Во власти двух стихий

Александр Зорин. Выход из лабиринта. – М.: Изд. Общедоступного православного ун-та, 2005, 427 с.

Книга Александра Зорина – сборник эссе о русских поэтах, которые, как пишет автор во вступительном слове, так или иначе повлияли на его жизнь. Сразу же перечислим их, поскольку перечень сам по себе достаточно информативен: Пушкин, Волошин, Тютчев, Блок, Набоков, Васильев, Есенин, Заболоцкий, Тарковский, Высоцкий, Окуджава, Цветаева, Пастернак.

Автор книги – христианин, но он еще и поэт, и потому не может освободиться от власти поэзии. Вот об этих разных, по мнению автора, стихиях и идет речь в этой книге.

Мы знаем о заочной дискуссии Бердяева и Флоренского по поводу поэзии Блока. Флоренский считал ее демонической. По мнению же Бердяева, стихия поэзии не демоническая, а «душевно-космическая». Что же это означает? С христианской точки зрения речь, очевидно, идет об окружающем человека мире, который в таинственном акте грехопадения вместе с человеком претерпел отчуждение от своей сотворенной Богом сущности, то есть опустился на более низкий уровень бытия.

Однако Благая Весть говорит о том, что в ходе мировой истории отчуждение будет преодолено, и каждый может стать соучастником этого процесса. Почему же тогда великие русские поэты ее не слышат, не ищут выхода из лабиринта мира? Почему источником их вдохновения является душевная связь с этим падшим миром, а не с Христом?

И почему одна и та же стихия так по-разному проявляет себя, например, у Тютчева, Блока или у Цветаевой? Может быть, поэзия только и может существовать в нашем падшем мире, и когда бесконечное богатство его оттенков исчезает в ослепительном свете христианства, вместе с ним исчезнет и она?

Эти вопросы витают над страницами книги и создают ощутимое духовное напряжение. Правда, убедительных ответов автор не дает. Да он и не ставит перед собой такую задачу. Каждое эссе, посвященное одному из поэтов, обязательно включает христианскую оценку его поэтического творчества. Не менее весомы и другие его составляющие: поэтический портрет (темы, особенности поэтического языка); человеческий портрет; отношение автора к поэту, которое колеблется в довольно широком диапазоне: от уважительного «отдания должного» (Тютчев, Набоков) до полной, страстной захваченности (Цветаева, которую автор в один прекрасный момент просто-напросто «запретил себе читать»). И в каждом эссе эти четыре составляющие образуют неповторимый индивидуальный сплав.

Не знаю, как определить жанр книги. Во всяком случае, это нечто прямо противоположное беспристрастному литературоведческому исследованию. С одной стороны, автору очень важна духовная направленность творчества. С другой – он вовсе не стремится (как это часто бывает) обязательно найти у своих поэтов «хоть что-то христианское». Напротив, он особенно строг к тем из них, у кого христианские мотивы действительно присутствуют, но, по его мнению, используются в идеологических или эстетических целях (Тютчев, Пастернак). И в то же время «за звук и свет» стихов он готов простить «сконструированное содержание» (Заболоцкому), за изобразительную мощь и бешеную энергию – примитивность идеологии (Васильеву).

Можно довольно точно представить себе круг читателей, которым адресована книга Александра Зорина. Тем ценителям поэзии, для которых христианство – не более чем культурный код, ее христианские пассажи покажутся, вероятно, скучной дидактикой. А христиане, равнодушные к поэзии, не найдут в них для себя ничего нового. Но те, кто находится во власти обеих стихий – христианства и поэзии, – с громадным интересом прочтут эту книгу, сочувствуя, соглашаясь, может быть, споря, но тем не менее сверяя свое видение с видением автора.