Жизнь без таинств кажется плоской

Священник Павел Флоренский: Философия культа (Опыт православной антроподицеи). Серия "Философское наследие". М.: Мысль, 2004, 685 с.

"Я должен Вас предупредить, что придерживаюсь средневекового мировоззрения". Так, по воспоминаниям художника Льва Жегина, представлялся Флоренский при новом знакомстве в 1920-х годах. Средневековое мировоззрение, как известно, культоцентрично по преимуществу. Потому и новый том из собрания сочинений Павла Флоренского, выходящего в серии "Философское наследие", представляется особо важным для понимания этого уникального мыслителя.

В основу публикации положен курс лекций, прочитанный отцом Павлом в 1918 году в Москве. Основная мысль лекций отчетливо изложена Флоренским в газетном сообщении о чтениях: "Из культа исходит все, что затем обмирщается в культуре: философия, наука, формы общественности, искусство. Культ (и его основа - таинство Причащения) есть священная и единственная основа для живой мысли, творчества, общественности". Итак, перед нами книга, в которой ожидаешь найти своего рода opus magnum Флоренского.

Обратимся теперь к тексту. Запись первой лекции - шедевр гомилетики, потрясающий вдохновенной мощью живого свидетельства, запечатленного в речи. Отец Павел здесь на пике вдохновения. Он "бороздит и разрывает нашу тварную дряблость" и "четким, как снеговые пики, очерком вонзается в синий эфир небес". Перед нами "иерург" (термин самого Павла Флоренского) в состоянии сдерживаемого экстаза. Подобно лучшим записям музыки Вагнера и Бетховена в исполнении Фуртвенглера, зачало книги властно "касается предмета познания", а "признаком, что это прикосновение достигнуто, служит потрясение души, страх".

Понимаешь, что происходит своего рода акт исповедничества (ведь на дворе 1918 год!) и что священник в эти минуты готов принять мученическую кончину за свои слова. Отец Павел разворачивает на нескольких страницах такую глубинную метафизику Креста, что Рене Генону, знай он эти страницы, осталось бы снять феску, а не утверждать вслед за своим шейхом, что христиане только поклоняются Кресту, а суфии знают его истинное значение (см. Генон. "Символизм Креста"). Следом Флоренский высказывает мысли особой важности для любой подлинной философии культа: "Из одного культа можно до известной степени постигать и культы иные, других времен и других религий, руководясь жизненными аналогиями и перекликами. Но для этого непременно требуется точка опоры в каком-либо конкретном культе" и "в известном смысле всякий культ истинен".

Наконец, о. Павел формулирует закон "антиномичности в решении спора между формами культа, утверждая каждую в ее исключительности" (курсив Флоренского), как единственный проход между Сциллой экуменических "рассуждений о безразличии самих форм, как будто... с упразднением формы в культе не разрушается самое существо его - сопряжение формы и духа", и Харибдой "формального" фанатизма. Важность темы для выработки нового национального самосознания "поликультовой", с позволения сказать, России переоценить нельзя.

Так что не без оснований ожидаешь, что в "Философии культа" речь пойдет о характерной общечеловеческой потребности в культе и после такого мощного "запева", нет-нет да и взглянешь с любовью на толщину книги, предвкушая большую радостную пользу. Однако, углубляясь уже во вторую лекцию, начинаешь чувствовать спад вдохновения. С третьей лекции начинаешь недоумевать, встречая такие определения центрального понятия, как: "истинная реальность одна: это - воплощенный Логос, это - культ", и уже просто не понимаешь, что же имеется в виду под "культом", если он уже - воплощенный Логос и в то же время он же - "чистый ритм".

К середине книги, встречая такие оглавления разделов, как "Дедукция семи таинств", и видя многочисленные схемы и таблицы, начинаешь чувствовать, наверное, то же самое, что чувствовал Василий Розанов перед полным собранием сочинений Герберта Спенсера, и понимаешь, что придется пролистывать, не читая. Во второй части издания, зачем-то громко названной составителем "Антроподицея", находишь ворох черновых заметок разных лет, из которых можно узнать, например, о том, что у философа Л.М. Лопатина, по мнению о. Павла, "полное отсутствие половой глубины и сочности в писании (и в жизни?)".

Закрываешь книгу с чувством разочарования. Конечно, задача не из простых, и здесь, как и в других областях своего разностороннего творчества, Павел Флоренский - первопроходец. Ведь "Новое средневековье" Бердяева, "Новый град" Степуна и Федотова и "Кризис современного мира" Генона - это уже следующее десятилетие. Сознавая трудность задачи, Флоренский сам предупреждает аудиторию: "То, что я могу предложить вам, - это не курс лекций, но собрание тем для размышления, запевы некоторые, даже не многие запевы будущей философии культа", под каковой о. Павел справедливо понимает "характерные линии культа". Однако и этого, на мой взгляд, не происходит. Точнее, все, что ощущается как "запевы" для философии культа, обретается в первых лекциях и уже редко вспыхивает среди громоздкой массы остального материала, который лучше было бы назвать "Апофеоз православного богослужения".

Можно было бы получить особую пользу и от этих, зачастую неожиданных и поэтических размышлений, если бы не "ноющее сознание произвола и условности" (употребляя выражение самого о. Павла), не оставляющее при чтении богословских текстов Флоренского. Происходит это, как мне кажется, от замкнутости Флоренского на своих внутренних состояниях и некритического к ним доверия, а иногда, как замечает составитель издания игумен Андроник (Трубачев), и просто от неудачного выражения. Отчего и встречаешь в книге порой такие вот наблюдения: "Читая правило ко святому причащению или какие-либо другие каноны, слышишь внутренним ухом топот пляшущих ног".

Тем не менее книгу можно рекомендовать всем, кто чувствует, что без Таинств жизнь скучна и плоска. Первые лекции настолько насыщены высокой поэзией и интуитивными прозрениями, что они с лихвой окупают слабые стороны издания в целом. В заключение хочется отметить тщательно выверенные комментарии к тексту и малое число опечаток, чем это издание выгодно отличается от большинства "научных" изданий последнего времени.