование. Он ведь рос и воспитывался в стране Советов и вдоволь нахлебался «той перебродившей сивухи обманного антихристова добра». Однако и «дурное воспитание» пошло на пользу. Наградило трезвостью взгляда, отличающего зерна от плевел. В нем нет поэтической эйфории по поводу перерождения плевел в зерна. Трезвый философ корректирует прозрения поэта. И оба они рукою писателя-священника выдерживают стиль утонченно-красочный, уравновешенный. В конце концов именно в стиле заключена вся содержательность художественного произведения. Стиль (или тон?) решает все – так, кажется, говорят французы. Если перевести разговор на язык потребителя, то согласимся, что это изысканная духовная пища. Да, это аристократизм, но не герметичный, не самодостаточный. Обращенный вовне, он поддерживается участием и Бога, и человека.

Это, конечно, не только медитация вслух, но и проповедь. К ней нельзя прикоснуться поверхностно. Читать Зелинского в транспорте бесполезно – я пытался. Он открывается на глубине, когда читаешь «корнями волос», как говорила Цветаева. Такие книги предполагают в читателе соработника и, вызвав его доверие, поднимают до себя.