Вызов религиозного экстремизма в Дагестане

Дмитрий Макаров. Официальный и неофициальный ислам в Дагестане. - М.: Центр стратегических и политических исследований, 2000. 83 с.

Отечествення исламоведческая литература пополнилась небольшой по объему, но актуальной по тематике и интересной по содержанию работой. Как отмечает сам Дмитрий Макаров, его работа не претендует на охват всех явлений и процессов, характеризующий современный ислам в Дагестане. Основной акцент в ней сделан на рассмотрении отношений между двумя главными течениями в дагестанском исламе - тарикатизмом и салафизмом, а также их отношений с государственной властью.

Процесс возрождения ислама в Дагестане в 90-е годы обычно ассоциируется с активизацией салафизма ("ваххабизма"). Однако немаловажной составляющей этого процесса стал подъем тарикатизма. Последний получил возможность использовать в своих интересах инфраструктуру и возможности Духовного управления мусульман Дагестана (ДУМД). Салафизм является относительно новым течением в дагестанском исламе, что позволяет называть его "нетрадиционным" исламом. Именно к нему с начала 90-х годов перешла роль гонимого и преследуемого неофициального ислама. В этот период салафизм укрепил свои позиции, несомненно, быстрее, чем тарикатистский ислам, хотя в численном соотношении подавляющее преимущество оставалось на стороне последнего.

Основные различия между салафизмом и суфизмом связаны со стремлением салафитов очистить ислам от нововведений (бида) и восстановить в первоначальной полноте главный принцип ислама единобожие (таухид). Салафиты не считают себя связанными шафиитским мазхабом, традиционно доминирующим в Дагестане, или каким-либо иным мазхабом, соглашаясь лишь с теми положениями традиционных школ права, которые выдерживают проверку обращением к Корану и сунне.

Автор правомерно отмечает, что факторы социально-экономического, идейно-духовного и политического кризиса постсоветского Дагестана способствовали подъему как традиционного, суфийского (тарикатистского) ислама, так и салафизма. При этом расстановка сил в исламском лагере существенно изменилась. Представители прежде неофициального суфийского ислама - шейхи и их мюриды взяли под свой контроль Духовное управление мусульман Дагестана и стремительно расширяющуюся систему религиозного образования. Тем самым фактически тарикатизму был придан статус официальной исламской идеологии. Новый официальный ислам оказался продолжением, вершиной "айсберга" тарикатистскго ислама. В свою очередь, роль неофициального, преследуемого ислама перешла к салафизму.

Изначально существовавшая разобщенность традиционного ислама усилилась. В немалой степени этому способствовала борьба между различными группировками традиционного духовенства за контроль над ДУМД с его финансовыми и политическими ресурсами, а также общая тенденция этнической дифференциации дагестанского общества. В результате этническая структура основных группировок традиционного духовенства практически совпадает с конфигурацией ведущих групп политической элиты.

По мнению Макарова, в руководстве ДУДМ прочно утвердилась одна из тарикатистских группировок, лидером которой является аварский шейх Саид-Афенди Чиркейский. Поэтому другие фракции традиционного духовенства (в основном даргинцы и кумыки, а также часть аварцев) фактически не признают авторитет и легитимность нынешнего муфтията. Несмотря на все усилия и достижения в деле религиозной пропаганды и воспитания, ДУМД не сумело пока стать общенациональным интегрирующим центром традиционного ислама.

Автор работы считает также, что традиционному духовенству не удалось пока существенно поднять уровень религиозного образования и в полной мере восстановить традицию "высокого", интеллектуального ислама. Официальное духовенство предлагает достаточно масштабную программу исламизации, которая предполагает фактический отказ от принципа светского государства. Однако ДУМД ориентируется прежде всего на построение исламского общества, а не на изменение политической системы. В этой связи официальное духовенство можно рассматривать как группу давления, отстаивающую свои корпоративные интересы.

Кроме того, официальное духовенство Дагестана превратилось в субъект внутриполитической борьбы и один из центров силы, причем в последние годы достаточно оппозиционной правительству республики. Муфтият критиковал слишком нерешительные, по его мнению, действия властей по борьбе с салафизмом, а также слишком медленные темпы исламизации общественной жизни. Кроме того, позиция ДУМД во многом отражала недовольство аварских элит сохранением и укреплением политического доминирования даргинских кланов. Основой стратегического союза между официальным духовенством и правящим режимом остается "ваххабитская угроза".

Анализируя роль и место салафизма в общественно-политической жизни дагестанского общества, автор приходит к выводу о непродуктивности попыток играть на противоречиях между салафитами и традиционалистами с целью не допустить появления единой исламской оппозиции. Последовательно подтверждая светский характер государства, руководители республики и федеральных структур должны дифференцированно подходить к процессу исламизации на общественном уровне, причем такой подход должен распространяться и на салафитские движения.

Автор справедливо полагает, что в масштабах всего Дагестана с его сложным балансом этнополитических интересов салафизм не может получить сколько-нибудь широкого распространения, не претерпев существенную трансформацию в направлении умеренного исламизма, учитывающего этнокультурный и религиозный плюрализм дагестанского общества.

Основной ответ на вызов религиозного экстремизма в Дагестане, по мнению Макарова, лежит в сфере проведения политических реформ, развития местного самоуправления, борьбы с коррупцией, укрепления правопорядка, стабилизации экономики, решения острых социальных проблем, совершенствования системы религиозного образования, развития гражданских инициатив и гражданского воспитания, а также корректировки отношений между Дагестаном и федеральным Центром.