Властелин сердец

Иерей Павел Адельгейм. Догмат Церкви. - Псков, 2002.

Книга священника Павла Адельгейма - откровенный и честный разговор о том, какой должна быть Церковь, и о том, какова она сегодня.

Начинается книга с главы "Приглашение к диалогу". Речь в ней идет о жизни одной лишь Псковской епархии, где Павел Адельгейм прослужил много лет. Но разговор одновременно касается и всей церковной полноты, потому что в жизни одной епархии отражаются трудности и болезни всей Русской Православной Церкви.

У автора большой и трудный жизненный опыт. Отец и оба деда расстреляны. Когда арестовали мать, его отдали в детский дом, а потом отправили отбывать вместе с матерью ссылку в Казахстане. Но мальчик выжил и даже сохранил веру, выбрав путь духовного служения.

В 1956 г. он поступил в Киевскую духовную академию. В 1959 г. исключен игуменом Филаретом (Денисенко) по политическим мотивам. Рукоположен епископом Ермогеном (Голубевым) в диаконы, служил в ташкентском кафедральном соборе. Окончил Московскую духовную академию. В 1964 г. рукоположен в священники и назначен в г. Каган Узбекской ССР. В 1969 г. построил новый храм(!), и за это был арестован и осужден по ст. 190 (клевета на советскую власть), приговорен к трем годам лишения свободы. В 1971 г. во время волнений среди заключенных, в которых он принимал участие, потерял правую ногу. Освободился из заключения инвалидом в 1972 г. Служил священником в Фергане и Красноводске. С 1976 г. служит в Псковской епархии. Возглавляет два прихода: в Пскове, где с 1992 г. действует православная школа, и в деревне Писковичи Псковской области, где с 1993 г. существует приют для сирот-инвалидов.

В книге прежде всего чувствуется боль человека, искренне служащего Церкви и не могущего смириться с тем, что происходит с ней сегодня. Прежде всего о. Павел размышляет о смысле служения епископа как предстоятеля местной Церкви. Наши архипастыри очень любят напоминать, что "Церковь в епископе, и епископ в Церкви". "Эту фразу святителя Киприана Карфагенского цитируют обычно до половины, искажая смысл текста, - пишет о. Павел. - Осознанно или нет, но фразу обрывают словами "Церковь в епископе" и исповедуют этот обрывок в качестве предания Церкви <┘>. Епископ отождествляется с церковной полнотой, его желания выражают волю Церкви <┘>. В действительности эти слова означают, что епископ олицетворяет единство Церкви, неслитно и нераздельно пребывая с ней и в ней, однако не исчерпывает ее полноту собственной персоной ни в мистической, ни в эмпирической реальности, поскольку сам не существует вне церковной общины, но только внутри нее <┘>.

Какое глубочайшее смирение и трезвость необходимы архиерею, чтобы пережить свою литургическую божественность как не принадлежащую не его персоне, а его харизме".

Что заставило о. Павла писать об этом? Прежде всего собственный опыт общения с архиепископом Псковским и Великолукским Евсевием (Саввиным), требующим беспрекословного подчинения даже там, где его действия расходятся с канонами Церкви и просто со здравым смыслом.

Особенно недюжинную силу воли и настойчивость правящий архиерей проявляет, когда речь идет о разномыслиях. Здесь он непримирим. Так было в случае с иконописцем архимандритом Зиноном (Теодором), которого он запретил в священстве на неопределенный срок и вынудил оставить Мирожский монастырь. И даже после снятия прещения Патриархом Алексием II владыка не хочет признавать о. Зинона клириком своей епархии. И это не единственный случай.

В ходе повествования о. Павел рассказывает и о своих бедствиях, как один за другим у него отнимались храмы, которые он восстановил из руин, отнимались плоды его многолетнего труда: мастерские, приют, гимназия.

Но все же автор ведет разговор даже не о конкретных и вопиющих случаях. Речь идет о более глубоких вещах: о природе Церкви и тех искажениях, к которым мы так привыкли. Нас уже почти не коробит, когда мы слышим о коммерческих сделках Церкви, о коррупции высшего духовенства, о заискивании перед государством, о "голубых" епископах, о сращивании с криминальными структурами и проч. Это стало каким-то обыденно-скучным за последние десять лет. Страшно то, что выросло уже новое поколение в Церкви, которое, видимо, считает, что иначе и быть не может.

Но священник Павел Адельгейм относится к тому поколению, которое свою веру отстаивало при другом режиме, открыто стремившемся уничтожить Церковь. К счастью, он встречал иных епископов. Одну такую встречу он вспоминает с удивительной теплотой.

Вернувшись из заключения в 1972 г., о. Павел пришел к архиепископу Ташкентскому и Среднеазиатскому Варфоломею. "Мы не были знакомы, - пишет он. - Когда я вошел в кабинет на березовой ноге, без креста, в чужой рясе, владыка растрогался, одел на меня протоиерейский крест, благословил, обнял. Эту награду я храню как дорогую память прошлого взаимопонимания с епископом. По поводу награды гонимого священника архиепископ Варфоломей принял большие скорби в Совете по делам религий".

Может, именно эти "большие скорби" и были тем, что соединяло пастырей и паству в трудные годы. Теперь же, когда этих скорбей нет, между епископом и общиной встают непреодолимые преграды. "Во времена советского атеизма священник не был унижен животным страхом перед епископом. Тогда мы все вместе смотрели в глаза опасности и были готовы к мученичеству, если призовет Бог. Мы были единомысленны", - с горечью пишет священник. Сегодня в Церкви единомыслие между епископом и священниками такая редкая вещь, что ее днем с огнем не сыщешь. А уж о мирянах говорить не приходится. Разве может простой мирянин увидеть епископа иначе, чем на архиерейском богослужении? Роль мирян в Церкви в последнее время вообще сводится к участию даже не в таинствах, а в требах (конечно же, платных!), и измеряется частотой и суммой пожертвований, опускаемых в кружку.

Церковь - часть общества, и она болеет теми же болезнями. Это факт неоспоримый. Сейчас модно говорить о консолидации, о "сильной руке", в Церкви тоже частенько говорят о единстве. Но что мы понимаем под этим словом? Вот как автор отвечает на этот вопрос: "Идею единства выражает не только Церковь Христова. Армия, мафия, концлагерь или епархия одинаково обретают свое структурное единство в общине. В армии выразителем единства является генерал. В мафии - "крестный отец", а в Церкви - епископ".

Архиепископ Псковский тоже любит говорить о единстве, церковной дисциплине и послушании епископу как главе местной Церкви. Но на деле это единство распадается как карточный домик, когда он одного запрещает в служении, другого переводит за штат, у третьего отбирает храмы и приюты и т.д. Достичь единства владыка хочет путем отсечения непослушных членов. О нахождении общего языка с паствой нет и речи. Последствие такой политики предсказуемы.

В конце книги автор признается, что она получилась неожиданной даже для него самого. Неожиданной, видимо, она будет и для епископа. Но эта неожиданность вполне оправданна, потому что тот, кто хочет смотреть правде в глаза, не должен пенять на зеркало. Ну а если епископу не понравится то, что он увидит в зеркале? Может быть, тогда другие архипастыри услышат этот голос "вопиющего в пустыне"? Услышит ли Патриарх? Российская пустыня велика: можно ведь и не докричаться.